В БДТ им. Г.А. Товстоногова состоялась премьера спектакля «Моцарт и Сальери» – постановка Александры Толстошевой стала частью экспериментального проекта «Опыты драматических изучений», где молодые режиссеры вступают в диалог с «Маленькими трагедиями» Александра Пушкина.
О том, как найти что-то новое в пьесе 200-летней давности, что публике может быть ближе, Реквием или «Ослепительный миг», и каким получился его Моцарт, рассказывает артист Андрей Феськов.
Как вы работали над постановкой?
Мы начали с разбора, откуда вообще взялась эта история про то, как один гений отравил другого. И выяснили, что на самом-то деле Сальери никого не травил – в 1990-х состоялся даже судебный процесс, на котором композитора признали невиновным «за отсутствием состава преступления». И получается, что трагедия Моцарта и Сальери сочинена Александром Сергеевичем Пушкиным с некой детективной сюжетной придумкой. В поисках точексоприкосновения текста Пушкина и реальной жизни гениев-композиторов мы нашли ключ к разгадке этой истории. Если не биографии композиторов, а пьеса Пушкина – основа постановки, то мы берем текст, переодеваемся в костюмы и пытаемся в «шкуре» персонажей прожить эту выдуманную историю несколько раз без остановок. Как будто герои пьесы застряли в этой литературной композиции навечно. И любые новые обстоятельства возникают здесь и сейчас, таким образомразгадываются литературные и поэтические замыслы пьесыАлександра Сергеевича. Из этого возникла импровизационность, цикличность спектакля «Моцарт и Сальери», в этом его особенность. И каждый спектакль мы, актёры, проводим это исследование заново – через своевоображение, свою психофизику.
Каковы результаты исследования?
Могу сказать только о результатах исследования на сегодняшний день… Мы понимаем, что само отравление –это трагедия для обоих персонажей, запертых в условиях сценической коробки, из которой им не выйти. Моцарт знает или предчувствует, что Сальери обязан его отравить. Но нет никакой жены, к которой Моцарт идет сказать, чтобы она к обеду его не дожидалась. Нет никакого мальчишки, с которым он играл на полу. Нет никакого трактира «Золотого льва». Есть стол, стул, железная дорога – к этому месту они привязаны навечно текстом Пушкина, и этим поэтическим сюжетом плюс музыкой они пытаются разнообразить свое бесконечное существование.
Поворачивается ли текст Пушкина неожиданными сторонами?
Исследуя поэтическую ткань, повторяя текст, иногда вдруг обнаруживаешь для себя эти неожиданные перевороты смыслов. Что такое у Пушкина «божество мое проголодалось», например? Это хочет есть в данный момент Моцарт – или играющий его актёр? Или «божество» –вообще что-то, что живет в Моцарте, и оно проголодалось не в плане пищи физической, а в плане пищи духовной? А может, я вообще хочу реальность вокруг себя поглотить?Такое было недавно открытие. Или вот Черный человек, который с нами «сам-третей сидит», это может быть кто-то из зрителей, возможно «это ты, Сальери», а на десятом проживании сюжета обнаруживается, что Черный человек сидит во мне, актере, и разрушает меня изнутри. А на пятидесятом повторе возникает мысль, что гениальность художника - это в том числе и желание неограниченнотворить. Быть может, сжигание себя в работе и есть Черный человек, ведущий Моцарта к финалу, к Реквиему.
Ваш Моцарт – какой?
Тонкий и звонкий в смысле душевной организации, ещеостро чувствующий реальность момента, в котором оннаходится. Или даже нереальность. Он - человек способный разделить Явь и Навь. И поэтому мой Моцарт достаточно остро реагирует на невинные предложения Сальериисполнить «безделицу», которая «намедни ночью пришла ему в голову». Кроме того, некая инфернальность присутствует в нашей обрывающейся железной дороге на сцене, и мой Моцарт здесь отвечает за тему предчувствия смерти, неизбежности катастрофы. Он одной ногой в этом мире, другой – в потустороннем. Есть еще тема ожиданияБога. Реплика Сальери «ты, Моцарт, Бог» иной раз означает«ты, Моцарт – музыкальный бог», а в другой раз эта же реплика звучит как «Ты – Моцарт, а Бог где-то далеко».Пьесе почти двести лет, и все это время мы ждем, чтобы Он пришел и рассудил по делам нашим – а Он все не приходит.
Какова в спектакле роль музыки?
Музыка у нас – четвертый действующий персонаж. В исполнении композитора Владимира Розанова, который на сцене оказывается и Сашей, и слепым скрипачом, и самим собой – Володей, в нашем спектакле звучит классическая музыка. Непосредственно Моцарт: Lacrimosa из Реквиема,другие его произведения – а недавно вдруг Гершвин иПендерецкий прозвучали. Получается, что мы предлагаеммузыку глобальную, на века, классику, провереннуювременем, а сами наблюдаем, как слушает зритель: иногдаон очарован или раздавлен этой великой музыкой, а иной раз сидит, мучается и как бы говорит: «Давайте уже ближе к сути, мы же не в филармонию пришли». Но есть моменты,когда возникает более популярная музыка: «Там, где клен шумит», «Есть только миг», «Дыхание» и как апофеоз этого – песня Павла Юринова, нашего Сальери, «СнЕжинки». Это уже другого рода музыка, не настолько эталонная, как классика. И снова нам интересно наблюдать, как такую музыку воспринимает зритель, да и как мы сами на нее реагируем. Возникает эксперимент – что со сцены предложить зрителю: многосложную философскую драму или антрепризную «комедию положений». Не скажу, что я, будучи Моцартом, выступаю однозначно за многосложное ивеликое классическое, да и композиция «Есть только миг» в душу попадает не слабее 40-й симфонии Моцарта. Поэтому наш спектакль – это еще и исследование, насколько нынешний зритель и присоединяющийся к нему актерспособен сопереживать великой классике, или все-таки нам ближе ресторанный шансон.
Как вы относитесь к условно неклассическим прочтениям классических произведений на сцене?
Что такое классическое произведение в современном театральном мире? Если это просто люди в красивых костюмах поставленным голосом произносят текст, следуя сюжету, который лежит на поверхности драматического произведения, тогда извините, это не классическое прочтение, а какая-то профанация. Я не представляю, каким бы образом я существовал в любой пьесе Шекспира с основаниями, стимулами, мировоззрением людей того времени. Что лично мне в каких-нибудь отношениях сюзеренитета-вассалитета или в торговых обычаяхсвободных Ганзейских городов? Да ничего! Невозможно ставить историю того времени безотносительно сегодняшнего дня. История короля и наследниц в «Короле Лире» мне совсем не интересна, а вот история отца и дочерей, правды и лести – очень интересна. И тогда можно начать исследовать пьесу: знатный человек того времени и состоятельный сегодняшний человек – в чем они совпадают? Музыкальный талант XVIII века и нынешний прославленный композитор – какие у них есть различия? Известен ли нам в искусстве XXI века гений, который убилдругого гения из зависти – или это сказка тупой, бессмысленной толпы? Где в сегодняшней реальностинайти подтверждение того, что написано у автора? Любая постановка по классике в БДТ это всегда подобноеисследование. Эстетический театр давно закончился. Сейчас время театра этического. Поэтому мне не столь важно, в исторических костюмах играют актеры или в современных, произносят весь авторский текст или пользуются режиссерской инсценировкой. Важнее, на мой взгляд, другое – раскрывается ли в спектакле боль автора пьесы или нет.