Московский театр «Современник» показал премьеру спектакля «Как растут ананасы» режиссера Георгия Суркова. По сути, это многолетняя переписка пожилого фермера, потерявшего дочь и преступника, осужденного за это убийство. Впервые об этой истории в театре «Практика» рассказал режиссер Казимир Лиске, впоследствии трагически погибший.
Спустя несколько лет драматургическим материалом заинтересовался художественный руководитель «Современника» Виктор Рыжаков, который и предложил Суркову взяться за постановку.
Мы поговорили с Георгием Сурковым о том, почему «Как растут ананасы» не вписывается ни в один известный театральный жанр, об актуальности постановки и почему история о великом прощении может стать сейчас актуальной как никогда.
— Георгий, почему вы решили именно сейчас обратиться к этому драматургическому материалу?
— Обратиться к этому материалу мне посоветовал Виктор Рыжаков. До этого я знал о существовании спектакля Казимира Лиске «Black & Simpson» и сам не рискнул бы взяться за эту историю, но Виктор Анатольевич убедил меня. Я воспринял это предложение как знак, тем более, сам материал — нечто совершенно особенное. С одной стороны, это память о Казимире, которого мы все знали, с другой — выход за рамки привычного театрального текста. Не пьеса, не роман — письма.
— Чем отличаются спектакли в «Современнике» и в театре «Практика»?
— «Black & Simpson» по форме очень лаконичен, с минималистичной сценографией: две скамейки, на которых сидят прекрасные артисты и читают текст. (Отца играл Дмитрий Брусникин, позже — Александр Феклистов, убийцу – Антон Кузнецов).
В нашем спектакле «Как растут ананасы» работа с материалом велась совершенно другим «ходом»: реальная переписка осмыслялась через категорию художественного, документ становился театром.
И, конечно, сами театральные пространства очень отличаются. «Практика» — небольшой подвал, а в «Современнике» даже малая сцена достаточно большая. И этот фактор, конечно, тоже сильно влияет на способ существования актеров на сцене.
«Как растут ананасы» — это уникальная история о прощении. И, конечно, особенно потрясает, что этот материал пришел к нам сейчас, когда происходят такие события в стране и мире.
— Как вы сами определяете жанр спектакля? Где баланс между документальной драмой и художественной?
— На самом деле, это очень серьезный вопрос. Например, существует Театр.doc, целью которого является максимальное сохранение и воспроизведение документальной, подлинной правды жизни. Не театральная игра, а точная передача мелодии и содержания речи героев. В нашем случае, мы применяем совершенно другой подход. Наша цель — не пересказать задокументированное событие, а дать нашу оценку событию, создать нашу художественную правду. Мы говорим не о сухом документе, а осуществляем коллективное исследование: пытаемся почувствовать, примерить на себя опыт этих людей. Один из героев произносит такую фразу: «Не суди человека, пока не прошагаешь в его мокасинах десять миль». Так вот мы хотели надеть на себя эти мокасины и прошагать десять миль в них, чтобы понять персонажей и помочь зрителям ощутить то же, что чувствовали мы, когда работали над спектаклем.
Документальная драма — это слишком техническое определение в нашем случае. Для меня этот спектакль особенный еще и потому, что он не похож на другие мои работы. Несмотря на разнообразную художественную и пластическую выразительность, самым важным для нас было дать голос героям, не заглушить текст.
— В постановке принимают участие три актера, причем Марина Лебедева в роли дочери присутствует как воспоминание и немой укор. Был ли кастинг, почему вы пригласили именно этих актеров в постановку?
— Спектакль был задуман на Игоря Гордина. И, конечно, никакая другая кандидатура не обсуждалась. А вот на роль Айвана мы очень долго подбирали артиста. И в финале, к нам пришел Артем Дубра, и просто отлично справился со своей задачей. Что касается Марины Лебедевой, то её присутствие предполагалось с самого начала. У нее особенная, такая бытийная внешность: она как мраморная скульптура. Образ, воплощенный Мариной, универсален. Она может быть кем угодно: и женой, и дочкой – мы даем зрителю возможность выбрать.
— Как вы держите зрительское внимание при такой лаконичной картинке?
— Несмотря на достаточно статическую сценографию, мы хотели, чтобы зритель мог визуализировать картины, чтобы его воображение все время работало – самыми минимальными средствами мы намекаем, где сейчас герой: в тюремной камере, в саду, в доме или где-то еще. И также мы хотели оставить зрителю зоны свободы восприятия. Этот спектакль, конечно, требует от зрителя большого внутреннего включения.
— Вы не боитесь, что этот спектакль будет остроактуальным и через какое-то время потеряет свою остроту? Насколько это универсальная история?
— Конечно, нет. Тема всегда будет актуальной, это универсальная история. Например, может ли потерять актуальность Иисус Христос? Так и Блэк, который совершает немыслимый поступок, приходит к прощению убийцы собственной дочери. Это мифологема. Понимаете, это история про идеал, про то, к чему человеку духовно можно и нужно стремиться. В обычном мире, среди нас, такие истории, как правило, не происходят.
Это то прощение, которое нам недоступно, но к которому мы должны прийти. И такая история будет вечной.