Однозначное неприятие американского глобального доминирования, аккуратные внешнеполитические реверансы и скромные по масштабам экономические договоренности — сухой остаток переговоров на высшем уровне в Пекине
Первая с начала пандемии очная встреча руководителей России и Китая в Пекине 4 февраля приковала внимание всего мира. От встречи Владимира Путина и Си Цзиньпина многие ожидали геополитических сенсаций. Как минимум относительно полученных из Белого дома ответов на ультимативные предложения Москвы о гарантиях безопасности в Европе. Тем более что для такого рода громких заявлений хорошо подходила атмосфера подготовки к самой Олимпиаде, которая подпала под жесткий прессинг западных медиа, а также дипломатический бойкот со стороны США и части их союзников.
Однако на первый взгляд ничего сенсационного лидеры двух стан предлагать миру не стали. По крайней мере, если судить по опубликованному совместному заявлению, в котором была сосредоточена вся содержательная часть российско-китайских позиций по поводу геополитической повестки.
Помимо призыва укреплять и защищать международную систему, построенную вокруг ООН, а также заявлений о том, что «демократия не строится по трафаретам», здесь были представлены важные взаимные политические реверансы.
С одной стороны, Москва заявила, что «проблема происхождения новой коронавирусной инфекции лежит в научной плоскости», а значит, ее нельзя политизировать. И в очередной раз (но особенно жестко и однозначно) было подчеркнуто, что Россия считает Тайвань неотъемлемой частью Китая и поэтому «выступает против независимости Тайваня в какой бы то ни было форме».
С другой стороны, Пекин подтвердил свое несогласие с дальнейшим расширением НАТО, а также заверил, что «относится с пониманием и поддерживает выдвинутые Россией предложения по формированию долгосрочных юридически обязательных гарантий безопасности в Европе».
Кроме того, совместное заявление оказалось переполнено положениями, в которых были представлены общие установки России и Китая относительно международной повестки, а также того, куда движется мировой порядок. Главное из них сводилось к указанию на «формирование тенденции перераспределения баланса мировых сил» (читай: полицентризм), в результате чего взаимосвязанность государств будет только усложняться и усиливаться, а гегемония некоторых западных стран (читай: однополярность) ослабевать.
Есть ли в этих заявлениях что-то принципиально новое? По сути, ничего, кроме заявленной Китаем позиции по поводу расширения НАТО. Парадоксально, однако, что сенсационность в этот документ была буквально вчитана западными медиа, которые алармистски охарактеризовали его как «судьбоносное», и западными политиками, заявившими, что в мире возник новый «авторитарный союз».
Жозеп Боррель, верховный представитель ЕС по иностранным делам и безопасности, к примеру, прямо сказал, что «совместное заявление Китая и России, которое Запад не особо заметил за ситуацией в Украине, может стать основанием для мощного альянса двух авторитарных режимов».
Эксперты, однако, полагают, что о формализованном военном союзе между Москвой и Пекином как не было речи, так и не будет. И в первую очередь потому, что ни та ни другая страна не хочет ограничивать себя такими обязательствами.
«“Не всегда вместе, но никогда против” — эта формула, на мой взгляд, лучше всего описывает отношения России и Китая, хотя уровень взаимной поддержки в последние годы, безусловно, растет», — считает Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике».
Другое дело, замечает эксперт, что многие отчего-то считают, будто между странами обязательно должен возникнуть тесный союз, но этого не будет. «Ни Россия, ни Китай исторически не привыкли накладывать на себя ограничения ради кого-то. Это просто не соответствует их стратегической культуре», — уверен Федор Лукьянов.
Более того, геополитические прорывы от встречи президентов России и Китая, по-видимому, и не задумывались вовсе. Вместо этого, если судить по совместному заявлению, страны решили как можно более детально задекларировать общие ценности, создав платформу для углубления отношений в будущем, считает Алексей Маслов, директор Института стран Азии и Африки МГУ им. М. В. Ломоносова.
«То, что раньше было рассыпано по разным заявлениям, теперь собрано в единый “дайджест” российско-китайских ценностей. И это важно хотя бы потому, что при отсутствии желания обременять себя союзными отношениями Москва и Пекин, по сути, создали ценностную платформу для дальнейшего взаимодействия перед лицом меняющегося мирового порядка. Причем платформа эта принципиально открыта для любых стран, эти ценности разделяющих», — резюмирует Алексей Маслов.
В экономическом блоке договоренностей, зафиксированных в Пекине, наибольшего внимания были удостоены соглашения по нефти и газу, которые стоит разобрать подробнее.
Логистика поставок российской нефти в Китай в условиях новой холодной войны выгодно отличается от ближневосточной нефти
Китай стабильно удерживает мировое лидерство по импорту сырой нефти. Притом что КНР сама добывает достаточно много этого углеводородного сырья (195 млн тонн, шестой результат в мире — после США, России, Саудовской Аравии, Канады и Ирака; здесь и далее, если не оговорено иное, данные BP Statistical Review of World Energy за 2020 год), страна замыкает на себе чуть больше четверти глобальных трансграничных нефтяных поставок, импортируя 557 млн тонн нефти — в 2,7 раза больше, чем Индия, и в 4,5 раза больше, чем Япония.
При этом если собственная добыча нефти Китая в целом не растет, а за последние пять лет она даже снизилась на 9%, то потребление за последние десять лет выросло в полтора раза и продолжает увеличиваться (см. график 1). Добытое и импортированное энергетическое сырье питает циклопических размеров нефтеперерабатывающую отрасль Китая, которая по объему установленной мощности (37% мировой) уступает только США и в два с половиной раза превосходит Россию. Китай экспортирует нефтепродукты (65 млн тонн), правда, еще больше импортирует (85 млн тонн).
Россия уверенно входит в число крупнейших поставщиков сырой нефти в Китай. В 2016‒2018 годах она лидировала по поставкам, но затем уступила лидерство Саудовской Аравии. В прошлом году, по данным Главного таможенного управления КНР, саудовцы поставили в КНР 87,6 млн тонн нефти, а Россия — 79,6 млн тонн, чуть более 15% совокупного импорта Китая и немногим более трети суммарного российского экспорта сырой нефти. Выручка от наших нефтяных поставок в Китай, по данным китайской стороны, составила 40,3 млрд долларов.
Главным источником нефти для Китая остается Ближний Восток: на страны региона приходится порядка 45% импортных поставок, из них треть приходится на Саудовскую Аравию. Остальные направления импорта Китай умело диверсифицирует — примерно поровну, по 13‒15%, приходится на Россию, Африку (здесь главные поставщики — Нигерия и Ангола) и Южную Америку (с лидирующей Бразилией, см. график 2). Порядка 20 млн тонн нефти (3,5% совокупного импорта) КНР закупает даже у своего стратегического антагониста — США.
Надо отметить, что логистика поставок российской нефти в Китай в условиях новой холодной войны выгодно отличается от ближневосточной нефти. Морской маршрут доставки последней через Индийский океан и Малаккский пролив является потенциальным объектом контроля, а в случае эскалации противостояния — и возможного блокирования со стороны военно-морских сил США и их союзников. В то время как российская нефть идет в КНР либо по сухопутной трубе (ответвление от ВСТО в районе Сковородино в Амурской области), либо по гораздо более короткому и безопасному морскому маршруту от порта Козьмино Приморского края (восточная оконечность ВСТО) до портов на северо-востоке Китая.
«Ставка России на Китай как ключевого потребителя ее нефти на перспективу становится все более очевидной и заметной, в этом есть и плюсы, и минусы, — рассуждает Станислав Митрахович, эксперт Фонда национальной энергетической безопасности и Финансового университета при правительстве РФ. — Китай как доминирующий покупатель данный статус будет использовать в свою пользу, добиваясь скидок и других бонусов от России. С другой стороны, дальнейшее возвышение Китая как актуальной сверхдержавы будет вызывать все более интенсивное стратегическое столкновение КНР с США, не исключены и попытки США военными методами сократить китайские возможности по получению углеводородов морем. В этом смысле у российских поставщиков возникает на горизонте 2030 года новое гипотетическое окно возможностей».
Значительную часть российских поставок нефти в Китай покрывает наш отраслевой лидер — «Роснефть». В прошлом году она поставила в КНР 50 млн тонн нефти, в том числе 40 млн тонн по трем долгосрочным контрактам с ведущей государственной нефтегазовой компанией Китая CNPC. В 2023 году один из контрактов с CNPC, по поставкам 10 млн тонн по транзитному маршруту через Казахстан, истекает, и новый договор, подписанный 4 февраля в Пекине, содержит обязательства по поставкам таких же объемов нефти (10 млн тонн ежегодно) на следующие десять лет. «Текущая мощность данного трубопровода, 20 миллионов тонн в год, явно избыточна для собственно казахстанских поставок в Китай, которые устойчиво снижаются в последние годы, поэтому транзит российской нефти — это выгодное решение для всех сторон: России, Китая и Казахстана», — считает президент Института энергетики и финансов Марсель Салихов.
Китай является крупным производителем природного газа. За прошедшее десятилетие страна удвоила собственную добычу, перегнав Катар, и со 194 млрд кубометров в 2020 году вышла на четвертое место в мире — после США, России и Ирана. Но потребление газа в Китае за десять лет утроилось, и добыча не поспевает за спросом. Если в 2010 году дефицит собственных ресурсов природного газа в Китае составлял 11%, то в 2020 году — уже более 40%, достигнув 137 млрд кубометров (см. график 1). Как же КНР покрывает этот разрыв?
Надо сказать, что уже две трети импортируемого газа Китай получает не по трубе, а по морю, в сжиженном виде. По объему импорта СПГ (94 млрд кубометров в 2020 году) Китай превосходит Корею, Тайвань и Сингапур вместе взятые, уступая только Японии. По итогам прошлого года Китай, вероятно, уже стал безоговорочным мировым лидером по покупке сжиженного газа. Среди импортеров СПГ в Китай с большим отрывом лидирует Австралия (40,6 млрд кубометров), заметны также поставки Катара, Малайзии и Индонезии. Растут объемы и российского СПГ, достигнув 6,8 млрд кубометров, — в позапрошлом году Китай был вторым крупнейшим, после Японии, покупателем нашего сжиженного газа.
В трубопроводных поставках газа в Китай пока безоговорочным лидером является Туркмения. По магистральному трубопроводу, проходящему через территорию Узбекистана и Казахстана, Туркмения прокачала в КНР в 2020 году 27,2 млрд кубометров природного газа. Узбекистан и Казахстан добавили к ним по пути еще 10,1 млрд своих кубов. Пятого февраля, на следующий день после визита Владимира Путина с Си Цзиньпином в Пекине встречался президент Туркмении Гурбангулы Бердымухамедов. Стороны достигли соглашения о строительстве четвертой нитки этого газопровода, предусматривающем дальнейший рост поставок газа в Китай из Центральной Азии.
Что касается российских успехов на восточном газовом направлении, то здесь фанфары еще впереди. Запущенная в декабре 2019 года первая очередь магистрального газопровода в Китай «Сила Сибири» постепенно выходит на проектную мощность. Поставки по этому маршруту в 2020 году составили 3,9 млрд кубометров, пока это капля в море на фоне поставок в Европу и Турцию — 168 млрд кубов. Но поставки быстро растут. По предварительным данным китайской стороны, по итогам 2021 года по этому маршруту было прокачано уже более 10 млрд кубометров. Это значит, что по общему объему поставок газа в Китай мы уже обошли Катар, заняв твердое третье место после Австралии и Туркменистана (см. график 3).
Но здесь важны, как и в случае с нефтью, не только объемы, но и безопасность поставок, а также геополитические соображения. Вхождение Австралии в противостоящий Китаю блок AUKUS может еще более обострить ухудшившиеся в последние два года отношения между Австралией и Китаем, и вслед за политически мотивированными ограничениями импорта австралийского угля и вина в Поднебесную могут последовать и загвоздки в поставках СПГ оттуда.
«Основным ограничением для расширения поставок газа в Китай является не конкуренция с другими поставщиками, а в первую очередь конкуренция с внутренней добычей сланцевого газа, — считает Марсель Салихов. — Китай поставил амбициозные цели по увеличению собственной добычи, которые довольно плохо выполнялись. К примеру, добыча сланцевого газа в 2020 году превысила 21 миллиард кубометров, но так и не достигла целевого показателя 13-й пятилетки — 30 миллиардов кубометров. Китайские власти рассчитывают на серьезный прорыв в развитии сланцевой отрасли в период 14-й пятилетки (2021‒2025 годы), однако возможность этого остается неясной. Еще одна зона неопределенности — перспективы развития производства низкоуглеродных газов (биометана, биосинтетического метана, водорода и низкоуглеродного синтез-газа), которые также поддерживаются китайскими властями. Очевидным приоритетом для КНР являются собственные ресурсы, а не импорт».
В конце прошлого года началось строительство второй очереди «Силы Сибири» — теперь труба пойдет на юго-запад, до основной сырьевой базы маршрута, Ковыктинского газового месторождения на севере Иркутской области. После выхода на проектную мощность (ожидается в 2025 году) поставки газа по «Силе Сибири» достигнут 38 млрд кубометров в год. Согласно договору между «Газпромом» и CNPC 2014 года, они законтрактованы на тридцать лет вперед.
Но есть и еще более масштабные замыслы. Уже несколько лет активно обсуждается строительство нового восточного газопровода из России в Китай, который позволил бы перебрасывать на бездонный китайский рынок часть запасов с месторождений полуострова Ямал, которые сейчас идут исключительно на Запад. Обсуждаемая мощность новой трубы общей протяженностью без малого семь тысяч километров (в два с лишним раза длиннее первой «Сибири») — 50 млрд кубометров в год.
Помимо циклопических размеров проекта у него есть еще одна специфическая сложность — наличие страны-транзитера, Монголии. Технико-экономическое обоснование трубопровода с монгольскими властями уже согласовано, и были горячие головы, которые ждали на пекинской встрече Путина и Си подписания газового контракта века на строительство «Силы Сибири — 2» (свой участок трубы монголы решили назвать «Союз Восток») и нового долгосрочного контракта на поставки газа по этому маршруту. Но этого не случилось.
Газовое соглашение пекинского пакета представляет собой долгосрочный договор между «Газпромом» и CNPC о поставках 10 млрд кубометров природного газа в Китай по дальневосточному маршруту. Однако и эта скромная замена таит в себе несколько неочевидностей.
Первую из них эксперты прояснили сразу. «Дальневосточный маршрут является отводом от магистрального газопровода Сахалин — Хабаровск — Владивосток (СХВ) до государственной границы с Китаем. Для увеличения его мощности с текущих шести до десяти миллиардов кубометров потребуется лишь построить дополнительные компрессорные станции для создания необходимого рабочего давления. Эти работы и прокладку газопровода-отвода в Китай можно завершить за один-два года», — рассказал консультант VYGON Consulting Артем Лебедской-Тамбиев.
«Ценовые условия нового газового контракта не раскрываются. Но, скорее всего, они близки к “Силе Сибири”, — полагает Станислав Митрахович. — Там стоимость привязана к цене мазута и газойля с девятимесячным лагом, цена газа меняется поквартально. В конце 2021 года цены “Газпрома” были примерно на 15 процентов ниже цены узбекского и казахстанского газа, туркменский газ был еще дороже».
Сложнее обстоит дело с ресурсной базой для увеличения поставок. Сейчас СХВ питает Киринское газовое месторождение «Газпрома», расположенное на шельфе Охотского моря у северо-восточного побережья острова (блок «Сахалин-3»). Но запасы газа здесь невелики и не позволяют рассчитывать на добычу дополнительных 10 млрд кубов для поставок в Китай.
Единственный способ взять эту «дельту» — задействовать ресурсы расположенного неподалеку Южно-Киринского нефтегазоконденсатного месторождения. Но особенности последнего — наличие нефти и глубина моря, превышающая 500 футов (152 метра) — стали формальными поводами для наложения на разработку этого месторождения в августе 2015 года секторальных санкций США. Это автоматически блокирует поставки уникального оборудования для подводной добычи, в частности «сердца» придонного добычно-распределительного комплекса — манифольда.
Процесс импортозамещения здесь уже стартовал. В частности, в декабре 2019 года были проведены испытания опытного образца российского манифольда и подводного модуля управления добычей, изготовленного «Ижорскими заводами» и НПЦ автоматики и приборостроения им. Н. А. Пилюгина. Но понятно, что до полной отработки этого оборудования и технологий его использования потребуются еще годы усилий.
Эксперты по-разному оценивают перспективы Китая в качестве покупателя наших углеводородов. Особой эйфории в оценках мы не заметили.
«Китай не станет главным экспортным рынком для российских нефти и природного газа к 2030 году. Однако его роль увеличится, — полагает Валерий Семикашев, заведующий лабораторией прогнозирования ТЭК Института народнохозяйственного прогнозирования РАН. — Дополнительные поставки относительно текущего состояния — выход на полную мощность “Силы Сибири”. Возможно, прирост поставок СПГ с проектов “НоваТЭКа”. Поставки по другим проектам не успеют начаться. Скорее всего, значимых поставок по газопроводу Сахалин — Хабаровск — Владивосток тоже не будет. Эффективная стратегия — диверсификация и повышение гибкости. Это касается и объемов, и маршрутов, и цен. Ближайшие десять лет будут характеризоваться повышенной неопределенностью на этих рынках. Поэтому чем гибче условия, тем лучше».
А вот Мария Белова, директор по исследованиям VYGON Consulting, чуть более оптимистична: «Россия последние пятнадцать лет реализует политику диверсификации рынков сбыта своих углеводородов. В первую очередь речь идет об активизации поставок в азиатском направлении. Такой выбор обусловлен не только тем, что основной рост спроса на энергоресурсы в мире будет происходить в этом регионе (прежде всего в Китае), но и тем, что новые перспективные месторождения в России географически ближе к этим рынкам. Кроме того, азиатские соседи более взвешенно подходят к реализации политики декарбонизации, что также позволит углеводородам сохранить достойное место в энергобалансах стран АТР».
Так или иначе, на сегодняшний день нефть, газ и уголь остаются безусловными доминантами в российском экспорте в Китай. Доля несырьевого неэнергетического экспорта России в КНР по итогам прошлого года составила 25,5%, тогда как аналогичный показатель для российского экспорта в целом достиг уже 39% (обе оценки без учета экспорта золота).
«Китай — крупнейший покупатель российских несырьевых неэнергетических товаров, — рассказал “Эксперту” Антон Хохлов, руководитель направления по информационно-аналитическому обеспечению группы РЭЦ (входит в ВЭБ.РФ). — В 2021 году их прямой экспорт из России превысил 17 миллиардов долларов, а с учетом того, что часть продукции, например цветные металлы, рыба и ряд других, поставляется через трейдеров в других странах, фактические поставки оцениваются в 19‒20 миллиардов долларов. Несырьевой экспорт России в Китай весьма диверсифицирован, в нем представлены все основные отраслевые группы. В поставках металлопродукции наибольший вес имеют медь, никель, алюминий, первичные формы железа и стали; в ЛПК — пиломатериалы, целлюлоза, бумага и картон; в АПК — рыба и морепродукты, растительные масла, маслосемена, мясо; в химии — удобрения, полимеры, каучук; экспорт продукции машиностроения сформирован главным образом поставками в рамках ВТС и по линии “Росатома”».
По итогам прошлого года взаимный товарооборот поставил рекорд, превысив 140 млрд долларов, правда, доля Китая во внешнеторговом обороте немного снизилась, до 17,9% (см. график 4). Тем не менее Китай с 2010 года безоговорочно остается крупнейшим внешнеторговым партнером России. Чего нельзя сказать о России для Китая. На фоне гигантского товарообмена КНР с США (756 млрд долларов, и, несмотря на растущую напряженность, стоимость взаимной торговли увеличилась на 29%), Японией (372 млрд), Кореей (362 млрд), Тайванем (239 млрд) и ведущими странами АСЕАН (в частности, товарооборот с Вьетнамом достиг 230 млрд долларов) наши достижения смотрятся скромно: 2,4% совокупного товарооборота Китая и место за пределами первой десятки его крупнейших торговых партнеров (11-е в 2021 году, см. график 5).
Позитивным достижением последних семи лет следует считать преодоление дисбаланса в торговле. Если в первой половине прошлого десятилетия дефицит в торговле РФ с КНР достигал 15 млрд долларов в год, то в последние два года он устойчиво держится в районе 5 млрд долларов (см. график 6). Правда, очень вероятно, что это специфический и временный эффект пандемии.
Более важны структурные подвижки, о которых нам рассказал Антон Хохлов: «Одним из основных сдвигов в структуре экспорта России в Китай в последние восемь лет стала организация масштабного, товарно и географически диверсифицированного экспорта продовольствия: к традиционным рыбе и морепродуктам, поставляемым с Дальнего Востока, добавились растительные масла, маслосемена, мясо, кондитерские изделия, напитки со всех регионов России. Объявленное снятие ограничений на поставку пшеницы и ячменя из России в Китай может дать хороший импульс зерновому экспорту, хотя при текущем уровне пошлин дальние поставки не очень конкурентоспособны».
Другим важным сдвигом стала активизации закупок металлов в последние два года ввиду нарастающих проблем Китая в этой области (экология, падение конкурентоспособности, торговые войны и проч.). По словам Хохлова, если в 2010-е годы из России в Китай фактически поставлялись только никель и медь, то теперь в больших объемах также идут алюминий, прямовосстановленное железо, сталь, чугун.
Об углублении российско-китайских отношений свидетельствует также планомерный рост доли расчетов двух стран в национальных валютах. По данным Банка России, если в 2014 году взаимные расчеты в рублях составляли 1,4%, в юанях — 0,7%, то к середине 2021-го они выросли до 9,3 и 7,5% соответственно.
Российские компании по-прежнему оплачивают импорт из Китая в основном в долларах США (58% за девять месяцев 2021 года), а доля расчетов в рублях и юанях увеличилась до 31% с 9% в 2014 году. Для российских экспортеров в Китай основной валютой расчетов стал евро — 48% за девять месяцев 2021 года против 37% у доллара.
«Цель достичь двустороннего товарооборота в 200 миллиардов долларов к 2024 году представляется реальной, однако в условиях турбулентности на международных сырьевых рынках и осложненной внешнеполитической ситуации сроки могут сместиться на два-три года, — считает Иван Вахрушин, старший научный сотрудник Центра азиатско-тихоокеанских исследований Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений им. Е. М. Примакова РАН. — Достижению цели будет служить дорожная карта, подписанная в ходе визита Владимира Путина в Китай».