Реальные проблемы, которые сейчас необходимо решать ученым, связаны с намечающейся масштабной индустриализацией
В мартовском номере «Эксперта» (см. № 11) вышла статья «Наука под санкциями: пора просыпаться», целью которой было донести до читателей следующий тезис, вынесенный автором в подзаголовок: «Период санкций и разрыва научных связей должен послужить стимулом для технологического импортозамещения». Мысль далеко не новая, но по понятным причинам заигравшая этой весной свежими и яркими красками. Тема импортозамещения в сфере высоких технологий перманентно поднималась после событий 2014 года, но тогда санкции были не столь жесткими и масштабными и со временем как-то все в основном «обошлось».
Предположу, что многие из тех, кто, прочитав название статьи, так же, как и я, ожидали увидеть материал о том, что представители отечественной науки, понимая судьбоносность момента и осознавая необходимость включения в цели своей деятельности непосредственное участие в решении сложнейших технологических задач, поставленных перед промышленностью, остались весьма и весьма разочарованы. Признаюсь, мне лично, как руководителю научно-исследовательского подразделения крупного вуза (Научно-исследовательский физико-технический институт Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского), очень хотелось бы увидеть, какие пути скорейшей интеграции науки и промышленности, какие инструменты и механизмы эффективного внедрения необходимых народному хозяйству разработок в условиях мобилизационной экономики предлагают известные представители научного сообщества.
Автор этой статьи побеседовал с рядом известных российских ученых и выяснил, что сейчас, в условиях практически полного прекращения научного сотрудничества между западными странами и Россией, наибольшее беспокойство интервьюируемых вызывает «провинциализация российской науки», заключающаяся, как я понял, в ограничении экспорта научного высокотехнологичного оборудования и комплектующих, невозможности получать вознаграждение от зарубежных компаний, угрозы, нависшие над мегагрантами (и освоением их финансирования) из-за проблем перемещения между странами ведущих ученых и ограничения зарубежных командировок. Этот перечень проблем вызвал у меня чувство, мягко говоря, глубокого недоумения: по моему мнению, эти проблемы никак не связаны с реальными проблемами, которые необходимо решить ученым в условиях явно намечающейся масштабной индустриализации.
Любопытный факт. Буквально на днях Министерство образования и науки запросило у ведущих вузов страны информацию о том, какие продукты они могут дать реальному сектору экономики в кратчайшие сроки. Могу предположить, что у большинства университетов страны с ответом на этот запрос возникли серьезные сложности. Дело в том, что Минобрнауки долгие годы проводило такую политику в отношении вузовской науки, которая просто не могла привести к появлению ощутимого количества решений, нужных промышленности. И дело не в финансировании. Деньги в науку — и в вузовскую, и в академическую — поступали приличные. Дело в том, что именно министерство требовало от науки за эти деньги.
Если мы вернемся к известной пятилетней программе поддержки ведущих вузов страны «5‒100», завершившейся в 2020 году, то увидим, что управлял этим проектом Международный совет, большую часть которого составляли граждане иностранных государств. Целью программы заявлялось вхождение пяти российских университетов в топ-100 мировых рейтингов. Индикаторы результативности были разработаны соответствующие: статьи на английском языке, иностранные студенты, лекционные курсы опять же на английском языке, иностранные преподаватели. О пользе для промышленности в критериях оценки не было ни слова. Известно, что ни один из университетов-участников поставленной цели не достиг, но программа «5‒100», по моему глубокому убеждению, нанесла значительный урон «практическому» инновационному блоку университетов, так как отвлекла все силы на бесполезную для государства деятельность по укреплению так называемого международного сотрудничества: борьбу за рейтинги, написание ненужных статей, перевод курсов лекций на английский язык и проч. Как правило, на местах понимания того, что такая программа — это только один из аспектов работы университетов, не было. На достижение указанных показателей были брошены абсолютно все имеющиеся силы, и недальновидные руководители даже высказывали мнение, что подразделениям, осуществляющим инновационную деятельность в интересах промышленности, в университетах не место, так как они не вносят соответствующий вклад в нужные министерству показатели.
И несмотря на то, что, казалось бы, все иллюзии по поводу важности «международного сотрудничества» к 2021 году должны были быть уже развеяны, осенью прошлого года на смену «5‒100» пришла рассчитанная на десять лет программа «Приоритет 2030», в которой не были учтены произошедшие за пять лет изменения международной и внутренней обстановки. Программа была написана в том же ключе, что и предыдущая. Как и раньше, показатели, связанные с пользой для отечественной промышленности, оказались второстепенными.
Нам объясняли, что «Приоритет 2030» — это программа академического лидерства и она должна обеспечить нам «достойное место в мировом академическом сообществе». Но проблема в том, что программы инновационного лидерства, которая обеспечила бы нам достойное место на рынке инноваций и возможность импортозамещения, университеты так и не дождались.
Почему я без всякого пиетета высказываюсь о научном международном сотрудничестве? Это дело, безусловно, приятное, но в тех формах, в которых оно реализуется в вузах, польза от него сомнительная. Возьмем, к примеру, мегагранты, о судьбе которых сокрушается ученый из вышеназванной статьи. Сколько в общей сложности из многолетнего срока проекта проводят время в лаборатории, созданной в России, ведущие иностранные ученые? Четыре месяца? Могут ли они за это время создать научные школы, способные впоследствии воспроизводить новые знания и новых учеников? Делятся ли эти ученые крутыми разработками и технологиями? Ответ очевиден. В соответствии с требованиями министерства проекты направлены на погоню за публикациями в высокорейтинговых журналах. Имеет ли абсолютное большинство таких публикаций хоть какую-то практическую значимость?
Из статьи создается впечатление, что определенная часть российских ученых просыпаться не торопится. А ведь сон национальной науки порождает чудовищ: зависимость от импорта высокотехнологичных продуктов и уязвимость экономики для внешнего воздействия.
«Однажды Чжуан-цзы приснилось, что он бабочка. Он наслаждался от души и не осознавал, что он Чжуан-цзы. И когда он проснулся, то очень удивился тому, что он Чжуан-цзы и не мог понять: снилось ли Чжуан-цзы, что он бабочка, или бабочке снится, что она Чжуан-цзы?!». («Чжуан-цзы» — важнейшая книга даосизма, написанная известным китайским мудрецом Чжуан-цзы и его учениками.) Просыпаются наши ученые и не могут понять, что именно им снилось: что они настоящие ученые и их деятельность нужна для развития высокотехнологичного государства или что государство существует для того, чтобы создавать комфортные условия для высокого Хирша и делать так, чтобы поставка зарубежного высокотехнологичного оборудования всегда была к их услугам?
Для тех, кто не спит. Следует внятно ответить на следующие вопросы. Осталась ли в вузах наука, нацеленная на реальную разработку реальных продуктов, или кроме статей Q1‒Q2 мы больше ничего не умеем? Что и как российские университеты могут и должны сегодня сделать для развития высокотехнологичных сфер российской экономики?
Попробуем разобраться. Нам нужен инновационный высокотехнологичный продукт. С чего начинается его создание? Продукт начинается с создания нового знания, то есть прежде всего необходимо «вырастить» новые знания и новые идеи. Затем необходимо провести их по цепочке, описанной в терминах готовности технологий: от уровня УГТ-1. Утверждение и публикация базовых принципов технологии до уровня УГТ-9. Демонстрация технологии в окончательном виде при испытаниях образца. Для этого нужно обеспечить организационную и инфраструктурную поддержку работы теоретиков, экспериментаторов и технологов, а также (и это крайне важно) необходима интегрированная с ними система подготовки кадров.
Таким образом, мы видим четыре связанных между собой важнейших элемента процесса перехода фундаментальных знаний в полезный продукт: научные школы, ориентированные на создание научного знания, — источники идей; технологические лаборатории, ориентированные на получение практических результатов, — источник денег; организационная и техническая инфраструктура, ориентированная на обеспечение функционирования системы, — источник «силы» и система подготовки людей науки — источник кадров.
Если в системе будет отсутствовать хотя бы один из вышеназванных элементов: идеи, деньги, инфраструктура или система подготовки кадров, — успеха не будет.
В том случае, если каждый из вышеназванных элементов существует отдельно от остальных, он также сталкивается с неразрешимыми проблемами. Научная школа, связанная с академической лабораторией (как в институтах РАН), которая производит идеи (то есть статьи, в соответствии с требованиями Минобрнауки), как максимум воплощает свои идеи в грантах научных фондов, а этих средств для развития и перехода на высокий уровень технологической готовности недостаточно. Кстати, только что состоялась встреча Владимира Путина с президентом РАН Александром Сергеевым, который представил «наиболее значимые результаты российских ученых». В сети есть стенограмма этого разговора, из которой понятно, что «наиболее значимые результаты» с практической точки зрения не просто скромны, а сверхскромны и рассчитывать на такую академическую науку при проведении ускоренного импортозамещения, по-видимому, не приходится.
Другая крайность — очень прикладной институт, не связанный с университетом или институтом РАН и не поддерживающий научные школы. Такая организация может сегодня «быть в рынке» и зарабатывать хорошие деньги, но она не сможет производить новые идеи и перспективные технологии (нет научных школ, нет притока молодежи). Следовательно, у такого института нет будущего рынка — фактически вообще нет будущего.
А что же университеты? Министерство предпринимало известные шаги в направлении поддержки инновационной деятельности, и понимание, что инновационное развитие целесообразно осуществлять на базе вузов, было: сделаны попытки организации малых инновационных предприятий в университетах (которые попросту выводили из вузов интеллектуальные активы), организации инжиниринговых центров, научно-образовательных центров (НОЦ) мирового уровня, научно-технологических центров (НТЦ) и т. д. Однако совершенно очевидно, что эти формы не принесли результата, которого мы все ждем. И причин тому несколько. Во-первых, доцент университета за небольшие деньги имеет нагрузку 900 часов в год, при которой невозможно эффективно развивать технологии и идеи. Какая в таких условиях наука? Какие инновации? Во-вторых, критерии работы кафедр те же — высокорейтинговые статьи любой ценой. Третье: для работы на промышленность необходима современная технологическая база, а не только условные «микроскопы» и «телескопы». И даже если бы дорогостоящее технологическое оборудование на кафедрах появилось, его было бы очень тяжело поддерживать, так как для этого нужно достаточное количество квалифицированных инженерно-технических работников, а по требованиям министерства количество ППС (профессорско-преподавательского состава) и научных сотрудников в вузах должно значительно превышать число инженеров и технологов. Поэтому результатов, в общем-то, нет. Да, какие-то деньги осваиваются, как-то по ним отчитываются (в основном статьями), но говорить о серьезной практической отдаче не приходится. Университеты тоже оказываются, как правило, неэффективны.
Что же делать? На мой взгляд, одним из решений может и должна стать особая форма организации инновационной деятельности (знакомая, конечно же, но уже почти забытая) — технический или технологический институт при вузе, который будет обладать необходимыми ресурсами для поддержания и развития научных школ, технологических лабораторий, организационной и технологической инфраструктуры, а также принимать участие в образовательной деятельности для развития кадрового потенциала. Такие институты смогут не только превращать деньги в знания, но будут иметь все необходимое для производства инноваций, то есть превращения знаний в полезные продукты, а значит, и в деньги.
НИИ при вузах в стране еще остались, они являются ключевыми стратегическими единицами университетов, обеспечивающими создание инновационных продуктов для промышленности. НИИ «вынуждены» это делать, так как практически не имеют базового бюджетного финансирования и зарабатывают именно прикладными разработками. В вузовских научно-исследовательских институтах поддерживаются и развиваются научные школы, которые создаются научный базис, есть квалифицированные ученые-исследователи, технологи, инженеры. Кроме того, ученые университетских НИИ обладают навыками превращения фундаментальных научных результатов в прикладные, знают и понимают задачи промышленности и имеют опыт успешного выполнения опытно-конструкторских и опытно-технологических работ. Уровень оборудования позволяет обеспечить создание инновационных изделий, программ, продуктов.
Приведу в качестве примера наш институт (НИФТИ ННГУ), являющийся крупным научным центром, в котором ведутся исследования и выполняются инновационные разработки мирового уровня в интересах промышленности, в первую очередь в интересах предприятий оборонно-промышленного комплекса. Мы выполняем НИОКР прикладного назначения по заказу Фонда перспективных исследований, Министерства промышленности и торговли РФ, предприятий ОПК, входящих в состав ГК «Ростехнологии», ГК «Росатом», ГК «Роскосмос». Благодаря наличию обеспечивающих подразделений у нас реализуется полный цикл развития технологий и производства продукции: теория — эксперимент — лабораторная технология — опытно-промышленная технология — инновационный продукт. То есть кроме идей и статей — традиционных для университетов продуктов — мы производим опытные образцы и малые серии, конструкторскую и технологическую документацию. Для подготовки кадров принят подход Физтеха на базе конструкции «физический факультет — научно-исследовательский физико-технический институт». В НИФТИ ННГУ студенты с третьего курса могут прикрепляться к научным лабораториям и привлекаться к решению настоящих задач в рамках работ, выполняемых в лабораториях. Далее студенты (как правило, магистранты), проявляющие способности и усердие, принимаются в лаборатории на оплачиваемую работу. А свою способность производить реальный востребованный продукт мирового уровня мы давно доказали — мы этим живем и зарабатываем.
Просыпаются наши ученые и не могут понять, что именно им снилось: что их деятельность нужна для развития высокотехнологичного государства или что государство существует для того, чтобы создавать комфортные условия для высокого Хирша
Поэтому я предлагаю людям, принимающим решения и активно ищущим сейчас ответы на вопросы «кто и как будет осуществлять инновационный прорыв, откладывать который уже невозможно?», «где эти структуры, которые обеспечат промышленность столь необходимыми ей высокотехнологичными решениями?», «кто способен реально принять участие в импортозамещении?», обратить внимание на вузовские научно-исследовательские институты. Обратить внимание, поддержать и помочь в развитии!
У университетских НИИ достаточно проблем, их функционирование может быть описано метафорой «неустойчивое равновесие». Эта неустойчивость обусловлена нестабильностью потока средств по договорам, трудоемкостью и затратностью создания условий для выполнения «больших» проектов. Серьезным бюрократическим давлением со стороны руководителей вузов, которые зачастую просто не понимают, зачем браться за сложные технологические контракты с промпредприятиями, зачем выполнять гособоронзаказ, когда можно получать относительно легкие и безопасные бюджетные и грантовые деньги. «Зачем вам инженеры и технологи? Сокращайте — нужны только научные сотрудники, а накладные расходы передайте нам! Зачем вам система менеджмента качества и метрологическое обеспечение? Нам нужны статьи, а не гособоронзаказ — так велит министерство!» — чего мы только не слышали от эффективных вузовских менеджеров, живущих в параллельной реальности «Q1‒Q2 и международных рейтингов».
Что нам нужно для того, чтобы развиваться, стать еще более эффективными и приносить еще большую пользу государству? Хозрасчет НИИ, самоуправление НИИ, локализация всех необходимых элементов организационной структуры внутри институтов (для смягчения бюрократического давления и ускорения процессов) — то есть все, что позволяет осуществлять грамотное стратегическое планирование, оперативное управление и оставляет пространство для маневрирования в непростых рыночных условиях. Нас также жизненно необходим реально работающий трансфер технологий в промышленность. Разговоров об этом было много, на деле мы испытываем серьезные трудности. Для этого нужны лишь списки проблем, существующих на промышленных предприятиях, решение которых предприятия готовы оплачивать. И наконец, нужна внятная позиция министерства, выраженная в показателях результативности деятельности вузов. Вы хотите реальных разработок или университетской науке необходимо и достаточно производить статьи? Пришло время определиться.
Повторюсь: эффективные НИИ при вузах в стране еще существуют, это отличная, уже сформировавшаяся база для инновационного развития. На сегодняшний день у научно-исследовательских институтов есть научные школы, научные заделы, опыт развития технологий, инфраструктура, технологическая база, опыт успешного взаимодействия с предприятиями госкорпораций и ОПК, есть идеи, налажен приток молодых кадров, поэтому НИИ нужны инновационным компаниям, нужны промышленности (они голосуют за нас контрактами, то есть рублем). Такие институты необходимо развивать, нужно предоставить им бóльшую самостоятельность и дать возможность продуктивно работать. Кроме этого, на базе существующих в университетах научных групп, лабораторий, проявляющих способность к практической деятельности, имеющих задел и опыт работы в рамках хоздоговоров с промышленными предприятиями, нужно создавать новые институты.
Итак, вузовская наука не спит. Мы не спим. Мы работаем.