10 августа ЦБ РФ сообщил об отказе от покупки валюты на внутреннем рынке в рамках бюджетного правила. На следующий день (11 августа) все тот же ЦБ РФ заявил, что «исчерпание ликвидной части средств Фонда национального благосостояния» (отказ от бюджетного правила) является главным риском бюджетной политики на среднесрочном горизонте.
Расценить разнонаправленные действия и заявления Центробанка можно только в двух ипостасях: либо шизофрения, либо шантаж. Если первое, то тут вопрос к системе принятия решений внутри ЦБ. Если второе, то тут адресатом является правительство России.
В первое верится с трудом, хотя нелогичных действий со стороны ЦБ РФ в избытке. Вторая «причина» выглядит реалистичней. Особенно если учесть, что «угроза» ЦБ в адрес бюджетной политики России попала в один документ с предложением, как этой «угрозы» избежать. Называется документ «Основные направления денежно-кредитной политики на 2024 год и период 2025-2026 годов», опубликован он на официальном сайте Центробанка.
Рецепт спасения России от бюджетного коллапса прост. Центробанк считает возможным повысить налоговую нагрузку на нефтегазовую отрасль для сохранения бюджетного правила и переходу к постепенному накоплению средств в ФНБ. Обращает на себя внимание координация (согласованность?) усилий ЦБ и Минфина, направленных на увеличение налогообложения нефтяной отрасли.
10 августа (в день отказа ЦБ) Минфин объявил о начале покупки валюты и золота. Дело в том, что «нефтегазовые» поступления бюджета в июле (впервые с начала года) превысили на 158 млрд рублей «планируемые» Минфином 653 миллиарда (без учета обвала курса рубля, который покажет дополнительный рост в доходной статье бюджета за август).
Казалось бы, «ветер» меняет направление – должен вырасти общий Windfall tax (налог на прибыль, принесенную ветром). Речь о курсовой разнице, вызванной не в последнюю очередь действиями (по «вине») ЦБ. Но не все так просто в финансовом королевстве России.
Одновременно с объявлением Минфина о покупке валюты (1,8 млрд руб. в день) ЦБ объявил о ее продаже (2,3 млрд. руб. в день). Свои действия ЦБ аргументировал загадочным термином «зазеркаливание» операций, связанных с инвестированием средств ФНБ. Мало того, в тот же день Минфин выпустил еще одно (туманное, по выражению СМИ) заявление о возможном сокращении использования средств ФНБ для финансирования бюджета.
Чего тут туманного, непонятно. Все предельно ясно: ЦБ и Минфин намекают на необходимость (буквально требуют) нарастить налоговое бремя на нефтянку. Именно на нефтянку, разговоры о «нефтегазе» - не более чем эвфемизм. В реальности нефтяной и газовый сектор имеют разную налоговую нагрузку и обеспечивают разный вклад в бюджет страны.
Не раз уже было сказано, что налоговая нагрузка на нефтяную отрасль самая высокая в России – 78% по итогам 2022 года. В газовой отрасли она составляет 69%. Налоговая пропорция по другим отраслям выглядит так: минеральные удобрения – 26%, уголь – 29%, банки – 29%, электроэнергетика – 42%, горнорудная металлургия – 46%, Транснефть – 46%, связь и интернет – 48%, алмазы и драгметаллы – 49%.
Принципиально важно понимать, что нефтянка сегодня является единственной отраслью России, в которой законодательно предусмотрено изъятие Windfall tax – налог на непредпринимательский доход (незапланированная сверхприбыль, полученная не за счет инвестиций, а в силу конъюнктуры рынка). При улучшении макроэкономических условий выплаты нефтяных компаний в госбюджет (НДПИ и НДД) растут пропорционально.
Обычно Windfall tax применяется в сырьевых отраслях, но у нас только в нефтянке. Компании из всех других отраслей экономики России спокойно получают сверхприбыль, а Минфин с ЦБ «великодушно» прощают им это. По итогам 2021 года маржа по EBITDA у нефтянки достигла 22%, у «Газпрома» – скромные 35%, а у Транснефти – невообразимые 53%.
Речь не об уравниловке, а о промышленно-инвестиционной политике. Тот же ФНБ был «срисован» Кудриным с норвежского фонда будущих поколений, но Норвегия вкладывала в этот фонд другой принцип. Когда рыбная страна превратилась в нефтяную, оказалось, что норма прибыли в нефтянке намного выше, мотив инвестировать в рыболовецкую отрасль резко упал. Было принято решение ограничить рентабельность нефтянки другими отраслями, а разницу перечислять в отдельный фонд.
У нас логика Минфина и ЦБ другая: душить нефтянку до последнего, лишая ее инвестиционных перспектив. Для понимания ситуации, если довести налоги в стране до уровня нефтянки (78%), то только банковская сфера за прошлый год принесла бы в бюджет дополнительно 1,7 трлн рублей. Горнорудная металлургия, минеральные удобрения и угольная отрасль – суммарно около 1,62 трлн рублей; электроэнергетика и трубопроводная деятельность – примерно 500 млрд рублей; алмазы, услуг связи и интернета – около 150 млрд рублей. Совокупно – 4 трлн рублей в год.
Отдельной строкой необходимо выделить банковский сектор и его флагман Сбер. Почему? Потому что это прямая зона ответственности ЦБ.
Причиной снижения курса рубля Центробанк традиционно называет повышенный спрос на валюту, а как способ борьбы применяет рост базовой ставки, устанавливая по факту запрет на кредитование. Единственным источником ликвидности для банков в таких условиях становится сам ЦБ (в том числе зарплатные схемы), а единственным источником прибыли – валютный рынок и чистый процентный доход.
В 2021 году Сбер получил максимальную в своей истории прибыль (1,2 трлн рублей). К примеру, прибыль «Роснефти» составила 883 млрд руб., совокупная прибыль Лукойла и Газпромнефти – 1,3 трлн. За первое полугодие этого года прибыль Сбера достигла 740 млрд рублей (плюс 20% к показателю за шесть месяцев рекордного 2021 года). Для сравнения, недобор «нефтегазовых» налогов за эти полгода, по данным Минфина, составила 554 млрд рублей.
Прибыль банковского сектора в публичном пространстве «продается» ЦБ как показатель эффективности. В реальности же надо говорить о сознательно завышенных издержках и паразитической природе банковской сферы России. Источником прибыли Сбера являются не инвестиции, не строительство трубопроводов, бурение скважин и строительство кораблей, а чистые процентные доходы(разница между процентом по депозиту и кредиту).
Рост прибыли банковского сектора России идет не за счет объема кредитования, а за счет повышения кредитной нагрузки. Для примера, начиная с 2016 года чистые процентные доходы Сбера не опускались ниже 5% (независимо от повышения базовой ставки ЦБ). Цифра сумасшедшая. В западных странах существует прогрессивный налог на чистый процентный доход банков, поэтому у Bank of America этот показатель не превышает 1,9 %, у Deutsche Bank – 1,3%, у Mitsubishi – 0,8%.
Сбер вдоволь использует свое доминирующие позиции на рынке и активно вкладывает средства в свои непрофильные активы, которые, между прочим, до сих пор имеют отрицательные показатели. Так, компании, входящие в экосистему банка, могут выйти на прибыльность только к концу десятилетия. И здесь снова можно обратить внимание на международную практику, где для банков действуют ограничения на вложения в нефинансовые активы. А здесь - и Китай, и США, и много еще кто.
Экономическая модель России выстроена так, что главным в ней является не заемщик, а кредитор. Реальный сектор (заемщик, ориентированный на внутренний рынок) в этой модели является не источником роста капитала, а обременением, прежде всего, для бюджета. Именно так он воспринимается Центробанком. Руководство ЦБ неоднократно заявляло, что способом стабилизации курса рубля является снижение деловой активности.
Дело тут не в злом умысле или вредительстве банков. Дело в непродуманности государственной экономической политики. Пока условия инвестирования и заимствования не будут перестроены под заемщика, ЦБ и Минфин продолжат отжимать средства из реального сектора экономики в угоду виртуальным финансовым показателям.
Сегодня дефицит госбюджета равен 2,8 трлн рублей. При курсе 80 рублей за доллар объем изъятий средств из ФНБ в валютном выражении составляет 35 млрд долларов, а при курсе в 100 рублей – 28 млрд. Выходит, что рост курса доллара на 1 рубль дает Минфину «экономию» в 350 млн долларов. А ЦБ, повышая базовую ставку, снижает общий объем кредитования в стране.
Здесь важно понимать: то, что не работает для заемщика (реальный сектор), не работает и для кредитора. И в этом случае кредитор всегда меняет рынок (с внутреннего на внешний). Именно этот риск (компрадорская природа) является фактором валютных манипуляций Минфина и ЦБ, провоцируя нестабильность финансовой системы страны.
ФРС США в отличие от ЦБ России помимо контроля за уровнем цен (таргетирование инфляции) соединяет в своем мандате еще две компетенции: стимулирование занятости и доступность кредита. Занятость населения здесь не побочный продукт экономической деятельности, а ее сущностное содержание. Триединый мандат обязует ФРС увязывать макроэкономическую стабильность и обеспечение экономики дешевыми деньгами.
Ни ЦБ, ни Минфин РФ в своем пакете задач даже не рассматривают необходимость согласования уровня цен, занятости населения и доступности кредита. В России вообще нет экономического института, который хотя бы пытался рассматривать эти три задачи в комплексе, признавая занятость населения главным макроэкономическим приоритетом.
До тех пор, пока подходы будут оставаться неизменны, Минфин и ЦБ вместо реальной промышленной политики будут заниматься финансовыми фокусами. А расплачиваться за эти фокусы будет российский производитель. В первую очередь, нефтяная отрасль.