Дмитрий Завалишин: Запад сделал нам огромный подарок, уйдя с отечественного рынка IT

— Имеет место сформировавшееся заблуждение, которое звучит так: импортозамещение в России и, вообще, самостоятельность России как государства с точки зрения выпуска высокотехнологичных товаров упирается в научный потенциал, знания, «волшебные» умения и другую «жабью кожу». Но де-факто мы упираемся в рынок, рынок и еще раз рынок. Единственная проблема, которая у нас есть — это проблема продать. Сделать мы можем почти все. Если посмотреть на итоге прошедших с начала специальной военной операции месяцев, за которые нам перекрыли огромное количество всяких разных поставок, то единственная реальная проблема, о которой я знаю, связана с циклом производства действительно серьёзных процессоров. «Несерьёзные» мы можем выпускать, а серьезные — нет. Такое положение вещей имеет место из-за того, что там очень тяжёлый технический цикл, который, да, действительно, мы, к сожалению, утратили. И восстановить его тяжело. Но это тоже вопрос рынка. Как только мы поймем, что рынок, на который мы эти процессоры поставляем, существует и окупает весь этот цикл RnD и выстраивания технологии — все можно будет сделать. И в любых других отраслях ровно такая же ситуация. 

— Каким образом рынки, о которых Вы говорите, могут появиться?

— Грубо говоря, как только с рынка ушел SAP, возникла экономическая картина для того, чтобы выстроить конкурирующие системы. Сделать их можно. Я не буду говорить слово «легко». Потому что, конечно, это большая работа. Но потенциал для ее выполнения существует. Это одна сторона. А другая — что у нас с ресурсами? В первую очередь с профессионалами. Проблема тут есть. Если взять ситуацию до СВО, то там была просто катастрофа на рынке разработчиков-программистов. Но даже в той ситуации надо было понимать еще одну вещь. Существует некий международный баланс стоимости ресурса и целесообразности его использования. Наша катастрофа тогда ещё не дошла до того уровня, при котором мы вынуждены были бы привозить разработчиков из-за границы. А в то время, когда курс доллара был 30 рублей, люди, наоборот, бежали в Россию работать программистами. Были регулярные запросы из-за рубежа на работу в РФ. Даже американцы интересовались. При курсе 60 рублей за доллар такого нету. При этом спрос внутри страны на рабочую силу очень большой. Когда он дойдет до ситуации, в которой мы вынуждены будет начать ее импортировать, это будет означать, что у нас все очень плохо. Но после начала спецоперации случилась весьма существенная перебалансировка на рынке. Сначала был ощутимый спад по загрузке. Как следствие, на рынке труда тоже возник спад. Катастрофическая нехватка превратилась в просто нехватку. Людей приходится искать, но не в режиме «днем с огнем». За последние полгода ситуация с востребованностью айтишников улучшилась. Запустились какие-то внутренние проекты. Сейчас надо ожидать, что в течение 12 месяцев нехватка специалистов на рынке труда в IT приведет к довольно жесткой конкуренции между работодателями. Кроме того, произошла еще одна очень важная вещь. Она, кстати, была ярче всего заметна еще в 90-е годы. Тогда имелась такая типовая картина, которую в некоторых местах я видел своими глазами: сидит группа наших разработчиков из 10-15 человек, которые напрямую работают на зарубежную компанию и создают продукт, который потом в Россию импортируется как иностранный. В итоге вся маржа остается там, вся маркетинговая ценность остается там, все ключевые знания — тоже. До начала СВО такие ситуации продолжали иметь место. Разница с девяностыми была лишь в том, что тогда они даже налоги здесь не платили, так как карточку выпускали где-нибудь в Эстонии и на нее шла вся зарплата. А в последние годы эти люди уже с российскими карточками хоть как-то участвовали в экономике страны. Но после начала спецоперации на рынке в статусе свободных агентов оказалось много таких людей — специалистов, работавших до февраля напрямую на ту сторону. Шарашки позакрывались. И это возможность для нашей страны ситуацию сбалансировать, вернув этих программистов в экономику РФ и в продуктовую компетенцию внутри страны. В России сейчас формируются продуктовые команды, которые здесь начинают разрабатывать софт для импортозамещения. В этом смысле коллективный Запад сделал нам огромный подарок, даже не поняв этого еще до конца. Уйдя с российского рынка западные компании позволили нашим начать его занимать. И данный процесс происходит очень быстро. 

— Быстро, но не без проблем?

Он не является легким по многим причинам. Начиная с банальных — в IT никакое импортозамещение не бывает на уровне: убрал эту систему, вставил другую. Это всегда большая тяжелая работа. Замещающая система всегда будет устроена по-другому и заместит не все. Плюс в силу того, что она разрабатывается здесь и сейчас, то, по сравнению с предыдущей, работавшей 20 лет, будет, конечно же, сыровата. С ней какое-то время будут проблемы. То есть это будет болезненный процесс. Но ничего ужасного в нем нет. Особенно, учитывая, что, как ни крути, а российские системы в целом ощутимо дешевле. Есть еще один важный момент. Почему изначально покупались западные системы? Да просто ничего не было, кроме них. Вывалившись в открытый рынок, мы брали то, что есть. Бизнесу, чтобы развиваться, нужна была автоматизация. Потом, когда стали появляться российские конкуренты западных компаний, появился тезис, что все равно надо брать «айбиэмовское» или «майкрософтовское», так как у них очень хорошая поддержка, а у наших такого не получить. В целом это просто катастрофическая ложь. Фактически качество саппорта, которое мы получаем в наших проектах от иностранных вендоров — это даже уровнем плинтуса не назвать. В лучшем случае мы добивались консультации от какого-нибудь мальчика, сидящего в условной Индии, который вообще не понимает, что говорить, и, кроме как «выдерните вилку из розетки и вставьте снова», никакой консультации дать не может.

— Насколько российская продукция в целом конкурентоспособна?

— В нашей отрасли есть очень много претензий, которые формулируются так: российский продукт — это, как правило, какой-то open source-продукт, который наши взяли, тряпочкой протерли и написали на нем по-русски название. И это, мол, плохо и это не настоящее импортозамещение. Конечно же, такие ситуации тоже бывают. Но, как правило, данная картина реальности не соответствует. Во многих местах формируются реальные российские команды, которые, действительно, глубоко понимают то, что и зачем они взяли из программного обеспечения с открытым исходным кодом, а зачастую являются и частью ядра разработчиков данного программного продукта, довольно хорошо им владеют и на самом деле могут оказать гораздо более качественные услуги по поддержке в части консультации по внедрению, чем описано выше. В этом смысле, даже с учетом того, что на рынке в ближайшие годы будет какая-то турбулентность, можно ожидать, что качество предлагаемых российских продуктов вырастет. 

— То есть перспективы наших производителей продукта внушают оптимизм?

— Есть и те зоны, в которых нам будет совсем тяжело. Например, софт для нефтедобывающей отрасли. Это очень специфический продукт для очень узкого рынка, производящийся практически только одной компанией. Или другой пример — софт, применяющийся для разработки процессора. Понятно, что в мире 5 серьезных разработчиков процессоров, один из которых, между прочим — наш «Эльбрус». Покупателей на этом рынке можно посчитать на пальцах двух рук. А вендор серьезный — ровно один.  И тут конкурировать будет очень тяжело, проблемы тут будут. Ведь продукт очень сложный, а получить рынок, на котором будет больше одного внутреннего российского клиента, почти невозможно. Хорошего ответа на вопрос, как здесь побеждать, нету. Точнее, он есть, но лежит вне рыночной плоскости и звучит так: мы будем вынуждены делать этот продукт даже с учетом того, что экономически он не будет эффективным. Либо придется искать какую-то международную кооперацию в тех странах, которые не то, чтобы дружественные нам, а в достаточной степени недружественные Соединенным Штатам Америки. Например, взять Турцию. Насколько она нам дружественна – вопрос открытый, но понятно, что она, тем не менее, занимает очень конструктивную позицию, и с ней грех не взаимодействовать. Таких стран много. Более того, это огромные рынки, причем до конца нами не осознанные. Та же Индия, которая по масштабу в данном контексте соизмерима с Китаем, если не с половиной остального мира. Если нам удастся выстроить такую кооперацию — слава Богу. Это тоже очень тяжелый процесс, который, с моей точки зрения, по большому счету еще даже не пошел в полную силу. Хотя работа идет. Знаю, что в России есть более или менее сформулированный формат экспорта независимости. Это поставки софта в страны, которые осознают, что не хотели бы быть зависимыми от США. В этом смысле они рассматривают Россию как достаточно интересного альтернативного поставщика, у которого можно брать софт не в силу того, что он катастрофически лучше, а в силу того, что если на его опираешься, то на тебя нельзя надавить. И цена у нас поинтереснее. 

— Насколько поинтереснее?

— В разных зонах можно насчитать от 30% до 50%. Хотя бывают и ситуации, где мы можем быть на 200% дешевле. Надо понимать, что IT-продукт бывает очень разным. Одно дело — продажа рабочих рук, другое — аутсорсинг, а третье — продажа готового продукта. Тут как раз один из наших клиентов из Сингапура после того, как мы с ним провели проект, выкатил нам такой отзыв: можно покупать в Америке — там качественно и дорого, можно покупать в третьих странах — там дешево и очень некачественно, а можно покупать в России — цена будет пониже, чем у американцев, а качество будет таким же. Вообще, есть IT-сферы, где Россия очень хорошо двигается. Банковский сектор и сектор госуслуг у нас — впереди планеты всей.