Разрушив кумиры русской революционной интеллигенции, Семен Франк вместе с тем сумел описать кризис духовно-нравственного сознания, который обернулся двумя мировыми войнами
Жизнь русского философа Семена Людвиговича Франка (1877–1950) представляет собой путь интеллектуала, восходящего к истине в ее абсолютном духовно-религиозном значении.
Свой центральный труд дореволюционного периода «Предмет знания» Франк опубликовал в 1915 году и защитил его как магистерскую диссертацию 15 мая 1916 года. Приват-доценту Санкт-Петербургского университета Семену Франку на тот момент было уже 39 лет.
Если бы не знакомство будущего автора «Предмета знания» в 1898 году с Петром Струве, легальным марксистом, который, преодолев свою увлеченность марксистской теорией, стал организатором либерального Союза освобождения и одним из лидеров партии кадетов (в эти политические объединения вошел и молодой Франк, ранее принявший участие в марксистских кружках), возможно, мы не знали бы Франка-философа.
Совместная работа Франка и Струве в журналах, где последний выступал в качестве редактора, постепенно сместила интересы Франка от политэкономических к социально-философским, затем к культурфилософским и, собственно, теоретическим темам, приведя его к пониманию философии как «прозревания» и проникновения вглубь бытия. Философия как метафизика, говорящая о «непосредственной глубинности философского опыта», — эта формула Франка появится в статье «О философской интуиции», опубликованной в 1912 году в «Русской мысли» — журнале, редактируемом Струве.
Именно Струве, мыслитель, политик, экономист и философский публицист, не раз выступавший инициатором многих интеллектуальных начинаний в дореволюционной России, разглядел и всячески культивировал в своем младшем друге философские способности, поддерживал его стремление к получению образования в университетах Берлина, Мюнхена, Гейдельберга и в период сотрудничества в «Русской мысли», уже в 1907 году, поручил ему редактировать философский отдел.
Прекрасно понимая, как важна и необходима для русского общества борьба идей, он побуждал Франка к полемике с яркими авторами, представлявшими различные философские позиции. Так, например, возник спор Франка о смысле и значении русской мысли с Владимиром Эрном, одним из организаторов Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева.
Став для Франка профессией, философия осознается им как нечто большее, нежели познание и суждение о действительности. Он трактует ее не только как знание о мире, которому можно придать вид науки и научить как некоторой системе представлений. В зрелые и особенно в поздние годы Франк оценивает ее как опыт духовно-интеллектуального созерцания и богопознания.
Путь к пониманию глубинных основ бытия, добываемых усилием философского познания, сопровождался у Франка духовными кризисами. Первый переворот он пережил, когда зимой 1901/02 года в его руки попала книга Ницше «Так говорил Заратустра», поразившая «атмосферой глубины духовной жизни». В этот момент, по свидетельству Франка, его внутренняя судьба решилась. Он стал идеалистом-метафизиком, «носителем некоего духовного опыта, открывавшего доступ к незримой внутренней реальности бытия». Пережитое открытие сделало Франка философом, он словно почувствовал свое призвание. Настоящее же философское оформление этот опыт интеллектуального озарения получит позже, во время работы Франка над «Предметом знания».
Завершающий и главный по силе поворот мысли и всей жизни произошел в 1912 году: Франк принял православие. Эта перестройка была самой сложной, затрагивала глубинные мировоззренческие установки. Она потребовала от еврея Франка (его дед по матери, Моисей Миронович Россиянский, был одним из основателей московской еврейской общины) предельной духовной и моральной ответственности в том, что называется окончательным выбором своей судьбы.
Со многими русскими интеллектуалами Франк разделил тяжелую участь изгнанника. Более трети своей жизни он провел в вынужденной эмиграции. Первым «философским пароходом» вместе с Николаем Бердяевым, Иваном Ильиным, Борисом Вышеславцевым Франк, арестованный в конце лета и давший 22 августа 2022 года подписку «не возвращаться на территорию РСФСР без разрешения Советской власти», с семьей был отправлен в Германию.
К моменту эмиграции, которую Франк воспринял трагически, его философские взгляды, куда необходимым образом была включена и философия истории с аналитикой духовных причин русской революции, в целом сформировались и только углублялись в сторону религиозного понимания бытия мира и человека.
Отец Александр Мень, говоря о наследии Франка, назвал его «верным учеником Владимира Соловьева»; тем самым он во многом согласился с характеристиками, данными философу историками русской мысли отцом Василием Зеньковским и Николаем Лосским. Они признали Франка едва ли не самым крупным русским мыслителем.
По мнению составителей историографического «канона» русской философии, Франку удалось создать свою систему, в основе которой можно обнаружить принципы религиозной метафизики Соловьева и ключевые его идеи — идеи Всеединства и Богочеловечности. Подтверждение тому мы находим у самого Франка, который, проясняя особенности своего пути, подчеркивал: «За эти долгие годы мои воззрения, конечно, эволюционировали, но определяющая мое мировоззрение центральная интуиция бытия как сверхрационального всеединства осталась неизменной…»
Самооценка Франка, как и определения Зеньковского и Лосского, показательна и существенна. Она позволяет посмотреть на творческий итог жизни мыслителя в более широком контексте и поставить вопрос о роли русской философской мысли как самостоятельной и состоявшейся интеллектуальной традиции в ряду других философских школ, прежде всего европейских. Масштаб сделанного Франком и другими отечественными мыслителями дает все основания признать за русской философией оригинальное содержание, оценить теоретическую новизну ее идей и их эвристический потенциал.
О значении сделанного русскими философами и, шире, интеллектуальным классом России точно сказал Франк. Мысль эту он сформулировал после пережитой трагедии революции, и в ней сквозит нескрываемая горечь и боль. Она явно просматривается в известной работе «Крушение кумиров», написанной уже в эмиграции, летом 1923 года, по мотивам выступления Франка в мае 1923 года на Конгрессе русских студентов в Германии. Слишком драматичным было вынужденное расставание с родиной и морально невыносимым осознание духовной и культурной бездны, в которую, как считал Франк, обрушилась историческая Россия.
Участник всех знаменитых сборников «веховской» традиции, поставивших вопрос об ответственности русской интеллигенции за социальное и нравственное самочувствие общества, Франк с тяжелым сердцем говорит: «Когда теперь мы, русские, материально и духовно обнищавшие, все потерявшие в жизни, ищем поучения и осмысления у вождей европейской мысли, у которых большинство из нас привыкло раньше учиться, мы, заранее склонные к смирению, всегда чуждые национального самомнения и менее всего способные на него в эту несчастную для нас эпоху, с изумлением узнаем, что собственно учиться нам не у кого и нечему и что даже, наученные более горьким опытом наших несчастий, испив до дна чашу страданий, мы, пожалуй, сами можем научить кое-чему полезному человечество. Мы по крайней мере уже тем опередили его, что у нас меньше осталось иллюзий и призрачных верований».
Предмет острой критики Франка — потерявшая религиозные корни и утратившая инстинкт государственности леворадикальная интеллигенция, зараженная нигилизмом и псевдоморализмом, граничащим с идеологическим доктринерством. Работа «Крушение кумиров», в которой Франк подводит определенный итог своим размышлениям о роли интеллигенции в русской революции, составляет своеобразную трилогию со знаковыми статьями «веховского» цикла.
Среди них выделяется «Этика нигилизма (К характеристике нравственного мировоззрения русской интеллигенции)», опубликованная в 1909 году в сборнике «Вехи». В «Этике нигилизма» Франк указывает на специфический утилитаризм русской интеллигентской морали, которая «искала в мыслителях и их системах не истины научной, а пользы для жизни, оправдания или освящения какой-либо общественно-моральной тенденции». Такого рода морализм для Франка является выражением нигилизма, под которым он понимает «отрицание или непризнание абсолютных (объективных) ценностей». Делая следующий логический ход, философ говорит о подмене идеалов, когда отрицание абсолютных ценностей приводит к обожествлению субъективных — «интересов “народа”». Все, что данной задаче не соответствует, вызывает «аскетическую ненависть». Именно эта морально-психологическая черта проявит себя в облике русских революционеров, станет оправданием политического радикализма и практики террора большевиков, уничтожения ими религиозной и высокой интеллектуальной культуры.
Франк был среди тех, кто, по выражению отца Сергия Булгакова, прошел путь «от марксизма к идеализму». Говоря словами самого Франка, этот переход сопровождался «крушением кумиров» революции, политики, культуры, идеи и нравственного идеализма. Пройдя через это, философ смог приступить к анализу нравственной и идейной деформации русского общественного сознания, выражением которого стала политическая радикализация российского образованного класса и его наиболее пассионарного интеллигентского демократического крыла. Этому и посвящена обращенная к молодежи речь, на основе которой появилась работа «Крушение кумиров».
Франк призывает молодых людей освободиться от идеологических идолов, некогда пленивших русскую интеллигенцию и извративших ее моральное сознание с тем, чтобы искать путь к духовному воскресению. Франк говорит о надежде: в духовной пустоте может произойти встреча с Богом — та встреча, которая состоялась в его жизни.
Основной вопрос, который Франк адресует прежде всего себе как представителю русского образованного класса, — «к чему мы пришли, что у нас осталось и чем нам жить». Он разделяет полную ответственность за идейные и нравственные процессы, приведшие Россию к социальной и духовной катастрофе. Интеллектуальная честность философа подкупает. Беря на себя миссию покаяния за русскую интеллигенцию, он преодолевает один из ее грехов, на который указал еще в «Этике нигилизма», — неразвитость интеллектуальной совести. В огне мировой войны и последовавшей за ней русской революции сгорели прежние ценности, многие устои и формы бытия. Жизнь, как пишет Франк, их беспощадно отмела, изобличив «если не их ложность, то их относительность; и отныне нельзя уже построить своей жизни на отношении к ним…»
Причину этих событий, затронувших и Европу, и Россию, Франк видит в религиозном кризисе. В нем «гибнут все кумиры половинчатого и поверхностного старого гуманитаризма». Процесс это тяжелый и драматичный, но он же способствует тому, что «в глубинах духа назревает способность вновь воспринять откровение вечной и истинной жизни». Увлеченность русского образованного класса идеалами «гуманитаризма» старого типа, большею частью атеистического и идеократического, по мнению Франка, привела к тому, что политика и идеология в конечном счете «съели» культуру, вытеснили духовное начало в жизни человека и подменили моральные идеалы идеологическими доктринами.
В философском плане Франк развивает в своей книге поставленные в «веховских» статьях проблемы: нигилистическая мораль русской разночинной и либерально-демократической общественности, приведшая к краху революционно-интеллигентского сознания; слабость либерализма, отсутствие в нем «самостоятельного и положительного общественного миросозерцания» и больших идей государственного и культурного строительства, связанных с национальными традициями.
«Крушение кумиров» становится для автора опытом саморефлексии и покаяния — он разочаровывается в моральных идолах европейской культуры под впечатлением русской революции и мировой войны. Среди поверженных кумиров и кумир революции, которая обернулась массовым террором, и кумир политики с ее фанатичным и радикальным требованием немедленного воплощения какого-либо общественного идеала, и кумир культуры с ее идеалами прогресса, просвещения и «культурного развития человечества». И наконец, обанкротившиеся кумиры «идеи» и «нравственного идеализма», разрушившие веру в категорический моральный императив и добро.
Пережив этот опыт умственно и нравственно, Франк имел право сказать: «Мы чувствуем себя среди европейцев, как Сократ среди своих соотечественников, у которых он хотел чему-нибудь научиться, пока не признал, что он — мудрее всех, потому что он, ничего не зная, по крайней мере отдает себе отчет в своем неведении, тогда как все остальные, ничего не зная, не знают даже своей собственной духовной нищеты!»
В политическом плане работа «Крушение кумиров» свидетельствовала об эволюции социально-политических воззрений Франка в сторону либерального консерватизма — той версии национально и культурно окрашенного либерал-консерватизма, которую развивал его значительно поправевший друг Петр Струве.
Философские аргументы Франка в пользу либерального консерватизма были развернуты им в статье «Пушкин как политический мыслитель», написанной к 100-летию гибели поэта. Франк говорит о свободе и вольнолюбии Пушкина, которые сочетаются в сознании поэта с уважением к государству и его истории, с защитой традиций национальной культуры. Этот либерально-консервативный синтез пушкинского типа, данный как образец творчества человека в истории, по существу, становится культурно-политическим идеалом и Франка, и Струве.
В политическом плане работа «Крушение кумиров» свидетельствовала об эволюции социально-политических воззрений Франка в сторону либерального консерватизма — той версии национально и культурно окрашенного либерал-консерватизма, которую развивал его поправевший друг Петр Струве
В 1930-е годы Франк сосредоточивается на главной для него философской задаче — преодолении тупиков и ограничений отвлеченной мысли и спекулятивного разума. Он посвятит этому, пожалуй, главную книгу эмигрантского периода «Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии». Эта идея, определяющая внутренний пафос его философских поисков, не является чем-то новым в европейской и русской интеллектуальной культуре. В свои главные союзники, помимо Владимира Соловьева, он берет кардинала-философа Николая Кузанского, немецкого гуманиста, неоплатоника, представителя поздней средневековой мысли. Франк заимствует у него формулу docta ignorantia («ученое незнание»).
Называя Николая Кузанского «единственным учителем философии», Франк даст свою оригинальную трактовку «ученого незнания» как «умудренного неведения», в котором «непостижимое постигается через постижение его непостижимости». Согласно Франку, разум, признавая свою ограниченность перед «абсолютным всеобъемлющим всеединством», под которым подразумевается Духовный Абсолют, обнаруживает свою причастность к этому Всеединству. В таком соотношении познающего к предельному предмету познания бытие открывается в человеке, происходит его самообнаружение. «Мы сознаем самих себя лишь как собственное самооткровение бытия в нас», — формулирует Франк, следуя своей интуиции онтологической взаимосвязи Бога и человека.
Между «Непостижимым» и завершающим текстом Франка «Реальность и человек: метафизика человеческого бытия» — большой отрезок времени, наполненный тяжелыми испытаниями, ужасом войны и угрозой гибели.
«Реальность и человек» подводит итог исканиям Франка. Философ ведет читателя к пониманию того, что вне реальности Бога реальность человека не имеет привязки к бытию и, следовательно, лишена жизненного смысла. «Основной замысел книги, — пишет автор в предисловии, — есть преодоление того рокового раздора между двумя верами — верой в Бога и верой в человека, который столь характерен для европейской духовной жизни последних веков и есть главный источник ее смуты и трагизма…»
Франк открыто защищает религиозные идеалы и призывает к утверждению «неразрывной связи между идеей Бога и идеей человека», к оправданию «идеи “Богочеловечности”», в которой он усматривает «самый смысл христианской веры». Позиция верующего философа при этом остается в зоне риска. Франк хорошо понимает, что его голос в современной культуре, отказавшейся от образа вечности, может быть не услышан. Но, движимый внутренней моральной силой, он убежден, что его задача как христианского мыслителя — свидетельствовать об Истине во имя спасения человека, во имя защиты духовных основ его жизни.
Пугающая, но вполне реальная альтернатива выражена формулой Достоевского «все позволено», точно определяющей последнюю степень нравственной деградации личности и общества. Исторические эксцессы в виде двух мировых войн и революционного катаклизма, свидетелем которых стал Франк и причины которых, согласно его пониманию, следует искать в кризисе духовно-нравственного сознания человека и социума, подводили русского философа к такому выводу. Вседозволенность в мире без Бога — это путь к катастрофе. Предотвратить ее, по мысли Франка, можно усилиями верующего разума, который признает правду трагического существования человека, но открывает высший смысл жизни и дает надежду.
За «крушением кумиров», которое пережило поколение Франка, последовали тотальная деконструкция и дискредитация моральных систем, которые лежат в основе христианской цивилизации, совершаемые изнутри этой цивилизации. Процесс набрал силу в конце XX века и приобрел в начале XXI века глобальный масштаб. И эти обстоятельства придают дополнительную значимость творчеству философа, который в веке сем предъявляет нам уникальный образец единения сокровенного опыта сердца, духовной мудрости и разума. Необходимо актуализировать его наследие, превратить в творческий капитал, который может и должен быть инвестирован в современную интеллектуальную культуру России и стать основой ее образовательных, научных и духовно-творческих практик.