или Как мы успешно побеждаем толерантность
Большой резонанс получила история конфликта, случившегося на днях на одной из детских площадок Санкт-Петербурга. Местная жительница потребовала от тьюторов (таким заморским словом, увы, принято называть воспитателей) центра социальной интеграции детей с особенностями развития (в данном случае — аутизм) убрать их воспитанников со двора, так как они пугают ее ребенка. Дама стала агрессивно, в стиле «включаем хабалку» (а может быть, у нее тумблера на «выкл.» вообще нет) выяснять, на каком таком основании тьюторы центра «Какая разница» гуляют с детьми-аутистами на площадке во дворе дома, где она проживает.
«Вы пугаете наших детей. Детей уводите отсюда… У вас есть ваш двор, еще и в вашем дворе мы выясним, можете ли вы там гулять с детьми с этими особенностями. Организовывайте свою площадку и там гуляйте. У вас свои должны быть карантины, всякая хрень!». Вот такой примерно текст разошелся по сети.
Большинство, конечно, эту, с позволения сказать, даму осудило. Привлекли даже Следственный комитет, который у нас, как известно, по всем вопросам, включая мораль и нравственность — на все руки мастер. Только мне почему-то кажется, что дело помочалят и закроют, как только на детской площадке, что называется, пыль осядет. Да и статью соответствующую найти будет не так-то просто: мало ли кто кого куда послал из числа наших вечно неравнодушных людей. В крайнем случае несильно оштрафуют.
А в общем ведь и правда: можно ли все проблемы в обществе разрулить с помощью СК? Представим, какова была бы реакция общественности (без всяких следователей) в какой-нибудь стране из тех, которые многие наши обыватели презрительно числят по разряду «толерастических». Тех, где еще наверняка и гей-парады маршируют, и гей-браки регистрируют. Где бездуховность, в общем. Она же — ад и разврат. Но вот зато для инвалидов, которых давно уже политкорректно называют «людьми с ограниченными возможностями», там давно везде комфортная среда — и не только в плане передвижения по улицам, в транспорте и посещения общественных мест. А детей-инвалидов, соответственно, принято называть «детьми с особенностями развития», что на русский слух, давайте уж признаемся честно, пока не очень ложится. Нам настолько же привычнее слово «инвалид», насколько привычнее «негр» вместо «афроамериканец».
Ну так вот: в такой стране тетке-хабалке уже бы не жить. В переносном смысле, конечно. Соседи выказывали бы ей всяческое свое презрение. Вежливо. Поджав губы, как умеют западные «толерасты». С работы ее, велика вероятность, могли бы тут же настоятельно попросить. И у мужа ее, по слухам, предпринимателя, весь «профит» уже бы обратился в «лосс». А в сетях (а то и публично — в зависимости от степени ее публичности) она бы долго извинялась перед обществом — как у нас, скажем, извиняются перед Рамзаном Кадыровым. Но все равно репутация тетки была бы испорчена на годы.
А у нас? У нас эффект от этой истории будет, с высокой степенью вероятности, другой: «хоть бы хны». Он же — «как с гуся вода». Тем более, что нацистские, по сути, речи дамы многие как раз в тех же сетях и подхватили. Мол, идите вы с вашими детьми с особенностями куда подальше. Подобные настроения в нашем обществе довольно широко распространены, массовому общественном осуждению они, как правило, не подлежат и остаются без последствий. Типа «ну а чо такого?!». В этом смысле поэт Блок в свое время, похоже, ошибся. Мы не «скифы» по происхождению своему. Мы, скорее, жители Спарты, которые убогих и больных, а также инвалидов сбрасывали со скалы, согласно легендами и мифам Древней Греции.
Мы так долго боролись на всех пропагандистских фронтах с западной «пресловутой толерантностью и политкорректностью», называя ее фальшивой и лукавой, а также «так называемой», что победили-таки, взрастив в самих себе такой уровень взаимной нетерпимости — что к инвалидам, что к чужому мнению, — который все же не должен быть присущ современному цивилизованному обществу. Наш же социум часто представляет собой сообщество людей, среди которых буквально разлиты ненависть и раздражение — то ли к себе самим, то ли к окружающим, которые, не дай бог, чем-то не похожи на нас.
Разумеется, во время всяких опросов обыватели-респонденты будут вести себя по большей части прилично. Мало кто сознается в беседе с социологами, что, скажем, терпеть не может инвалидов или они вызывают у него отвращение, как и дети с особенностями развития. В ходе таких опросов абсолютное большинство респондентов на вопрос, какие чувства вызывают у них и среди их окружения люди с ограниченными возможностями, дети «с особенностями», «колясочники» и т.д., в первую очередь будут говорить о сочувствии по отношению к ним. Будут говорить, что об этих людях надо заботиться (государству, благотворителям и пр.), что надо чаще освещать в СМИ их проблемы. Публично будет выказана, таким образом, всяческая гуманность. Наверняка и та тетка-хабалка из Питера, спроси ее, ответит таким же правильным образом.
Однако дальше начинается расхождение между словами и делами. Приверженность так называемой «социальной норме» на словах (так, как она понимается обывателем) вовсе не предполагает каких-либо практических действий или коррекции собственного поведения по отношению к таким людям.
Людей с официально признанной инвалидностью у нас чуть менее 10%, и в повседневной жизни с ними сталкивается тесно каждый третий россиянин. Для остальных контакты с инвалидами носят, как правило, поверхностный и краткосрочный характер — случайные встречи на улице, в транспорте, в поликлинике. И все. Люди с ограниченными возможностями у нас плохо социализированы, они по большей части по домам сидят и выйти оттуда просто физически не могут — во враждебную для них (в плане передвижения, прежде всего) среду.
А вот когда в тех же соцопросах речь идет о более подробной аргументации тех или иных действий касательно людей с ограниченными возможностями, то выясняется, что наш декларируемый гуманизм не так уж гуманистичен. Косвенно нежелание самим иметь дело с инвалидами выражается, например, в том, что, по разным опросам, чуть больше половины россиян (что много) выступают за раздельное обучение своих детей с детьми с особенностями развития. Правда, на работе «терпеть» рядом людей с ограниченными возможностями готовы уже примерно две трети. Однако, как минимум, четверть считает необходимым создавать для таких людей «отдельные» рабочие места.
В прошлом году Mail.ru Group опросила родителей, состоящих в разных родительских организациях, готовы ли они к инклюзивному образованию. Почти 40% были против него категорически. Более половины опрошенных родителей детей с инвалидностью отметили трудности в школе. Треть рассказали, что там к их детям относятся дружелюбно, однако отметили отсутствие специалистов по работе с таким детьми. Еще столько же сказали, что в их школах совсем нет доступной среды для детей с инвалидностью и специальных программ. Лишь 16% отметили положительный опыт инклюзивного обучения. А ведь число детей с особенностями развития в нашей стране по разным причинам (в том числе экологическим) в последние годы только растет и уже вплотную приближается к миллиону. Однако во многом эта тема остается вне основной политической и общественной повестки серьезного обсуждения.
Довольно часто приходится видеть, как какие-нибудь зарубежные президенты выступают на фоне стоящей за их спиной тщательно подобранной группы людей. Скажем, за спиной президента США непременно должны быть несколько женщин, в том числе подчеркнуто некрасивых, «латиносы», чернокожие, но также и один-два колясочника. Наверное, в этом есть голый политический расчет. Но все же, будучи часто употребляемым, такой прием общественных коммуникаций постепенно прививает обществу максимально терпимое отношение к сосуществованию с людьми с ограниченными возможностями. В той же Америке социологам даже в голову не придет уже просто спрашивать родителей о том, хотят ли они, чтобы их дети учились вместе с детьми-инвалидами. Это стало самоочевидной истиной и нормой поведения на уровне массового сознания. Сам такой вопрос просто неприличен.
Что касается политики, то наши деятели чаще всего предпочитают избегать общения с людьми с ограниченными возможностями на равных. Как правило, если такое общение и происходит, то это — акт патернализма: мол, мы дадим вам пособие, квартиру, пенсию и пр. И погладим по голове или похлопаем по плечу. Это не подразумевает отношений в духе подлинного равноправия в стиле «какая разница?» (мол, ее нет, я ее не замечаю), - если помните, именно так называется питерский центр по заботе о детях-аутистах. Увы, наше общество не может абстрагироваться от этой разницы, не может не замечать ее и не реагировать.
Когда, скажем, несколько лет назад на конкурс «Евровидения» от России отправили певицу-колясочницу, то это не встретило широкого понимания и тем более одобрения. Ни одного «колясочника», кажется, нет ни в Госдуме, ни в Совете Федерации. Их вообще в политике практически нет. Разве что «Партия роста» выдвинула в числе федеральной тройки на этих выборах «колясочницу» Ксению Безуглову. Смелый, прямо скажем, эксперимент с непредсказуемыми для меня лично последствиями в плане общественной электоральной реакции. А Безуглова, оказывается, была даже «Мисс Мира» среди колясочников в 2013 году (мыслим ли у нас такой конкурс?). А еще участвовала в показе моды для людей с ограниченными возможностями. Слышали вы о таких конкурсах у нас? На уровне общественного сознания они воспринимаются как чужеземная занесенная к нам западным ветром экзотика. Типа НКО по защите женщин от домашнего насилия.
Но пока такие вещи будут восприниматься как «экзотика» и «толерастическая ересь», на детских площадках будут бесноваться хамоватые тетки, требующие убрать «ребенка-урода». Они даже не в состоянии понять, насколько сами морально уродливы в этом своем неонацистском пафосе. И ведь такое моральное уродство в обществе нашем по-прежнему ненаказуемо. И безнаказанно. И никакой Следственный комитет тут не поможет.