Как «озеленить» остров

В ходе Восточного экономического форума между компанией, правительством Сахалинской области и Корпорацией развития Дальнего Востока и Арктики было подписано трехстороннее соглашение о сотрудничестве. О том, в чем оно будет заключаться, как компания будет реализовывать проекты Зеленого кластера и почему ей нужна поддержка властей, «Эксперту» рассказал генеральный директор ВГК Максим Куземченко.

— Почему компания взялась за эти проекты? Это ваш ответ на инициативы Евросоюза, в том числе о введении углеродного налога?

— Я бы не сказал, что это наш ответ на углеродный налог. Скорее, углеродный налог и идея создания кластера — это ответ на то, что человечество начало осознавать, сколь негативное влияние его деятельность оказывает на окружающую среду, и стало задумываться о том, как это влияние минимизировать или вообще обнулить.

— Это ваша добрая воля — снизить нагрузку на природу…

— Мы все-таки бизнес и думаем о том, как эту добрую волю реализовать с возвратом инвестиций. По сравнению с остальными инвестиционными инициативами это довольно тяжелые проекты, с большими сроками окупаемости, с большой неопределенностью, с незрелым законодательством в этой области.

Все движение в глобальной возобновляемой энергетике начиналось только после того, как государство предоставляло инструменты поддержки. Мы пока не видим в стране инструментов, которые целенаправленно подталкивали бы бизнес к зеленой энергетике.

— То есть вы начали, не имея никаких преференций со стороны государства?

— Совершенно верно. Мы начали его сами по себе, потому что пытаемся сделать что-то хорошее, не теряя при этом деньги наших акционеров. Нам очень тяжело: сроки окупаемости — от десяти лет до двадцати одного года. В обычной бизнес-логике такие проекты, как правило, не принимаются, но желание вести бизнес ответственно и экологично подталкивает нас искать решения, чтобы экономика сошлась.

— Какова стоимость этих проектов?

— Портфель нашего Зеленого кластера составляет сегодня порядка 36 миллиардов рублей. Из них 26 приходится на транспортную систему, которая включает в себя конвейер, модернизацию порта и автоматизированный склад угля на разрезе. Примерно восемь с половиной миллиардов — это ветропарк максимальной мощностью 67 мегаватт. И миллиард-полтора — проект по переводу «БелАЗов» на электричество.

— Запуск конвейера позволит снизить выбросы, так как не нужно будет возить уголь на самосвалах. Но ведь и сам конвейер будет потреблять электроэнергию, а это тоже углеродный след.

— Мы считаем, что сжигание нефтепродуктов более серьезно влияет на окружающую среду. У нас сейчас из разреза в порт ездит около двухсот самосвалов, которые делают порядка тысячи рейсов в день. Конвейер дает в разы меньший урон и с точки зрения концентрации выхлопных газов, и с точки зрения выбросов оксида углерода.

— Ветропарк, который вы хотите построить, закроет потребности компании или вы еще и на оптовый рынок будете продавать электроэнергию?

— Вся возобновляемая энергетика отличается нестабильностью генерации, потому что солнце светит не всегда, ветер постоянно меняется. Трудно рассчитать ветропарк, который бы полностью нас обеспечивал и был сбалансирован с потреблением. Мы рассчитали максимальную мощность ветропарка так, что она равна нашей мощности потребления. Но эта генерация никогда не будет стабильной. В среднем, учитывая коэффициенты эффективности использования ветра, мы будем закрывать примерно сорок процентов необходимой потребности в энергии. Но на пике генерация будет достигать нашего текущего потребления. Все остальное нам нужно будет докупать у традиционной генерации.

— А как традиционная генерация относится к тому, что ваше потребление будет очень неравномерным: нет ветра — ей нужно вводить мощности, есть — выводить?

— Здесь есть проблема, в том числе регуляторная. Нам необходимо согласовать с энергетиками и с областью режим, в котором мы будем работать, потому что «Сахалинэнерго» должно держать для нас резервные мощности, которые позволят гибко и быстро догенерировать энергию, которая нам нужна. Необходимо найти баланс, договориться об условиях, на которых они будут держать эту мощность. Еще одна проблема — продажа излишков энергии. У нас есть специфика: энергетика Сахалина не связана с материковой энергосистемой, она изолированная. И тут есть ограничения, связанные с тем, что энергосистема не имеет права покупать энергию дороже, чем стоит традиционная генерация. А стоимость возобновляемой энергетики пока не может сравниться с традиционной, то есть мы не получим инвестиционную привлекательность, если будем на текущих условиях продавать энергию нашим энергетикам. Это юридическое ограничение, с которым мы просим государство нам помочь.

— Просите о чем?

— В других регионах, где реализуют проекты возобновляемой энергетики с приглашением инвесторов, согласовывают цену продажи энергии электрическим сетям выше себестоимости. У нас ситуация диаметрально противоположная: мы обязаны продавать ее дешевле, чем традиционная генерация. Эти ограничения были внедрены, конечно же, не для того, чтобы ограничить возобновляемую генерацию. Это некий правовой казус, и мы просим власти помочь нам преодолеть его, чтобы гармонизировать возобновляемую и традиционную энергетику на острове.

— Решение о том, что вы будете строить ветропарк, окончательное или оно все-таки зависит от того, как разрешится эта проблема?

— Мы с большой степенью уверенности этот проект готовы реализовать, даже несмотря на то, что он тяжело и долго окупаемый. Мы сейчас начали ветроизмерения: в течение года оценим, как ведет себя ветер, подтверждается ли эффективность. После этого мы скорректируем параметры инвестиционного проекта. Мы находимся в диалоге с властями, чтобы нащупать инструменты, которые позволят улучшить инвестиционные показатели проекта, например построить вместе сетевую и дорожную инфраструктуру. Этот год будет решающим.

— Показатели проектов — и ветропарк, и конвейер — выше сегодняшних мощностей по добыче угля. Вы собираетесь увеличивать производство?

— Да. У нас есть стратегия, которая предполагает сценарный подход. По консервативному сценарию мы в течение двух лет выходим на 15 миллионов тонн (сейчас мы добываем 12 миллионов тонн) и примерно на этом уровне и остаемся. Агрессивный сценарий предполагает увеличение в течение трех-четырех лет производства угля до двадцати миллионов тонн, и оставаться на этом уровне до 2030 года — это горизонт стратегического планирования.

— Как на ваши планы в части увеличения объемов производства повлияет сход породы в реку, который случился этим летом, и то, что компании необходимо ликвидировать его последствия — возвращать реку Желтая в прежнее русло, укреплять отвал карьера, проводить рекультивацию и другие мероприятия по ликвидации экологического ущерба?

— Мы, как и все ответственные горные предприятия, работаем, опираясь на изыскания и расчеты устойчивости бортов и отвалов, которые не мы готовим, а отраслевые авторитетные проектировщики и изыскатели. Мы работали на основе их документации и были уверены, что работаем безопасно.

То, что произошло, показало, что наша осмотрительность была недостаточной. Поэтому мы сейчас усиливаем техническую службу, тратим вдвое большие ресурсы на доизучение месторождения и проектно-изыскательские работы. Мы будем детально и с особым пристрастием проверять все инженерно-технические решения и планы.

Что касается схода, то осенью мы полностью восстановим русло реки, которое нарушено породой. До конца года сделаем техническую рекультивацию, чтобы на поверхности оползня не собиралась вода и не создавала угрозу, а весной проведем зеленую рекультивацию, высадим траву, деревья.

Глобально нашу стратегию это не меняет. Поменялось то, что мы с дополнительной осмотрительностью подходим к горным работам: там, где видим хоть какой-то риск, делаем два шага назад и пытаемся изучить ситуацию, а уже потом идти. Будет какое-то незначительное снижение добычи, связанное с тем, что мы не идем на те участки, где видим риск.

— В чем важность подписанных в ходе ВЭФ соглашений для компании?

— Это трехсторонние соглашения, которые определяют нашу договоренность с властью и институтом поддержки о том, что мы ищем инструменты поддержки, которые позволят уверенно реализовать этот проект, а области — сделать вклад в решение задачи обеспечения углеродной нейтральности региона.

Когда область говорит о проекте углеродной нейтральности, речь идет о том, что выбросы СО2 и его эквивалентов в абсолютном значении должны быть меньше, чем поглощение СО2 зеленым массивом острова.

— А уже посчитали, сколько СО2 поглощает природа острова?

— Есть оценки, они требует уточнения, потому что нет четкой методологии, которую бы все разделяли. По данным правительства Сахалинской области, выбросы углекислого газа сейчас на десять процентов превышают его поглощение зеленым массивом острова. И для того, чтобы стать углеродно нейтральными мы должны — вся промышленность и транспорт — снизить выбросы на десять процентов.

— Вы снизите на эту величину?

— Мы такую оценку еще не проводили. Мы проведем ее до середины следующего года. Несмотря на наличие разных методик, вопрос нетривиальный. Например, при добыче угля высвобождается метан — парниковый газ, который находится в угольных пластах. Его сложно посчитать — характеристики недр везде разные, нужна единая общепризнанная методика, которой доверяли бы бизнес и общественность.

Сейчас мы как раз понимаем для себя и обсуждаем с правительством области методику и правила эксперимента. В какой-то момент это станет законом и нормой, по которым будет работать весь бизнес на острове. Поэтому надо быть осмотрительными и правильно зафиксировать тот уровень выбросов, который мы сейчас имеем, соотнести с программой развития компании и увеличением добычи.