Создание мощной промышленности по переработке российских ресурсов на территории России — это шанс для создания новой экономики. Экономики простых переделов, но с огромной отдачей в будущем
Аудиовыпуск также доступен для прослушивания на платформе Apple Podcasts и на сервисе Яндекс.Музыка.
«Да кому нужны ваши дерьмовые станки?! Понадобятся — мы все за рубежом купим»*. Премьер-министр РФ Егор Гайдар
«Слишком много нефтеперерабатывающих заводов в восточной и западной части Европы по-прежнему полностью зависят от российской нефти, а с газом дело обстоит еще хуже… Мы должны уменьшить эту зависимость. Нам нужно сделать это как можно быстрее, но мы не можем сделать это завтра», — заявил премьер-министр Нидерландов Марк Рютте.
Наша страна десятилетиями подсаживала Запад на нефтяную и газовую иглу, и теперь наши многолетние партнеры делают все, чтобы избавиться от своего «сырьевого проклятия» — зависимости от России. Звучат громогласные заявления, разрабатываются надгосударственные программы, накладываются санкции и торговые эмбарго. Но в перспективе нескольких месяцев и даже лет заменить российские «молекулы несвободы» нечем. Законы природы отменить невозможно. И как бы громко политики Европы ни кричали, за летом всегда следует зима и европейские компании и граждане будут вынуждены покупать российский газ, нефть и уголь.
Однако Европа сама за последние два десятилетия сделала все, чтобы новые, и не только российские, но вообще все нефтяные и газовые проекты в мире не развивались. Через свой рупор в энергетике — Международное энергетическое агентство (МЭА) — уже больше десятилетия потребители энергии рассказывали производителям о скором закате эры углеводородов. Это возымело свой эффект. В 2020 году инвестиции в добычу газа в мире рухнули до примерно 100 млрд долларов, это в два раза ниже, средних цифр начала прошлого десятилетия (см. график 1). То есть развитие отрасли добычи газа просто встало. Аналогичная картина в нефти. Резервных мощностей в мире практически не осталось.
В таких условиях попытки найти альтернативные поставки — игра без шансов на успех. То есть если Европа желает больше СПГ или нефти нероссийского производства, она может разве что перекупить их же у Японии или Китая — повышая цену. В свою очередь, Япония или Китай будут закрывать возникший дефицит, покупая высвободившиеся ресурсы у России.
Тем не менее в долгосрочной перспективе, на горизонте более пяти лет, нынешний энергокризис в любом случае будет иметь последствия. Они будут разрушительны для сложившейся энергетической инфраструктуры как Европы, так и России. Если посмотреть на историю энергетических взаимоотношений и потоков, то сегодняшний мир — это принятые и реализованные меры после другого энергокризиса — 1970-х годов. Тогда взлет цен и эмбарго на поставку нефти вынудили энергодефицитную Европу диверсифицировать поставки и переключиться с Ближнего Востока на СССР, даже в эпоху холодной войны. Теперь история повторяется, но эмбарго уже наложено на поставки из России — и европейцы с надеждой смотрят на Иран.
Говоря о разрушительных последствиях для нашей страны, надо признать: на горизонте десяти лет нам придется отказаться от большей части поставок по нефтепроводу «Дружба» (по нему идет до 50 млн тонн нефти в год, а по всем нефтепроводам экспортируется 75% российской нефти) и отгрузки морем. В год в Европу Россия поставляет порядка 110‒120 млн тонн нефти. Пока трудно сказать о скорости осушения трубопроводов в западном направлении, но предположим, что в год мы будем терять по 10 млн тонн нефти.
Вероятно, придется отказаться от украинской ГТС и газопровода Ямал — Европа. Возникшие гигантские объемы нефти, газа, угля нужно будет куда-то перенаправить. Это потребует перестройки всей сложившейся инфраструктуры трубопроводов, железнодорожных линий, развития портов. То есть гигантская инфраструктура транспорта, дающая миллионы рабочих мест, создававшаяся несколько десятилетий, будет кардинально перестроена. Для страны это огромные затраты.
Однако для России, обладающей избытком первичных ресурсов, это все же хорошие новости. Уход от старого миропорядка все равно неминуем. Зато у нашей страны впервые за много десятилетий возникает шанс на суверенное развитие с опорой на свои ресурсы. В наступающем мире основную роль начинает играть даже не цена энергии (она должна быть лишь ниже, чем у стран-конкурентов), а именно долгосрочные гарантии ее наличия. Такие гарантии в мире сегодня могут дать только три крупные и технологически развитые страны: США, Россия и — пока — Китай. Такие гарантии нужны, чтобы открыть любое мало-мальски энергоемкое производство — металлургический, стекольный, химический или цементный завод, все то, что сегодня пачками закрывается в Европе. Для России это шанс не разбрасываться сырьем по низким ценам, зачастую отдавая под обещание рассчитаться в будущем, то есть в обмен на облигации Франции, Германии или США, в которых лежали наши золотовалютные резервы, а именно создать простую экономику вторых-третьих переделов — тех товаров, которые лежат в основе сегодняшнего мира: алюминия, стали, дизеля, удобрений.
Россия — крупнейший в мире экспортер энергоресурсов. Если сложить сумму энергии угля, нефти и газа, то наша страна покрывает порядка 11,5% мировой торговли энергоресурсами. При этом из России идет 17% мирового экспорта газа и 12% нефти — премиальных энергетических продуктов. То есть каждая девятая единица энергии, купленная или проданная на международном рынке, произведена в России. И это наше российские глобальное преимущество. Однако часто оно играет против нас.
За счет экспорта газа через Украину наша страна два десятилетия финансировала абсолютно антироссийский режим. Трубопроводы «Дружба» и «Дружба-2», берущие начало в Западной Сибири, заканчиваются в бывших странах СЭВа, ныне входящих в блок НАТО, доставляя российскую нефть в Литву, Чехию, Словакию, Польшу, Германию, создавая в этих странах рабочие места, добавленную стоимость, налоги, через которые финансируются и военные бюджеты. Абсурд, но из российской нефти делается солярка, заправляющая танки украинской армии, из российского газа производится электричество, питающее оборонные заводы Украины. Россия отправляет в Европу половину экспортируемой из страны нефти, 75% газа, 32% угля (см. график 2).
Эта зависимость стран Европы от России возникла не за один день. Сегодняшние потоки берут свое начало в 1970-х годах, когда наша страна начала ударными темпами осваивать несметные запасы Западной Сибири. Их оказалось так много, что СССР стал крупнейшим экспортером энергоносителей в мире. Такой объем нефти и газа внутри страны переработать было невозможно, а после нефтяного эмбарго ОПЕК и исламской революции в Иране Европа начала активно работать над диверсификацией энергопоставок. Это открыло окно в железном занавесе, разделявшем Европу и Россию. Нефть пошла в страны СЭВа, газ пошел дальше, через территорию Украины он добрался до ФРГ, Австрии, Италии.
Во многом посредством дешевой нефти Советский Союз поддерживал экономики братских режимов. Спустя 50 лет от братства не осталось ничего, на территории многих стран, входивших в Варшавский договор, реют флаги НАТО, а вот потоки энергоресурсов продолжают течь тем же руслом.
За последние пару десятилетий мир сильно изменился. Страны ОЭСР долгое время являлись носителями ключевых технологий, которые были недоступны для мира развивающегося: электроника, космос, ВПК, нефтехимия, авиастроение и т. д. Технологии и капитал позволяли странам развитого мира извлекать сверхприбыль за счет переработки дешевого сырья, поступающего из стран менее развитых.
Да и формы совместной работы были привлекательными. Сырьевой мейджор приходил в страну с компетенциями, капиталом, коробочными решениями освоения месторождений полезных ископаемых и, главное, спросом. Правительство же страны отдавало в пользование кусок малополезной отдаленной земли, получая взамен налоги, рабочие места, экспортную выручку. Примеров можно привести множество, как в России (проекты СРП на Сахалине, «Ямал СПГ»), так и в других странах — Азербайджане (блок Азери — Чираг — Гюнешли), Казахстане (Кашаган) и т. д.
Однако технологически в последние годы очень сильно подтянулся Китай, претендует на технологическое развитие Индия, заметные позитивные сдвиги в развитии идут в Турции, Вьетнаме, Малайзии. В развивающихся странах быстро растет уровень жизни. Люди, еще два десятилетия назад, работавшие за миску риса, в начале 2000-х приобрели мопед, потом квартиру и автомобиль. Теперь развивающийся мир требует качества жизни, не сильно уступающего развитому. Такое качество жизни требует ресурсного обеспечения, а запасы планеты оказались не такими бездонными, как казалось еще поколение назад.
Растут и компетенции промышленности у восточных соседей. Китайские нефтяники осваивают новые технологии добычи нефти и газа и наступают на пятки западным мейджорам. Корейские промышленники осваивают мир своими решениями в нефтехимии. Восточные соседи научились у западных пользоваться связывающим капиталом, долгосрочными контрактами и т. п.
А вот легкодоступных ресурсов в мире становится все меньше. И это сильно меняет баланс отношений на рынке производителей и потребителей. Рынок все быстрее трансформируется от рынка покупателя к долгосрочному рынку продавца. По подсчетам Thunder Said Energy, уже в этом году мировая экономика потратит на покупку первичной энергии 13% мирового ВВП. Сопоставимую долю мир платил энергетикам лишь единожды, в 1979‒1980 годах, во время нефтяного кризиса. К «нормальным» 5‒6% ВВП на первичную энергию, по прогнозам аналитиков, мир вернется не раньше 2030 года. Однако это не точно. Есть мнения не менее уважаемых аналитиков, что сырьевой дефицит — это всерьез и надолго.
Для понимания остроты сложившейся ситуации можно привести пример. За десять лет общемировая добыча нефти выросла на 440 млн тонн в год, до 4750 млн тонн. Из них на долю США приходятся те же 440 млн. Еще примерно на 100 млн тонн выросла добыча в Канаде. А без США и Канады добыча нефти в мире сократилась на 100 млн тонн в год. Этот пример показывает, что на фоне роста благосостояния в Азии и роста потребления нефти в Китае и Индии мир скатывается к новой глобальной проблеме — острейшему дефициту энергоресурсов.
Поэтому глубочайшей стратегической ошибкой для России будет перенаправление первичных энергопотоков из Европы в Азию. Безусловно, на горизонте десяти лет Индия и Китай поглотят любые объемы энергоносителей, высвободившихся в Европе, как это происходило последние два десятилетия. Но перенаправление нефти и газа из Европы в Азию лишь усилит колониальный статус нашей страны, поменяв место метрополии из Лондона и Берлина на Пекин и Дели, а доллар и евро — на юань и рупию.
Самое разумное сегодня — направить дефицитные энергоресурсы на развитие России. Дешевая и гарантированная энергия — это наше огромное преимущество, которым наконец надо с умом воспользоваться.
Логистическая схема потоков нефти во всем мире выглядит примерно одинаково. Нефть как стандартизированный крупнотоннажный продукт выгодно транспортировать трубопроводным транспортом: железная дорога с такими объемами справляется, но это тяжело и дорого. Как в России, так и в США (Китае, Саудовской Аравии и т. д.) нефть после первичной обработки идет с месторождений по трубе до места ее переработки (или отгрузки) — НПЗ, выпускающего десятки видов различной продукции. НПЗ располагают непосредственно в близости от места потребления либо портового терминала: для удобства перевозки товарной продукции на коротком плече — вагонами, автотранспортом, танкерами.
Однако есть и серьезные отличия, которые нашей стране стоило бы перенять у наших заокеанских партнеров. Например, схема нефтяной отрасли США выглядит так: страны-сателлиты — Канада, Мексика, Бразилия (в прошлом Венесуэла и Саудовская Аравия) — поставляют свою нефть в США. Там эту нефть перерабатывают на местных НПЗ, а основная статья экспорта из США — нефтепродукты, которые идут на рынки тех же Мексики и Канады (в прошлом Венесуэлы). Достаточно сказать, что Соединенные Штаты производят примерно 24% всех светлых и темных нефтепродуктов в мире. Для сравнения: в России много лет эта величина составляет порядка 6‒6,5% при сопоставимых уровнях добычи нефти.
При этом гегемонии США на рынке нефтепродуктов ничто не угрожает. Здесь есть два важнейших фактора, убивающих любую потенциальную конкуренцию. Первый — технологический. Американские НПЗ — это фондовооруженные, крайне сложные технические предприятия, выход светлых нефтепродуктов у которых среднем составляет 95%. Второй фактор — масштаб: долгие годы в США шла игра на выживание, конкурентный рынок выдавил из страны мелкие НПЗ. Сегодня основная переработка Штатов сосредоточена на очень крупных предприятиях, обрабатывающих десятки миллионов тонн нефти в год. Эффект масштаба позволяет перерабатывать много нефти дешево и качественно.
Россия сильно отличается от США. Мы экспортируем в основном нефть. Так, из 524 млн тонн, добытых в прошлом году, на экспорт ушло 43%, или 230 млн тонн. За этот объем российские нефтяники выручили около 110 млрд долларов. У США совсем другой подход. Все свои потребности в нефти страна также покрывает за счет внутренней добычи, но при этом нефть еще и импортируют. На экспорт идут бензин, керосин, солярка. В год США поставляют на мировой рынок порядка 60 млн тонн нефтепродуктов.
Поэтому, если брать пример с США, главная задача российского ТЭКа в новых условиях закрытия рынка Европы не перенаправить высвободившиеся объемы на рынки Азии, а постараться самим по максимуму перерабатывать сырье у себя. У этого решения кроме очевидных политических дивидендов (лишения враждебных режимов экономической базы) есть ряд неоспоримых экономических плюсов.
Первое — это создание добавленной стоимости на нефти, десятков тысяч высокооплачиваемых рабочих мест, а значит, увеличение налогов, рост ВВП. К слову, наше исследование о производительности труда в промышленности (см. «Кто пашет в Москве», «Эксперт» № 47 за 2021 год) показало, что нефтепереработка и нефтехимия дают крайне производительные рабочие места мирового уровня, с производительностью от 10 до 25 млн рублей добавленной стоимости на человека в год. Поэтому неудивительно, что американцы, помешанные на производительности труда, понастроили кучу НПЗ у себя в стране.
Второе: цены на бензин, керосин, солярку не так волатильны, как цены на нефть. Например, цена бензина в США на длинном горизонте — константа: около 3‒4 долларов за галлон в сегодняшних ценах. За последние сто лет на рынке США цены отклонялись от этой величины лишь на 50% вверх или вниз. Это сильно отличается от скачков цен на нефть. Экспорт топлива дает экономике ценовую стабильность, изменение цен меньше влияет на торговый баланс, а значит, стабилизирует курс валюты, делает более предсказуемым бюджетный процесс. При смене нефтяного экспорта на топливный экономика наконец-то избавится от шоковых девальваций рубля, отпадет потребность в создании стабилизационных фондов и гигантских резервов, призванных компенсировать провалы торгового и платежного баланса страны.
Третье преимущество — анонимность. Если нефть продается по долгосрочным контрактам десятками миллионов тонн, то нефтепродукты — это преимущественно спотовые поставки, на десятки-сотни тысяч тонн. Такой продукт требует сложного маркетинга, но и различного рода торговые ограничения в виде санкций на нефтепродукты наложить гораздо сложнее. Та же нефть марки Urals имеет явно выраженные сортовые маркеры, которые легко выдают место ее происхождения. Со стандартизированным топливом — бензином или керосином — вычислить место происхождения намного сложнее. По аналогии с белорусскими креветками можно легко производить казахстанский или армянский бензин в товарных количествах.
Безусловно, страны-партнеры будут предпочитать покупать сырье — нефть — и всячески отказываться от конечных нефтепродуктов. Будут придумывать поводы соскочить и российские нефтяные компании. Сегодняшнее регулирование отрасли и налогообложение стимулируют именно добычу нефти и ее экспорт. От этого нефтяники получают основную маржу. Нефтепереработка в России часто убыточна (об это ниже), однако все это вопросы настройки налогообложения отрасли. Для понимания перспективности рынка нефтепродуктов приведем лишь такие цифры: крупнейшие экспортеры нефтепродуктов после США и России в мире — три «великие нефтяные державы»: Южная Корея, Индия, Нидерланды. Кстати, эти страны — крупнейшие импортеры российской нефти (см. график 6). То есть в целом за счет небольшого демпинга (намного меньшего, чем сейчас торгуется нефть Urals к Brent, разрыв между которыми порой превышает 30 долларов за баррель не в пользу нашей), российские компании могут занять рынок объемом до 100 млн тонн нефтепродуктов в год.
Десять лет назад в России стартовала масштабная программа модернизации НПЗ. Ее результаты впечатляющие. Еще в начале прошлого десятилетия в стране стоял вопрос об импорте высокооктанового топлива в страну, а главными статьями экспорта нефтепродуктов из России были нафта (прямогонный бензин, полуфабрикат) и мазут (отходы работы НПЗ). Основная цель программы — рост производства высокооктановых бензинов, соответствующих стандартам «Евро-5» и выше, организация «безмазутного» производства. В результате глубина переработки в России выросла до 83%, что в целом по имеющемуся парку НПЗ позволило России догнать показатели Европы — 85%. В начале 1990-х глубина переработки в России составляла 65%. На фоне сокращения производства мазута на 42% выросла доля выпуска автомобильного бензина и дизельного топлива.
За это время глубокую модернизацию прошло большинство заводов и появились новые. Например, «Танеко» в Татарстане. Сегодня он перерабатывает почти всю нефть, производимую компанией «Татнефть» (знаменитая тяжелая и сернистая нефть Поволжья), и производит ноль тонн мазута. Глубина переработки нефти — до 95%, выход светлых нефтепродуктов — до 85,8%. Другие примеры новостроев — Антипинский (глубина переработки — 99,5%), Марийский (99,3%) и Яйский (99,3%) НПЗ. В отличном состоянии находятся Омский и Московский НПЗ «Газпром нефти», неплохо работают Башкирский кластер НПЗ «Роснефти».
Благодаря этому Россия стала вторым в мире экспортером светлых нефтепродуктов. Доходы от экспорта российских нефтепродуктов за 2021 год выросли более чем в полтора раза, до 70 млрд долларов. Экспорт бензина принес 2,5 млрд долларов при физическом экспорте 4,4 млн тонн, дизеля — 26,2 млрд долларов при объеме экспорта 49,25 млн тонн. То есть сегодня доходы от экспорта нефтепродуктов уже сопоставимы с доходами от экспорта нефти.
Однако есть и очевидные провалы. Например, примитивным в сегодняшних условиях выглядит Ухтинский НПЗ «ЛУКойла», Киришский НПЗ «Сургутнефтегаза». Заморожен проект ВНКХ (Восточной нефтехимической компании), который должен был решить проблемы снабжения топливом всего Дальнего Востока и экспортировать на рынки АТР не нефть, а нефтепродукты и полимеры.
«Многие инвестиционные проекты по модернизации заводов [ранее] откладывались. И здесь необходимо дать заводам предсказуемые правила игры и предсказуемую доходность для того, чтобы они могли принять решение по [модернизации] различных установок», — заявил замминистра энергетики Павел Сорокин весной прошлого года.
Тогда Минэнерго запустило вторую программу модернизации российских НПЗ. С нефтяными компаниями были подписаны соглашения о модернизации 14 НПЗ в стране и строительстве до 2031 года 30 новых установок переработки нефти с выпуском 3,6 млн тонн бензина и 25 млн тонн дизеля. Предполагаемые инвестиции составят примерно 800 млрд рублей до 2027 года. Строительство и ввод новых установок переработки нефти занимает в среднем три–пять лет, окупаемость таких проектов составляет около десяти лет.
То есть из высвобождающихся в Европе объемов в ближайшие десять лет на своих заводах мы сможем перерабатывать только треть.
В последние годы модернизация замедлилась. Основная причина в том, что рентабельность нефтепереработки в РФ снижается на фоне налогового маневра в нефтяной отрасли. Главная цель налогового маневра — вывести внутрироссийские цены на нефть на мировой уровень. Для этого постепенно снижается экспортная пошлина на нефть и нефтепродукты: в 2019–2024 годах — с 30% до нуля с пропорциональным повышением НДПИ. То есть в результате маневра стоимость сырья для российских НПЗ повышается, что снижает их конкурентоспособность на мировом рынке. Кроме того, в пошлины были «зашиты» стимулы для модернизации: на экспорт нефтепродуктов пошлины были ниже, чем на нефть. Поэтому в старой парадигме нефтяникам было выгодно нефть перерабатывать на заводах и продавать уже топливо.
Если же маневр будет завершен, и цены на российском рынке будут соответствовать мировым, конкурировать российским НПЗ будет очень тяжело. В той же Европе НПЗ построены давно, они уже амортизированы. Да и нужно учитывать стоимость денег в Европе и России, что очень важно при капиталоемком строительстве заводов.
В итоге с начала маневра рентабельность нефтепереработки в России резко пошла вниз, а цены на бензин — вверх. Но Минфин в свой иррациональности порой очень последователен.
В последние годы дошло до абсурда. На фоне падения доходности нефтепереработки правительство пытается поддержать НПЗ. В частности, с 2019 года в стране действует механизм налогового вычета по акцизу для нефтеперерабатывающих заводов, инвестирующих в увеличение доли выпуска бензина и дизеля класса «Евро-5». То есть, обдирая отрасль как липку, стране приходится субсидировать выпуск бензина! А для того, чтобы нефтяники модернизировали заводы, им нужно доплачивать из бюджета.
Очевидно, что от налогового маневра необходимо срочно отказываться, возвращаться к стимулирующим развитие таможенным пошлинам и искусственно пониженным ценам на нефть внутри страны, сохраняя уже обещанные выплаты нефтяникам. Кроме того, к уже заключенному соглашению необходимо запускать дополнительную десятилетнюю программу модернизации и строительства новых НПЗ, с привлечением средств ФНБ, льготных кредитов и т. д. Лозунг новой программы — «Ни капли нефти на экспорт». Ну и главное — учиться у США «дуинг бизнес».
Кроме того, нужно понимать, что сами российские нефтяные компании на строительство новых НПЗ не пойдут. Те НПЗ, что есть в России, уже полностью покрывают потребности российского рынка. Внешний рынок не ждет с распростертыми объятиями новые объемы бензина и дизеля из России. За уже занятые доли нефтепродуктов придется бороться через демпинг и изнурительную работу, которая растянется не на один год. Однако еще 25 лет назад на мировом рынке не было китайской стали, корейских автомобилей или индийских программ.
Задача государства — определить экспортные приоритеты, разработать стратегию работы, программу строительства заводов, создать стимулы для отрасли и взять на себя часть рисков, в том числе через льготное кредитование, пониженное налогообложение, протекцию.
Понятно, что всю нефть, производимую в России, просто физически невозможно направить на внутренний рынок. Есть шельфовые абсолютно экспортно ориентированные проекты Сахалина, аналогичные проекты в Арктике и т. д. Везти эту нефть и конденсат на континент практически невозможно (нет необходимой инфраструктуры), да и не имеет экономического смысла. Кроме того, часть российской экспортируемой нефти идет на НПЗ, принадлежащие российским же нефтяным компаниями. «ЛУКойл» владеет НПЗ в Румынии, Болгарии, Италии, у «Роснефти» три крупных НПЗ в Германии, у «Газпром нефти» НПЗ в Сербии.
Однако НПЗ в Чехии, Польше Литве наверняка будут пытаться уйти от поставки российской нефти в обозримой перспективе. Сегодня этими заводами владеет польская компания Orlen, в год она перерабатывает порядка 40 млн тонн нефти, большая часть этой нефти — российская. Поляки давно пытаются диверсифицировать свои поставки, и им надо в этом помочь. Эту нефть необходимо поставлять на российские заводы.
Очевидно, что санкции, введенные правительством США и ЕС на поставку нефтеперерабатывающего оборудования, на какое-то время ударят по модернизационным возможностям России. Однако санкции — это всегда временная история. Не потому, что их отменяют, а потому, что бизнес всегда находит обходные пути. Да и, кроме прочего, в России по-прежнему есть десятки отечественных производителей химического машиностроения. Не дав им заказ, не создадим и возможности для развития российского химмаша.
«Перечень конкретных технологий и оборудования, которое подпадет под действие новых санкций, и условия их применения пока до конца не ясны. Оценки делать пока преждевременно. Правительством Российской Федерации будет организован мониторинг исполнения зарубежными компаниями ранее заключенных соглашений на поставку законтрактованного оборудования. Вместе с тем можно отметить, что основная часть оборудования, используемая для первичной переработки нефти, — российская» — сообщил профильный вице-премьер Александр Новак на прошлой неделе.
Помимо отечественного машиностроения у России есть возможности купить оборудование в Китае — там за пару десятилетий возник свой мощный кластер нефтепереработки с соответствующим опытом. Очевидно (по поведению таких компаний, как Samsung, Hyundai) не в восторге от введенных санкций власти Южной Кореи. Они при первой возможности постараются обойти торговые ограничения, чтобы вернуться на российский рынок со своим оборудованием. Например, корейцы поставляли оборудование на «Запсбнефтехим-2» «Сибура».
Очевидно, что роста внутреннего потребления нефтепродуктов в России не будет, поэтому расширение мощностей стоит делать уже на имеющихся НПЗ, близких к выходу к морю или водным артериям. На южном направлении очевидная точка развития — Туапсинский НПЗ, с прямым выходом к Черному морю (этот завод попал в новую программу модернизации). Вторая локация — «Танеко», Сызранский, Новокуйбышевский, Волгоградский и Саратовский НПЗ — могут отгружать продукцию в Волжский бассейн.
Третья точка — «Киришинефтеоргсинтез». Уже сегодня до 80% производимой здесь продукции идет на экспорт. Владелец завода — «Сургутнефтегаз». Завод проходил модернизацию до 2018 года, однако постепенно этот процесс сошел на нет. По имеющимся в открытых источниках данным, глубина переработки на заводе — 65%, что в современных условиях жутко расточительно, а учитывая запасы долларовой наличности у «Сургутнефтегаза», составляющие 50 млрд долларов, такой уровень фондовооруженности на крупнейшем НПЗ страны, с объемами переработки до 20 млн тонн нефти в год, вызывает вопросы. Имеет смысл копить деньги, когда хозяйство налажено и модернизировано. Когда завод по своему технологическому устройству остался в 70-х годах прошлого века, а его владелец всю прибыль конвертирует в валюту вероятного противника — это поведение абсурдное.
Еще одно направление — Дальний Восток и строительство здесь завода в районе Находки. Проект сложный, ведет свою историю еще с 1970-х, однако до сих пор его реализация не началась. Сегодня потребности гигантского региона покрывают два небольших завода — Комсомольский НПЗ «Роснефти» (8,5 млн тонн) и Хабаровский НПЗ ННК (5 млн тонн). С них нефтепродукты идут на огромные расстояния по всему Дальнему Востоку. Новые условия должны дать стимул «Роснефти» и Минфину все-таки начать строить еще один НПЗ, решив проблемы дефицита топлива в регионе с потенциальным выходом на экспорт.
Сократив экспорт сырой нефти в два раза, страна потенциально может построить новые НПЗ общей мощностью до 100‒120 млн тонн нефтепереработки на первом этапе. Тогда можно вести речь о полном закрытии экспорта нефти на втором этапе. При производительности труда как на «Танеко» или Московском НПЗ можно прогнозировать, что реализация первого этапа даст экономике страны порядка 20‒25 тыс. новых крайне производительных высокооплачиваемых рабочих мест в регионах страны. Второй этап — еще 20‒25 тыс. рабочих мест. Если говорить о ВВП, то доля нефтепереработки должна вырасти с текущих 2,2% ВВП примерно до 3‒3,5% ВВП с потенциалом выхода на 5%. Цена вопроса — по 2,5 трлн рублей на каждый этап. На горизонте 10‒15 лет эта сумма вполне подъемна для российской нефтянки.
Второе важнейшее направление, где позиции России крайне слабы, — нефтегазохимия. Сегодня, по подсчетам экспертов, нефтехимические заводы создают в России чуть более 1% ВВП (примерно 1,5 трлн рублей добавленной стоимости), тогда как в США — 2,2% (около 500 млрд долларов), в Германии — 2,7%.
Конечно, нельзя сказать, что в нашей стране ничего не делается. Недавно был запущен «Запсибнефтехим-2», идет активное строительство Амурского ГПЗ («Газпром»), Амурского ГХК («Сибур») планируется к постройке комплекс в Усть-Луге. Однако пока все это крупнотоннажная химия, цель которой — первичная обработка природного газа, извлечение из него наиболее ценных компонентов (пропана и бутана — нефтяных газов) и их переработка, с массовым производством полуфабрикатов.
Однако нефтехимия разнообразна. Это не только топливо и пластмассы. В России открываются огромные ниши для производства спиртов, смол, каучуков, латексов, резины различных марок. Все это требует не только масштабной поставки сырья, но и много дешевой энергии для производства.
Нефтехимия сегодня — это тысячи наименований продукции, используемой повсеместно: от пластмасс для телефона, сальников для двигателей до резины для доильных аппаратов. Этой промышленности в России практически нет. Сегодня основные санкции против России направлены на разрушение цепочек поставок, в том числе огромной массы наименований продукции нефтехимии необходимой во всех отраслях промышленности. При этом спрос в России есть. На любом промышленном производстве. Есть спрос и в мире, и он исчисляется сотнями миллиардов долларов в год. И это, кстати, не простой бензин и дизель, а действительно наукоемкий хайтек — высокотехнологичные материалы.
Потенциально Россия с ее безграничными ресурсами при желании может осваивать все эти ниши как на импортозамещении, так и на экспортном направлении. Имея сырье буквально под ногами, мы не имеем в стране индустрии среднетоннажной и малотоннажной химии. Потенциал роста здесь гигантский. В стране обрабатывается не более 10% добываемого газа. В перспективе 10‒15 лет масштабы отрасли могут вырасти на порядок. Вопрос, опять-таки, в формировании стратегии развития, стимулов и перспектив. Это должно ложиться на российские министерства. Бизнес, увидев ниши и прибыль, легко найдет и способы покупки оборудования и налаживания производства, каналов сбыта. Но первую скрипку должно играть государство.