Сейчас молодежи разумно идти в науку. Создать свою научную группу в России сейчас легче, чем на Западе. Но спроса на инновации у нас по-прежнему почти нет
Восьмого февраля, в День российской науки, были вручены четыре премии президента России в области науки и инноваций для молодых ученых — по пять миллионов рублей каждая. Все четыре научные группы-победители, во-первых, делают сильную и интересную науку, а во-вторых, дают очень практичные, готовые или почти готовые к внедрению результаты (см. «Зал славы: кого еще наградили» ). В этом году именно практическая наука дает наибольшие поводы для оптимизма: сначала успех вакцины «Спутник V», а теперь примеры передовых исследований в разных отраслях знания, которые попали в поле широкого общественного интереса благодаря премии президента.
В этот же день, 8 февраля, с участием Владимира Путина состоялся Совет по науке, самым ярким и критическим выступлением на котором был выступление одного из лауреатов премии Анастасии Проскуриной из Института цитологии и генетики Сибирского отделения РАН, одного из лидеров разработки двух новых многообещающих препаратов для противоопухолевой терапии. Первым в ее выступлении был тезис о все еще маленьких зарплатах в науке, что вызвало политический скандал: резкую реакцию президента, ответы чиновников, проверку Следственного комитета.
«Моя должность — старший научный сотрудник, и моя зарплата составляет двадцать пять тысяч рублей, — рассказала Проскурина. — Это, в принципе, достаточно высокая должность, как я считаю. На мой взгляд, зарплата не соответствует. Нам в этом году выделили надбавку шесть тысяч. То есть суммарно на руки я в настоящий момент получаю 32 тысячи рублей. После того как вы издали указ о повышении зарплат научным сотрудникам, это было почти три года назад, у нас сотрудникам было предложено перейти на полставки, чтобы отчитаться в повышении зарплат руководству. Обосновывали это тем, что указ был, а бюджет увеличен не был.
Невыполнение и неполное выполнение «майских указов» — давняя и очень болезненная тема. Поэтому неудивительно, что после заявления Анастасии Проскуриной поднялась административная буря, а президент пообещал: «Анастасия Сергеевна, если вас будут за наш сегодняшний диалог как-то пытаться ущемлять, сразу позвоните в администрацию президента, и я с вами переговорю по телефону, соединюсь».
До выхода этого номера нам не удалось дозвониться до Анастасии Проскуриной и ее коллег, что, возможно, объясняется не только занятостью: скандал уже разгорелся, а каждое новое слово могло бы не столько развить содержательное обсуждение, сколько принести проблемы непосредственным руководителям и коллегам.
Парадоксально, но другие лауреаты премии президента в интервью «Эксперту» дали скорее оптимистическую оценку положения молодых исследователей в России. Так, Евгений Хайдуков из Института фотонных технологий в Троицке, группа которого придумала, как производить наночастицы, позволяющие преобразовывать инфракрасный свет в обычный, что позволяет «видеть» животное насквозь, сказал удивительную вещь (см. интервью с ним): «Я постоянно работаю с западными командами, с западными коллективами. Для того чтобы реализовать свои научные идеи, свои научные программы, в России сейчас гораздо больше финансовых возможностей. Поверьте, на Западе близко ничего такого нет, чтобы молодой ученый моего формата получил деньги на проверку своих идей, — это просто какая-то небылица».
С ним согласен Антон Нижников из Всероссийского научно-исследовательского института сельскохозяйственной микробиологии и Санкт-Петербургского университета, который вместе Кириллом Антонцом получил премию за открытие в семенах растений белков-амилоидов, которые могут быть важны для создания принципиально новых сортов сельскохозяйственных растений: «Мне кажется, сейчас в России во многих направлениях делается очень хорошая наука, иногда мы опережаем иностранные коллективы. Многие коллеги, которые раньше уезжали за границу, сейчас возвращаются».
После заявления Анастасии Проскуриной поднялась административная буря, а президент пообещал: «Анастасия Сергеевна, если вас будут за наш сегодняшний диалог как-то пытаться ущемлять, сразу позвоните в администрацию президента, и я с вами переговорю по телефону, соединюсь»
Так кто же прав? Есть ли у нас условия для быстрого карьерного старта массы молодых научных групп, что очевидно является ключевым фактором для научных прорывов, или молодым ученым приходится буквально бороться за кусок хлеба?
В России создалась удивительная ситуация: отчасти верны оба тезиса. Базовые зарплаты в науке (как и вообще в бюджетной сфере) все еще очень малы, но при этом часть активных научных групп получают финансирование существенно выше среднего. Несмотря на то что Россия занимает девятое место в мире по бюджету на науку, согласно отчету Счетной палаты, в расчете на одного исследователя (в эквиваленте полной занятости) наша страна занимает только 47-е место (93 тыс. долларов) в мире. Первое место у Швейцарии (406,7 тыс. долларов), второе — у США (359,9 тыс. долларов), третье — у Китая (266,6 тыс. долларов). У нас все еще очень большая, но в среднем бедная армия ученых.
Говоря о своей зарплате, Анастасия Проскурина имела в виду постоянную ее часть, оклад без надбавок и учета грантов. Министр образования и науки Валерий Фальков, комментируя ее выступление на совете по науке, пояснил: «Среднемесячная заработная плата Анастасии Сергеевны в прошлом году составила 44 129 рублей. В том числе, как она справедливо указала, 25 тысяч — это должностной оклад». Кроме того, ее группа получала грант РФФИ, часть которого шла и на зарплаты.
При этом именно в системе мер поддержки молодых активных ученых в последние годы произошел явный прорыв. «Сформирована целая линейка разнотипных грантов и программ для молодых и начинающих, едва защитивших кандидатскую, но уже успевших начать свой путь в науке, сформировать группу и лабораторию. Начинается со скромных грантов в полтора миллиона рублей (хотя еще совсем недавно это считалось крупным грантом РФФИ, и дальше идут гранты в три–шесть, а потом и в 30 миллионов рублей. На Западе после защиты исследователь долгое время еще должен побыть постдоком, то есть в зависимом положении», — говорит профессор Сколтеха Артем Оганов.
Именно это имел в виду Евгений Хайдуков, говоря о преимуществах молодых ученых в России. При гораздо меньших в среднем затратах на одного ученого в нашей стране существенно легче получить первую степень и создать свою группу — конечно, это очень важное преимущество, именно от новых научных групп следует в первую очередь ждать прорывов.
«Думаю, нет активного молодого ученого, который не получил бы хотя бы одну из мер поддержки. Одна из проблем — не все из них знают, как получить больше, — говорит заместитель директора департамента Министерства науки и высшего образования Константин Чесноков. — Мы работаем в этом направлении, сохраняем существующие и будем вводить новые меры поддержки. Кроме грантов есть программа улучшения жилищных условий для молодых ученых. И мы видим результат. Те, кто получает жилищный сертификат или другие существенные меры поддержки, публикуют в среднем на одну статью в год больше».
«Сейчас достаточно много конкурсов грантов, в том числе для создания научных групп: это РНФ, РФФИ, гранты президента и правительства, — говорит Антон Нижников. — Для решения приоритетных научных задач создаются и крупные консорциумы, например центр мирового уровня «Агротехнологии будущего». Многие регионы тоже оказывают поддержку молодежи».
Но в этой системе есть главное узкое бутылочное горлышко, считает Артем Оганов, — это аспирантура. В большинстве случае (кроме, пожалуй, «Сколково») стипендия аспирантов нищенская, и будущий активный ученый должен беззаветно любить науку, чтобы продержаться до того, как, получив первое грантовое признание, он сможет попасть в систему поддержки.
Финансирование фундаментальных исследований с 2010 года, как прозвучало на Совете по науке, увеличились на 22,5% в постоянных ценах. Понятно, что это не только небольшие гранты и зарплаты, но и установки мегасайенс и прочие большие программы. При этом базовые зарплаты растут существенно медленнее. Об этом если и говорят, то не для печати, опасаясь обвинения в социал-дарвинизме. Государство не спешит «размазывать» средства по всем ученым, полагая, что часть из них практически не работают и не могу работать в современной науке. В духе десятилетий реформ продолжается тихая оптимизация, «стимулирование» оттока из науки тех, кто не может получать гранты или встроиться в другие механизмы дополнительного финансирования. Поэтому ведущие центры повышают зарплаты сотрудникам и финансирование активных групп не через повышение окладов, а другими механизмами, через специальные программы. Например, в этом, похоже, один из смыслов созданная системы научных школ в МГУ.
Но эта система явно временная и уродливая во всем, кроме создания рычага для появления молодых научных групп на старте карьеры ученых.
«Эту систему надо менять, — считает кристаллограф, один из самых цитируемых российских ученых Артем Оганов. — Ученый не должен бороться за кусок хлеба. Гранты должны быть не для выживания, они нужны для тех, кто собирается строить научную империю, расширяться. Для жизни и научной работы должно хватать базовой зарплаты. У нас слишком легкий вход на постоянную позицию ученого, но она не дает возможности жить и работать. Базовые заплаты должны существенно вырасти, но вырасти должна и конкуренция и система отбора на постоянные позиции в университетах и институтах».
В России создалась система слишком суровых либеральных стимулов для ученых (как, впрочем, для учителей и врачей). Ситуация, когда переменная часть зарплат больше постоянной, кое-где в продажах, возможно, эффективна, но в творческих профессиях явно вредны.
«У каждого ученого сейчас есть большие возможности для самореализации, — говорит Константин Чесноков. — Ученые в крупных научных центрах и сейчас получают конкурентные заработные платы, работая по эффективным трудовым контрактам, в лабораториях, открытых по программе «мегагрантов» в рамках нацпроекта «Наука».
В год науки и технологий большое внимание будет уделено масштабированию программ поддержки молодых ученых и студенческих научных обществ».
Если так, то, возможно, время оптимизаций завершается и пора думать о постоянной и логичной научной системе, причем встроенной в экономику. Ученый, если у него есть страсть к экспансии, должен конкурировать не за повышение зарплаты на пару десятков тысяч рублей, а за многие миллионы за патенты или от выхода на рынки своих технологий. Отсутствие спроса на инновации лауреаты премии молодых ученых упоминали чаще, чем проблему оплаты труда.
Евгений Хайдуков говорит, что, хотя вход в фундаментальную науку у нас проще, чем на Западе, вход в приглядные разработки, наоборот, гораздо тяжелее. Его лаборатория, хотя они хорошо понимают практические приложения своих разработок, занимаются этим на остатки денег от грантов на науку и не видят на этой стадии ни механизма поддержки, ни интереса бизнеса.
«Мы сделали открытия, получили какие-то результаты и совершенно не знаем, куда с ними податься, — сказала Анастасия Проскурина на Совете по науке. — Совершенно непонятно, как реализовывать наши разработки, чтобы они дошли до людей, чтобы люди действительно пришли в больницу и смогли получить лечение по нашим технологиям».