Реформы президента Мирзиёева активизировали развитие промышленности в самой населенной стране Центральной Азии. Сумеет ли Узбекистан создать конкурентные в мире производства, обеспечив занятость и достаток миллионам сограждан, работающих за рубежом?
Постсоветский Узбекистан выделялся среди других государств бывшего СССР весьма дозированным и аккуратным внедрением рыночных принципов в работу экономики, сохранением значительного государственного сектора и административных инструментов хозяйствования, включая регулируемые цены на важнейшие товары (например, на хлопок и моторное топливо), а также довольно активными попытками проведения промышленной политики еще в 1990-е годы, когда в России или, например, в Казахстане свирепствовал ничем не ограниченный либерализм, а словосочетание «промышленная политика» было бранным.
Результатом такой политики был сравнительно умеренный спад ВВП: подушевой ВВП за 1991‒1996 годы сократился на 27% (для сравнения: ценой российской шоковой терапии стал провал душевого дохода на 42%), затем последовал энергичный рост, который лишь тормозился, но не сменялся нырками в минус ни в разгар мирового финансового кризиса 2007‒2009 годов, ни во время пандемии. За последние двадцать лет реальный ВВП Узбекистана вырос в 3,8 раза. У соседей, в Казахстане, — в 3,6 раза, в европейских постсоветских государствах динамика была скромнее: в Белоруссии ВВП вырос в 2,4 раза, в России — в 2,1 раза. По размеру экономики накануне пандемии Узбекистан был четвертым среди постсоветских стран — после России, Украины и Казахстана.
Очень бурным было и демографическое развитие страны. С момента последней советской переписи 1989 года население Узбекистана выросло почти в 1,8 раза, с 19,9 до 35,2 млн человек, а к середине нынешнего столетия превысит 50 млн. За тридцать лет плавно перевалила за половину и доля городского населения (51% на начало текущего года против 41% в 1989 году). Соседний Казахстан за последние тридцать лет прибавил в численности всего три миллиона человек — сказался меньший естественный прирост и гораздо больший миграционный отток нетитульных этносов.
В результате рост подушевого богатства Узбекистана не такой выраженный, как рост ВВП. Тем не менее и тут позитивные сдвиги налицо. Если на старте независимости Узбекистан был самой бедной республикой советской Центральной Азии и всего Союза, то сегодня душевой ВВП республики в расчете по паритету покупательной силы в два раза больше таджикского и на 40% больше киргизского. В то же время примерно двукратное отставание от душевого ВВП Туркменистана, который сопоставим с иранским и чуть меньше китайского, и почти четырехкратное — с казахстанским показателем (он лишь немного отстает от российского, а тот — от турецкого) осталось сегодня таким же, как в 1990 году. Правда, как и тридцать лет назад, Узбекистан богаче Индии и Пакистана, не говоря уже об Афганистане; разрыв с Пакистаном увеличивается, а вот с Индией уже почти сошел на нет.
Сильно подмороженным было и внутриполитическое поле. Страх первого президента Республики Узбекистан Ислама Каримова перед исламской оппозицией, выступления которой, как показали кровавые события в Андижане в 2005 году, были реальной, не выдуманной угрозой, диктовал традиционно мощные позиции в республике во главе со всемогущим КНБ. С приходом к власти в 2016 году нового президента Шавката Мирзиёева гайки были чуть раскручены, хотя общий профиль и модель функционирования политической системы страны не претерпела изменений.
В экономике новый президент действовал куда более решительно. К моменту занятия высшей государственной должности Мирзиёев возглавлял правительство Узбекистана 13 лет и знал несовершенства и узкие места хозяйственного механизма своей страны не понаслышке. Поэтому кардинальные экономические реформы последовали незамедлительно. За первые два года правления президент существенно снизил налоги на бизнес и импортные пошлины, либерализовал внешнеэкономическую деятельность и возобновил переговорный процесс по присоединению Узбекистана к ВТО (право торговать с заграницей и оперировать заработанной инвалютой получили большинство производителей, ранее весь оборот аграрной продукции осуществлялся через госпосредника «Узагроэкспорт»), унифицировал валютный курс, отказавшись от искусственного завышения официального курса сума, существенно ослабил визовый режим, сделав ставку на рост туризма, учредил институт омбудсмена по защите интересов национального и иностранного бизнеса, ликвидировал массу избыточных административных барьеров по ведению бизнеса в республике (подробнее см. «Узбекистан: вторая пятилетка реформ», «Эксперт» № 45 за 2021 год).
«Рыночные механизмы были введены в работу бирж и институт электронных торгов. Благодаря расширению номенклатуры товаров, реализуемых через открытые биржевые торги на внутренние и внешние рынки, большинство хозяйствующих субъектов получило доступ к материально-техническим ресурсам, что способствовало формированию конкурентной среды», — говорит Елена Кузьмина, заведующая сектором Центра постсоветских исследований ИМЭМО РАН.
Было бы большим преувеличением считать, что узбекская экономика стала полностью либерализованной: сохраняются значительные сегменты регулирования в аграрном секторе, заявленная президентом «большая» приватизация пока толком не стартовала, все командные высоты в реальном секторе экономики и финансах продолжают занимать государственные предприятия и банки. Тем не менее не замечать реформаторских усилий нового руководства страны и их первые результаты невозможно.
Взятый Мирзиёевым курс на открытость страны миру, деятельное налаживание сильно подмороженных при Каримове отношений с соседними государствами постсоветской Центральной Азии (с Таджикистаном многие годы поддерживался военный режим границы, отсутствовало авиасообщение) дало немедленный эффект: за один только 2017 год объем иностранных инвестиций в Узбекистан более чем удвоился. Если в период с 2011 по 2016 год новые вложения нерезидентов в страну сократились с 3,3 до 1,9 млрд долларов, то в 2017-м они подскочили до 4,2 млрд долларов, из которых ПИИ составили 3,7 млрд. Доля иностранных инвестиций и кредитов в суммарных освоенных инвестициях в основной капитал увеличилась с 20% в 2016 году до 42,3% в 2021-м.
Индустриализация 2.0 ориентирована на активное привлечение иностранных инвестиций, технологий и компетенций и включение национальных
индустриальных проектов в глобальные цепочки добавленной стоимости
Но есть и не столь радужные эффекты экономических реформ нового президента. Либерализация внешнеэкономической деятельности и отказ от административного курсообразования вызвали резкий рост внешней торговли, но динамика импорта заметно опередила рост экспорта: эффект снижения ввозных пошлин более чем компенсировал стимулирующий экспорт девальвационный эффект. Что более важно, экспорт ряда ключевых продуктов страновой специализации, прежде всего природного газа и хлопка, ограничивается целенаправленно в рамках стратегии развития текстильного производства и газохимии внутри страны. Доля хлопка в стоимости республиканского экспорта рухнула до 1% против почти трети в начале 2000-х, а в начале 2022 года появились сообщения, что экспорт природного газа Узбекистаном полностью прекращен, хотя ранее отказ от экспорта газа планировался на 2025 год.
В результате от положительного сальдо внешней торговли Узбекистана не осталось и следа. Торговый баланс быстро съехал в глубокий минус. В допандемийном 2019 году отрицательное сальдо внешней торговли товарами превысило 7,8 млрд долларов (более 13% ВВП), положительное сальдо торговли услугами в размере менее 1 млрд долларов было недостаточным, чтобы изменить общую картину. По итогам прошлого года отрицательное внешнеторговое сальдо выросло до 9,66 млрд долларов. При этом дисбаланс в торговле Узбекистан имеет со всей первой пятеркой своих торговых партнеров — Россией, Китаем, Казахстаном, Турцией и Южной Кореей, а в первой десятке партнеров покупают у Узбекистана больше, чем продают ему, только Киргизия и Афганистан. Тем не менее масштабный приток иностранного капитала пока что позволяет не только финансировать дефицит во внешней торговле, но и увеличивать международные резервы. Если в конце 2016 года они составляли 28 млрд долларов, то на начало сентября 2022-го выросли до 34,1 млрд.
Другим побочным эффектом реформ, тоже предсказуемым, был скачок инфляции. К середине 2010-х Узбекистан подошел со стабильно низкой инфляцией (5,7% в 2016 году), но масштабное дерегулирование хозяйственного механизма, либерализация валютного курса и внутренних цен на ряд ключевых товаров (хлопок, моторное топливо) не могли не сказаться на ценовой динамике. В 2017 году инфляция подскочила до 14,4%, а к 2019 году увеличилась до 15,3%. Контринфляционные меры и пандемийный спад спроса приблизили динамику потребительских цен к границе однозначных значений, но в 2022 году инфляция, уже очевидно, снова уйдет в двузначную область.
Если спуститься с верхнего, макроэкономического этажа анализа и рассмотреть подробнее развитие конкретных отраслей, то складывается впечатление, что здесь никакой революции за годы президентства Мирзиёева не произошло: стратегические планы развития важнейших отраслей АПК и промышленности — текстильной, пищевой, газохимической, автомобильной — были приняты и последовательно реализовались задолго до 2017 года.
«В экономической политике независимого Узбекистана вопросам промышленного развития всегда уделялось центральное внимание, но текущие задачи при этом ставились в зависимости от существующих условий на конкретный момент, — рассуждает Виктор Абатуров, эксперт узбекистанского Центра экономических исследований и реформ (ЦЭИР). — В девяностые годы происходила активная деиндустриализация экономики в силу разрыва хозяйственных связей вкупе с сокращением инвестиционного потенциала и емкости рынков. В тот период принимались меры по сохранению действующих производств, предпринимались усилия по замещению импорта отечественной продукции за счет импортозамещения, а также привлекались иностранные инвестиции в производство новых видов промышленной продукции — в частности, был построен автомобильный завод УзДЭУ».
В 2000-е ставка была сделана на развитие индустрии за счет процессов импортозамещения, которые поддерживались применением заградительных пошлин на импорт, а в конце 2000-х — первой половине 2010-х, как уточнил г-н Абатуров, наряду с импортозамещением и защитой внутреннего рынка стал активно поддерживаться экспорт, но не сырья, а продукции с добавленной стоимостью.
«Однако подобные подходы не обеспечивали достаточно динамичного развития экономики для обеспечения занятости и приемлемого уровня жизни населения в условиях нарастающего демографического давления, — продолжает Абатуров. — В этих условиях и был взят курс на повышение конкурентоспособности экономики за счет углубления структурных преобразований, модернизации и диверсификации ее ведущих отраслей на базе глубокой переработки местных сырьевых ресурсов».
«Если в советский период в республике была реализована политика индустриализации, ориентированная на развитие сырьевых отраслей и первичную переработку сырья, то сейчас Узбекистан реализует политику Индустриализации 2.0, ориентированную на активное привлечение иностранных инвестиций, технологий и компетенций и включение формирующихся национальных индустриальных проектов в глобальные цепочки добавленной стоимости», — считает Бахтиёр Эргашев, директор узбекистанского Центра исследовательских инициатив Ma’no.
Ускоренная индустриализация в значительной степени безальтернативна. «Растущий дефицит земельных и водных ресурсов требует развития промышленных производств не только в крупных, но и в малых и средних городах. Это единственно возможный способ эффективного абсорбирования трудовых ресурсов из села», — убежден Эргашев.
Пока, несмотря на все усилия по развитию трудоемкой промышленности, Узбекистану не удается создавать достаточное количество рабочих мест для многочисленной и быстро растущей армии труда. За последние пять лет уровень безработицы вырос с 5,2 до 9,6%. Только по официальным данным на начало 2021 года, за пределами страны работало 1,7 млн узбекистанцев, три четверти которых трудилось в России. Денежные переводы трудовых мигрантов, по оценке Всемирного банка, в прошлом году достигли 7,6 млрд долларов (для сравнения: экспорт золота принес стране 4,1 млрд долларов), или 11,6% ВВП.
Обзор достижений и нерешенных проблем в отраслях мы представим вашему вниманию ниже, сейчас же давайте посмотрим на макроитог этих усилий. Самым емким индикатором последовательной и активной индустриализации Узбекистана является быстрый рост доли обрабатывающей промышленности и строительства в ВВП, тогда как доля торговли плавно сокращается. Как следует из базы данных Всемирного банка World Development Indicators, за десятилетие с 2011 по 2021 год доля обрабатывающих отраслей промышленности в ВВП Узбекистана почти удвоилась, подобравшись вплотную к 20%, что превышает — схватитесь за кресло! — немецкий показатель (18,3%). За последние пять лет она увеличилась на 6,3 п. п. Из стран, проводящих последовательный курс на индустриализацию, похожий, но все же чуть меньший по интенсивности структурный сдвиг демонстрирует Турция, которая довела долю обработки в ВВП уже до 22%, почти догнав Чехию и Белоруссию, где, напротив, этот показатель медленно снижается. Кстати говоря, и уровень, и темп приращения доли обработки в ВВП в России (как, например, и в Саудовской Аравии) существенно ниже — в районе 13‒15%, рост за десять лет всего на 3 п. п.
Визитной карточкой индустриального Узбекистана в годы независимости стала созданная с нуля автосборочная индустрия совокупной годовой производственной мощностью около 300 тыс. легковых автомобилей в год, которая переживает сегодня второе рождение. Примечательно, что речь идет не только о многочисленных заявлениях о запуске новых сборочных производств, но и о буме инвестиций в производство автокомпонентов, что позволяет надеяться на постепенный рост пока невысокого уровня (ниже 50%) уровня локализации местных автомобилей, грузовиков и автобусов.
Еще одним предметом гордости узбекистанцев стал запуск в 2011 году скоростного железнодорожного сообщения между Ташкентом и Самаркандом. Строго говоря, этот проект не относится к категории ВСМ — максимальная скорость поездов «Афросиаб» производства испанской компании Talgo не превышает 250 км в час, и они двигаются по общей, а не выделенной, хотя и модернизированной колее. Тем не менее мобильность жителей крупных городов — а сегодня они все (за периметром Ферганской долины) связаны скоростными железнодорожными линиями общей протяженностью почти 1000 км — существенно повысилась. Правда, к локализации скоростных поездов в Узбекистане, как и немецких «Сапсанов» в России, пока так и не приступали.
Менее известным за пределами Узбекистана процессом является, без преувеличения, переворот, произошедший в хлопководстве. Все, кто вырос в Советском Узбекистане, прекрасно помнят обязательные трудовые десанты на сбор хлопка школьников и студентов. Республика была хлопковой житницей СССР, поставляя ежегодно 5‒6 млн тонн хлопка-сырца на переработку в другие регионы Союза, прежде всего в Россию. Руководство независимого Узбекистана еще в 2000-е годы взяло курс на постепенный отказ от доминирования хлопка в растениеводстве с акцентом на максимизацию его переработки внутри страны вплоть до выпуска готовых текстильных изделий. Через инструмент госзаказа производство хлопка-сырца стало последовательно сокращаться — до 3 млн тонн в начале 2010-х годов и чуть более 1 млн тонн сегодня, в то же время стимулировался рост посевных площадей под зерновыми, овощами и картофелем.
Сегодня практически весь узбекистанский хлопок перерабатывается внутри страны, в текстильную отрасль привлечены серьезные инвестиции и компетенции из-за рубежа, и сейчас уже речь идет о переходе к импорту хлопка — своего сырья уже недостаточно для созданного с нуля узбекского легпрома.
«Фишкой» промполитики в отношении легпрома, как, впрочем, и ряда других отраслей, стала кластерная организация текстильной промышленности, когда на определенной территории концентрируются производства по всей технологической цепочке — от производства хлопка до готовых тканей и изделий.
Целый ряд крупных европейских производителей одежды выбирает Узбекистан в качестве локации швейных производств. Аттракторы процесса — собственное качественное сырье и все еще очень дешевая рабочая сила. Уровень зарплат в стране существенно ниже и растет медленнее, чем в соседнем Казахстане или в России. Среднемесячная зарплата в валютном эквиваленте составила в 2021 году в Узбекистане 250 долларов (против 205 долларов в 2016 году). За этот же период средняя зарплата в Казахстане увеличилась с 420 почти до 600 долларов, в России — с 550 до 750 долларов.
В начале прошлого десятилетия, еще при первом президенте Узбекистана, был взят курс на приоритетное развитие газопереработки внутри страны вместо ставки на экспорт. «В рамках этой стратегии был модернизирован Шуртанский газохимический комплекс и построено три новых крупных газоперерабатывающих завода — Мубарекский, Устюртский и Кындымский. С 2022 года весь добываемый в Узбекистане газ перерабатывается в стране, что дало толчок развитию химической промышленности, — рассказала Елена Кузьмина из ИМЭМО РАН. — Фактически с нуля было развернуто производство фосфатных и азотных удобрений, полимеров в Бухарской области, полиэтилена, полипропилена и кальцинированной соды в Каракалпакии. Наращивается производство лаков и синтетических волокон для текстильной промышленности в Ферганской области, компонентов моющих средств и бытовой химии в Кашкадарьинской области».
Растущий спрос на газ со стороны химпрома и не менее быстро растущей энергоемкой горнодобычи, а также отсутствие собственных ресурсов гидроэнергетики (последние сконцентрированы у соседей в Таджикистане) обостряют проблему энергодефицитности Узбекистана. «Объем дефицита оценивается по-разному, но он составляет не менее 10 процентов от существующей генерации, которая составляет около 70 миллиардов киловатт-часов, — рассказал “Эксперту” Бахтиёр Эргашев. — Стратегическим направлением расшивки этого дефицита выступает проект создания в Узбекистане атомной энергетики. Это прорывной для нашей страны проект. Ведь помимо достижения энергодостаточности его реализация повлечет за собой целый ряд важнейших сопряженных эффектов — развитие атомной науки, образования, наукоемких отраслей промышленности».
Россия и Узбекистан ведут переговоры о строительстве «Росатомом» АЭС с двумя энергоблоками, оснащенными реакторами ВВЭР-1200 общей мощностью 2,4 ГВт. Предпосылки для развития атомной энергетики в стране налицо — есть собственная сырьевая база: страна занимает пятое место в мире по добыче урана (7% мировой добычи). Ожидается, что после ввода в эксплуатацию станция покроет до 15% прогнозной потребности страны в электроэнергии. «Большой контракт» по АЭС планируется подписать в 2023 году.
Строительство АЭС — самый крупный, но далеко не единственный пример участия России в реализации стратегии индустриализации Узбекистана. Так, в декабре 2020 года был введен в строй Ташкентский металлургический завод, где сумма инвестиций составила 326,7 млн евро, в том числе российских — 226 млн евро. В сфере газохимии в проект по производству синтетического жидкого топлива на основе очищенного метана на Шуртанском газохимическом комплексе (сдан в строй в декабре 2021-го) Газпромбанк выделил кредитные средств в объеме 120 млн долларов. На проект строительства новой меднообогатительной фабрики и обустройство медного рудника на Алмалыкском горно-металлургическом комбинате пул банков (ВЭБ и Газпромбанк) на первом этапе предусматривает выделение около 2 млрд долларов.
Динамичные преобразования, затеянные руководством страны, питают драйв молодого пассионарного населения (62% узбекистанцев не старше 35 лет), которое — в городской своей части особенно — требует новой среды обитания. В столице и крупных городах Узбекистана развернулся форменный строительный бум. Растут и жилые новостройки, и деловые кварталы — Фергана-Сити, Самарканд-Сити. Флагманский проект Ташкент-Сити был запущен в 2017 году, он должен стать лицом преображенной столицы. Здесь появились первые в городе высотные здания в 25‒30 этажей. После землетрясения 1966 года в Ташкенте не строили ничего выше девятиэтажек, однако новые технологии строительства позволили преодолеть это ограничение. А сегодня в Ташкент-Сити завершается строительство самого высокого здания в стране — 51-этажного небоскреба Nest One высотой 250 метров.
В августе 2022 года с автовокзала Ферганы отправился автобус до Самарканда через таджикистанский Худжант. Новость об этом, в общем-то, обычном лет сорок назад рейсе попала на страницы ведущих узбекских СМИ, ведь это событие означает возобновление регулярного транзитного пассажирского автобусного сообщения через всю Ферганскую долину, связывающего ее узбекскую и таджикскую части. Это событие тем более значимо, что еще недавно государственные границы в Средней Азии становились непреодолимым препятствием для движения людей и товаров.
Конфигурация границ среднеазиатских республик по состоянию на 1991 год была такова, что отдельные части регионов Узбекистана, Туркменистана, Кыргызстана и Таджикистана оказались в полной или частичной изоляции друг от друга. Оказались разорванными транспортные коммуникации. Так, железнодорожная сеть Узбекистана представляла собой четыре изолированные части: центральный полигон между Ташкентом, Самаркандом и Бухарой, а также отдельные участки железной дороги в Каракалпакии и Сурхандарьинской области и Ферганской долине. Узбекистан контролировал выход железнодорожных сетей Туркменистана и Таджикистана, а по территории последнего проходила единственная железнодорожная линия, связывающая столицу Узбекистана с областями Ферганской долины, где проживает половина населения страны и расположены основные хлопковые плантации. Последняя «рельсовая война» между Узбекистаном и Таджикистаном длилась более десяти лет и закончилась миром лишь с приходом к власти в Республике Узбекистан нового президента.
За двадцать пять лет в Узбекистане было построено более 1200 километров железнодорожных линий — это меньше, чем в Туркменистане и Казахстане, и сопоставимо с новым железнодорожным строительством в России. Железнодорожный транспорт стабильно поглощал более двух третей всех инвестиций в транспортное строительство. Уже в 1994 году Узбекистан приступил к сооружению железной дороги в обход Туркменистана. К 2001 году узбекские железнодорожники проложили прямую магистраль, соединившую западные регионы с остальной территорией страны. В 2016 году завершилась железнодорожная изоляция Ферганской долины. Тогда президент Узбекистана Ислам Каримов и Председатель КНР Си Цзиньпин нажатием кнопки открыли движение по двухколейной электрифицированной железной дороге Ангрен — Пап, связавшей Ташкент с Ферганской долиной. Изюминкой проекта стал девятнадцатикилометровый железнодорожный туннель через перевал Камчик, пройденный китайскими рабочими и инженерами из госкорпорации China Railway Tunnel Group и их узбекскими коллегами всего за 32 месяца. Новая железная дорога обошлась Узбекистану и его китайским кредиторам почти в два миллиарда долларов, став одной их самых крупных инфраструктурных строек на постсоветском пространстве. В следующем, 2017 году было завершено строительство железной дороги Бухара — Ургенч, в результате чего все регионы страны были связаны в единую сеть.
У Узбекистана есть и опыт сооружения железных дорог в соседних странах. В 2009‒2010 годах узбекский национальный железнодорожный оператор построил линию Хайратон — Мазари-Шариф на севере Афганистана. Большой провозной способностью и грузооборотом новая железная дорога похвастаться не могла, но она оказалась единственным примером новой железнодорожной линии «российской колеи», построенной за пределами бывшего СССР.
С 2015 года Узбекистан является и обладателем собственной сети скоростных железных дорог. Трансфер технологий был возложен на испанскую Talgo, поставившую как подвижной состав, так и основные решения в области организации движения. Уже сейчас масштаб распространения скоростных железнодорожных линий в Узбекистане больше, чем в России. С запуском в 2024 году линии Бухара — Хива их протяженность превысит 1000 километров с охватом столицы и всех главных городов страны, за исключением Ферганской долины.
Большая железнодорожная стройка изменила рисунок стальных магистралей Узбекистана, но не решила в полной мере проблемы выхода страны на внешние рынки. Большая пропускная способность железных дорог поддерживается только с Казахстаном, а пути на юг (через Туркменистан, Иран и Афганистан), скорее, обозначают перспективное направление работы. Реализация главного инфраструктурного проекта следующего десятилетия — прямой железной дороги из узбекской части Ферганской долины в Китай — напрямую зависит от позиции Кыргызстана, по территории которого пройдет большая часть пути, и от желания Китая профинансировать строительство дороги.
Андрей Горбунов
Легкая промышленность — одна из самых динамично растущих отраслей Узбекистана — в последние годы претендует на статус экспортного локомотива. Доля легпрома в общем объеме промышленной продукции республики в 2021 году составила 20%, а доля в ВВП — 12% (около 8 млрд долларов). Ежегодный рост объемов производства отрасли за последние пять лет, по данным Ассоциации текстильной и швейно-трикотажной промышленности «Узтекстильпром», составляет в среднем 20%, экспорта — 10%. Сегодня легпром занимает второе место в экспорте страны после продукции нефтегаза, его доля — более 12%. Всего в легпроме Узбекистана работает порядка 8000 предприятий, из них более 150 — прядильные, более 130 — ткацкие, более 250 — трикотажные производства и более 5000 — швейно-трикотажные. В отрасли занято полмиллиона человек.
Десять лет назад руководство страны приняло решение постепенно сокращать продажу хлопка на внешний рынок и развивать более высокие переделы в производстве текстиля, прежде всего самые простые — хлопкового волокна и пряжи. Пошли инвестиции в перерабатывающие мощности, в том числе от российских инвесторов, решивших перенести часть своих производств поближе к сырью.
Пять лет назад правительством Узбекистана была принята стратегия развития отрасли, предусматривающая создание к 2030 году отрасли полного цикла — от выращивания хлопка до готовой продукции. В этом году Узбекистан полностью прекратил экспорт хлопка в другие страны и перерабатывает его сам (тогда как на заре независимости в стране перерабатывалось 12% выращенного хлопка).
Ключевое решение, которое было принято для увеличения числа переделов хлопка внутри страны, — это организация текстильной промышленности в кластеры, объединяющие предприятия по всей технологической цепочке. Сегодня кластерам принадлежит 100% посевной площади хлопка республики. В кластерах текстильные предприятия либо сами владеют предприятиями по производству хлопка, либо имеют долгосрочные контракты и предоставляют фермерским хозяйствам средства на выращивание хлопка-сырца. Кластерная организация обеспечивает текстильные компании собственным сырьем, и их мощности в течение года загружены на 100%. Деятельность кластеров регламентируется специальным правительственным решением, госбанки предоставляют им льготное финансирование. Лишний хлопок кластеры продают внутри страны через биржу другим предприятиям. Если в 2018 году в отрасли работало 15 кластеров, то в 2019 году — уже 75, а в 2020-м — 134 кластера.
На российском и мировом рынке уже хорошо известны вертикально интегрированные текстильные холдинги Узбекистана — Khantex Group, Realtex Tashkent, UzTex Group и другие. «Самое большое количество текстильных предприятий — в Ташкенте. Но столичные люди не хотят работать на производстве, есть проблема с рабочей силой. Швей привозят из Ташкентской области — это очень затратно, поэтому крупные компании свои предприятия размещают в нескольких регионах. Ферганская долина была текстильной с давних времен. Там самая высокая плотность населения. Компании планируют размещение предприятий там, где есть рабочая сила», — говорит советник председателя ассоциации «Узтекстильпром» Дильбар Мухамедова.
Наращивание экспорта — главная цель вертикальной интеграции отрасли, ведь готовый текстиль более выгодно продавать. Если, например, килограмм хлопка можно продать за доллар, то 900 граммов пряжи, полученной из этого килограмма хлопка, — уже за два доллара, а готовое изделие из него будет стоить 15 долларов. Сегодня экспорт хлопка — тот объем, который в Узбекистане перерабатывают, — дал бы стране выручку в миллиард долларов, но текстильная отрасль в прошлом году экспортировала уже на 3,2 млрд. В 2025 году Узбекистан планирует экспортировать уже на 10 млрд долларов продукции легпрома. И стране есть куда расти: например, экспорт текстиля из Бангладеш на мировой рынок составляет 80 млрд долларов в год. Сегодня из общего объема узбекского экспорта почти треть — 900 млн долларов — это уже экспорт готовой продукции, однако экспорт пряжи пока приносит наибольший доход.
Узбекский экспорт идет более чем в 60 стран мира. Крупнейший покупатель (около трети экспорта) — Россия. При этом если раньше в основном поставлялись хлопковое волокно и нити, то сейчас, ввиду логистических и ковидных ограничений в сотрудничестве с Китаем, Узбекистан стал интересен для наших швейных компаний и как производитель готовой продукции. Например, ведущий российский ретейлер одежды компания Melon Fashion Group за последний год увеличил объемы производства продукции брендов Zarina, Befree, Love Republic и Sela на фабриках Узбекистана, и в планах — дальнейшее наращивание сотрудничества. «Во-первых, это вертикально интегрированные производства с достойным уровнем качества в трикотажном ассортименте. Во-вторых, близкое расположение наших стран позволяет сократить сроки доставки товара. Хорошо отлаженная логистика и преференциальный таможенный режим способствуют расширению нашего партнерства», — сообщили в компании. Компании Wildberries, O’stin, «Спортмастер», Gloria Jeans и другие также являются партнерами узбекских производителей.
Наращивание индустриальных мощностей по переработке хлопка в текстиль вызывает закономерную тревогу у российских текстильных компаний, в первую очередь в Ивановской области, где мощности текстильных предприятий заточены под переработку хлопкового волокна из Узбекистана. Сейчас действуют соглашения между Узбекистаном и нашей Ивановской областью о поставках хлопкового волокна в регион, однако судя по тому, как развиваются события, в дальнейшем могут возникнуть ограничения на экспорт из Узбекистана не только хлопка, но и волокна и пряжи.
Несмотря на исторические связи и логистическую близость российского рынка, новый ориентир в экспортной стратегии узбекского легпрома — европейский рынок, а точнее, международные фешен-ретейлеры: H&M, Marks & Spenser, Inditex и другие. Активно сотрудничать с этими компаниями начали в прошлом году, после того как международная коалиция Cotton Campaign (включает в себя американских производителей текстильных изделий) объявила о снятии глобального бойкота с узбекского хлопка. Бойкот был введен входящими в эту коалицию компаниями десять лет назад, как считают в самом Узбекистане, по политическим причинам после андижанских событий, но формально был связан с использованием на хлопковых плантациях детского принудительного труда. Десятилетнее разбирательство с участием международных экспертов закончилось заявлением об отсутствии систематического принудительного труда в период сбора урожая хлопка 2021 года и снятием бойкота.
Как раз в прошлом году международные розничные бренды начали искать новые производственные мощности на замену китайским фабрикам и обращают сегодня на Узбекистан самое пристальное внимание. В свою очередь, узбекские производители, нацеленные на завершение технологических цепочек, заинтересованы в платежеспособном европейском потребителе и работе на международные бренды. Для этих целей сейчас на многих фабриках осуществляются инвестиции в новые экологические стандарты производства, в повышение качества продукта, в безопасность труда и пр. Многие узбекские производители уже получили соответствующие европейские сертификаты. В апреле 2021 года Узбекистан получил статус страны-бенефициара системы преференций Европейского союза для устойчивого развития и эффективного управления (GSP+). Очевидно, что если розничные бренды придут в Узбекистан так, как они когда-то пришли в Китай, через несколько лет в Узбекистане будет полноценная индустрия легпрома, включающая в себя все переделы — от сырья до готовых изделий.
Как это ни парадоксально звучит, страна намерена закупать хлопок на мировом рынке, так как прядильные мощности сегодня превосходят объемы выращиваемого хлопкового сырья. «Наши мощности таковы, что мы можем перерабатывать больше хлопка, чем сами производим. Был момент, когда принималось решение прекратить прядильные проекты исходя из того, что нам не нужно столько. Но остановить такой процесс мы не можем, инвесторы сами решают», — говорит Дильбар Мухамедова. Помимо этого в отрасли есть планы развивать химическое производство полиэфирных волокон и тканей, а также изделий из полиэстера, благо собственное нефтегазовое сырье в стране для этого есть.
Лина Калянина, Александр Лабыкин
Точкой отсчета создания автомобильной промышленности в Узбекистане считается посещение в мае 1992 года автозавода Daewoo президентом Исламом Каримовым в ходе его визита в Республику Корея. Не самое плохое по тем временам автомобильное предприятие, выпускавшее машины по лицензиям GM и Suzuki и уже начавшее строить свои собственные модели на лицензионных платформах, уже тогда планировало создание филиалов в странах бывшего СССР и Восточной Европы. Но если украинские и польские власти интересовали инвестиции в старые автозаводы, то Узбекистан был площадкой в буквальном смысле в чистом поле.
Благодаря этому именно узбекский проект Daewoo, созданный на паритетных началах с госкомпанией ««Узавтосаноат», стал единственным успешным и живет по сей день. Да и сроки получились кратчайшими по машиностроительным меркам: уже 19 июля 1996 года завод UzDaewoo в городе Асака Андижанской области выпустил первые автомобили Nexia, Tico и Lanos, лицензионные и слегка модернизированные копии Opel Kadett, Suzuki Alto и Suzuki Every середины 80-х. По европейским меркам уже устаревшие, но превосходившие постсоветские машины как минимум качеством.
«Я узбеков люблю. Они в мороз хорошо заводятся» — российская реклама Daewoo Nexia того времени, в общем, наглядно показывала отношение россиян к новинкам (вот только в народе они были не мужского, а женского пола — «дэушки»). В самом же Узбекистане были популярнее субкомпактные пятидверки Tico и еще более крошечные микроавтобусы Lanos, а также Labo, микрогрузовичок на ее базе. Забегая вперед, отметим: по сей день древний Damas с карбюраторным двигателем — бестселлер местного рынка (54 341 штуки в 2021 году).
Узбекистанский автопром долгое время развивался в исключительно тепличных условиях. В стране были установлены одни из самых высоких ввозных пошлин на автомобили в мире. Фактически они были заградительными и исключали ввоз новых легковых автомобилей в нижнем и среднем ценовом диапазоне. На местном рынке конкурентов у продукции «ДжиЭм Узбекистан» (новое СП было создано после банкротства Daewoo) просто не было, а реализация автомобилей осуществлялась фактически в режиме постоянной очереди. Просто пойти в автосалон и купить машину сразу было нельзя. Автопромышленность имела и важное значение как источник иностранной валюты. Знаменитые некогда на российском рынке Chevrolet Lacetti могли поставляться на экспорт по цене ниже себестоимости, а при расчете в валюте стоить в России дешевле, чем в Узбекистане. Но внутри страны автомобили продавалась при расчете не в национальной валюте, а в долларах. Фактически создавался дефицит предложения, из-за чего уровень автомобилизации Узбекистана быстро оказался ниже, чем у соседей, а автомобиль оставался роскошью. Свою роль играло и демографическое давление, ведь за тридцать лет население страны почти удвоилось.
Острый кризис старой модели автопромышленности совпал со смертью Ислама Каримова в 2016 году. Тогда и было объявлено, что раньше отрасль работала «не совсем правильно», и это даже нашло отражение в новой концепции развития национального автопрома. Было признано, что автопром работает в убыток и при отсутствии конкуренции не может полностью загрузить имеющиеся мощности, модельный ряд устарел, что обвалило продажи автомобилей за рубеж, формирование местного пула поставщиков автокомпонентов излишне зарегулировано.
В результате акциз на транспортные средства был снижен на 26%, с 2017 года началось открытие авторынка для сторонних поставщиков. При этом государство сохранило полный контроль за ранее сформированной под своей опекой автопромышленностью, выкупив в 2018 году у американцев 100% акций корпорации в Асакинском автозаводе. Теперь предусматривается отказ от политики запретительных пошлин в сторону введения утилизационного сбора при ограничении импорта подержанных автомобилей. Внутри страны ставка делается на развитие конкуренции в сфере автосборки.
Сейчас сборочные мощности в Узбекистане по легковым автомобилям составляют порядка 350 тыс. машин. Из них на государственный UzAuto Motors приходится 300 тыс., в том числе 250 тыс. машин на головной завод в Асаке и 50 тыс. в совокупности на сборочных линиях в Питнаке (40 тыс. машин) и Ташкенте (10 тыс.). Примечательно, но в Ташкенте филиал UzAuto Motors разместили на площадях бывшего Ташкентского авиационного ПО. В стране наблюдается настоящая учредительская горячка: анонсируются всё новые проекты с участием европейских, китайских, корейских и даже иранских компаний.
С учетом строящихся автосборочных производств число предприятий в контуре автомобильной промышленности (сборка и производство комплектующих) приблизилось к 100 с общим числом занятых более чем 30 тыс. человек, из них около трети занято непосредственно на автосборочном производстве.
Уровень локализации по освоенным в производстве легковым моделям на государственных заводах в среднем составляет 42‒50%, по отверточной сборке грузовиков — не более 12‒20%. Эти показатели примерно соответствуют уровню из наиболее продвинутых, а ныне закрытых автосборочных заводов иностранных компаний в России.
Из локализованных компонентов и деталей в первую очередь следует отметить ДВС объемом 1,2 и 1,5 литра, а также лакокрасочные материалы, герметики, фары и фонари, стекла, свечи зажигания, сиденья, электрожгуты, топливные баки и часть штампованных деталей, пластиковые панели, глушители, противоударные дверные балки и кузовные части автомобилей, автомобильные катализаторы, диски колес и детали узлов шасси, аккумуляторы, стеклоподъемники, системы обогрева, охлаждения, вентиляции. Часть продукции местного автокомпонентного производства поставляется и на российские заводы, в частности на ГАЗ.
Зависимость автопрома Узбекистана от бывших материнских компаний остается высокой: импортируются коробки передач, вся электроника. Полноценный научно-технический центр при UzAuto Motors был создан только в 2020‒2021 годах.
В 2009‒2012 годах в Самарканде собирали тяжелые грузовики MAN, затем это производство было перенесено на отдельную площадку в Джамбайском районе Самаркандской области, где собирают до 1500 тяжелых грузовиков и спецмашин на их шасси ежегодно. Примерно вдвое больше собирается в Узбекистане «КамАЗов», причем в основном старых К3 с дорестайлинговой кабиной и старым же камазовским V8 в дизельной и метановой версиях. Впрочем, тяжелые грузовики местной сборки давно в меньшинстве — уже большую часть и рынка, и парка занимают китайские самосвалы и тягачи.
Периодически появляются данные о желании руководства страны производить электромобили, причем всякий раз собственной разработки. Пока на поверку эти планы оказывались лишь проработками рынка, а то и вовсе благими намерениями: ни один контракт на разработку не был заключен. Время соперничать не только с Россией и Турцией, но и с Белоруссией и Ираном пока не пришло.
Но придет, залогом чему привлечение лучших кадров из близлежащих стран-автопроизводителей, в том числе из России. В прошлом году главой UzAuto Motors стал Бу Андерсон, до того сделавший громкую карьеру в Европе и в России (он возглавлял группу ГАЗ в 2009‒2013 годах, а затем еще два года руководил АвтоВАЗом). Если первый год швед занимался «наведением порядка» и не делал решительных шагов, то недавно стало известно о переменах в политике предприятия. В частности, о снятии с производства двух наименее дорогих и маржинальных моделей, Spark и R3, для «расчистки» конвейера под сборку более выгодной техники. И не только марки Chevrolet, но и китайской BYD, в том числе с гибридным приводом. Не исключено, что на сотрудничество с китайцами Андерсон пошел для возобновления экспортных поставок в Россию. Экспорт же к нам моделей Chevrolet узбекского производства прекращен весной 2022 года по требованию американских партнеров.
Александр Астапов, Андрей Горбунов
В одной только столице сейчас в стройке около 500 проектов. В Ташкенте появились первые высотки в 25–30 этажей
До 2018 года жилья в Узбекистане строилось крайне мало, девелопментом занималась узкая группа приближенных к первому президенту страны Исламу Каримову застройщиков. При новом президенте стройка была либерализирована: государство активно выделяет земельные участки, десятки частных девелоперов возводят здания, на рынок пришли иностранные компании. Большие средства вкладываются государством в развитие инфраструктуры. Строительство жилья крайне важно для властей Узбекистана не только как один из локомотивов местной экономики, но и как элемент стабильности государства. В стране высокая рождаемость и низкая обеспеченность жильем (менее 20 квадратных метров на человека), население растет по два процента в год.
В Узбекистане строительный бум. По официальным данным, только в прошлом году объем строительных работ удвоился. За пять лет удвоились и цены на жилье. «Ташкент сегодня — это один из самых горячих и интересных рынков недвижимости мира. С одной стороны, страна вышла из двадцатилетней изоляции. Страна была закрыта от мира даже сильнее Ирана, который все-таки был связан с другими странами многочисленными диаспорами. Сейчас Узбекистан очень быстро меняется, есть большой внутренний запрос на изменения, идет строительный бум, — говорит генеральный директор Commonwealth Partnership Денис Соколов. — Потенциал огромен. Ташкент — это самый крупный город в Средней Азии. Его население сейчас около трех миллионов человек, в перспективе будет пять. Такие мегаполисы в мире уже все переоценены, в них сложился статус-кво на рынке недвижимости, а здесь перестройка идет полным ходом».
Параллельно с либерализацией девелопмента узбекское правительство пытается проводить и активную жилищную политику. Главная программа президента Шавката Мирзиёева — «Доступное жилье», которая должна помочь с покупкой жилья малообеспеченным горожанам. Государство оказывает финансовую поддержку при покупке жилья в ипотеку нескольким группам населения: молодым семьям, многодетным семьям, врачам и другим. Претенденты должны подать документы в местные органы власти, и, когда подойдет очередь, они могут получить в банке льготную ипотеку.
Программа доступного жилья предполагает государственные субсидии по ипотеке. Заемщик может погасить 10% первоначального взноса по ипотеке, ему компенсируется и часть процентной ставки, превышающей 10‒12% годовых в зависимости от региона. Ипотечная ставка в 12% годовых кажется высокой, однако для Узбекистана она льготная. Рыночная ипотека выдается по ставкам от 17% годовых (базовая ставка ЦБ Узбекистана сейчас 15%, а инфляция — чуть больше 12%), можно встретить и предложения со ставкой 26%. Накачка спроса через ипотеку теоретически должна разгонять цены, но в Узбекистане этого сейчас не происходит. Выдача кредитов на доступное жилье ограничено, программа только разворачивается: в 2020 году было выдано 15 тыс. кредитов, в 2021-м — 30 тыс. кредитов, в этом году, по плану, 45 тыс. Плюс разгона цен пока не происходит из-за низкой платежеспособности населения Узбекистана: ВВП на душу населения быстро растет, но все равно очень низок: менее 2000 долларов по текущему обменному курсу.
Сегмент рыночного девелопмента на рынке жилья переживает бум. «Сейчас только в Ташкенте более 200 новостроек, и основной объем предложения сконцентрирован у 20 девелоперов», — говорит генеральный директор одного из крупнейших девелоперов Узбекистана Orient Group Андрей Сафронюк. Впрочем, одна из особенностей молодого узбекистанского рынка недвижимости — недостаток статистики: по некоторым данным, в столице в стройке около 500 проектов разного масштаба. «По ощущению Узбекистан сегодня — это Россия 90-х: драйв бизнеса, много новых компаний, нет жестких правил и ограничений. По уровню девелопмента это Москва двадцать лет назад. Условно говоря, элитные объекты похожи на московский бизнес-класс начала 2000-х — а-ля “Донстрой”, — говорит аналитик рынка недвижимости Юрий Кочетков. — В основном, новостройки — это точечная застройка. Веяния по развитию территорий и качественному благоустройству пока не дошли туда. Но местные застройщики быстро учатся».
По данным Института прогнозирования и макроэкономических исследований, новостройки в Ташкенте за год подорожали на 8%, средняя стоимость составила 940 долларов за квадратный метр. Причем с мая цены начали снижаться: в среднем по проценту в месяц. «По классам жилье в Ташкенте трудно делить. Самые дешевые новостройки стоят по 400‒600 долларов за квадратный метр, проекты среднего уровня — 1000, местная “элитка” — 1200‒1700 долларов за метр, — говорит Юрий Кочетков. — Жилые новостройки строятся по схеме долевого строительства: на деньги покупателей. Да, есть некачественное строительство и повсеместно серьезный сдвиг по срокам сдачи объектов, но в целом проблемы не критичны. Но, заметим, что местный рынок недвижимости в нынешнем состоянии очень молод: ни одного кризиса он пока не прошел».
На узбекский рынок вышли казахстанские и турецкие строительные компании. Турки во многом задают и архитектурную моду. Это тоже похоже на Москву 90-х, когда эстетика новых зданий в центре во многом задавалась архитекторами, работавшими в компаниях — турецких подрядчиках. В последнее время стала формироваться и государственная политика в области этажности новостроек. В отличие от европейских городов высота зданий нормируется не сверху («не более стольких-то этажей»), а снизу. В прошлогоднем указе президента Узбекистана определяется, что городские новостройки должны иметь не менее семи этажей. За счет этого планируется избежать «расползания» города, формировать более плотную застройку.
Фактор российских релокантов на узбекистанском рынке недвижимости пока не слишком проявился. Сообщалось, что в феврале‒марте в Ташкент переехало до 15 тысяч россиян, но эти данные выводились из количества новых банковских карточек. В реальности количество переехавших как минимум в несколько раз меньше. Но и этого хватило, чтобы цены аренды в феврале‒марте выросли на 15%. Стоимость аренды оборудованных квартир начинается от 400‒450 долларов. «Сейчас я вижу новый всплеск интереса к релокации. Но интересно, что в Узбекистан в последние два года переезжало много российских специалистов по девелопменту, ехали целыми командами. Так, в одном из крупнейших застройщиков Orient Group работает чуть ли не 200 россиян», — говорит Денис Соколов.
Одна из важных инициатив президента Мирзиёева — строительство деловых кластеров в разных городах Узбекистана: Фергана-Сити, Самарканд-Сити. Флагманский проект — Ташкент-Сити — был запущен в 2017 году, он должен стать визитной карточкой современного Узбекистана. Государство расчистило большой участок земли площадью 80 га в центре города, решило вопрос с инфраструктурой, а частные компании, купившие участки земли, застраивают их. Проект реализован на 80%: построены жилые кварталы, разбит парк, достраиваются торговый центр и гостиницы. В Ташкент-Сити появились первые в городе небоскребы высотой 25‒30 этажей. До 2018 года в Узбекистане не строились здания выше девяти этажей по соображениям сейсмической безопасности, однако сейчас такое ограничение снято с появлением новых технологий строительства, и по всему городу начали строить 20‒25 этажные здания. В Ташкент-Сити сейчас завершается строительство и самого высокого здания в Узбекистане — 51-этажного Nest One высотой 250 метров.
Алексей Щукин