Как неолиберальная безопасность и ответственность превращаются в безответственность и хозяйственную и культурную деградацию. И что может предложить Россия на пути созидательного и действительно прогрессивного устойчивого развития
Социальная ответственность, экологическая ответственность, развитие человеческого капитала, устойчивое развитие, ESG-трансформация — эти хорошие слова звучат в западном мире так громко и так часто, что эхом отражаются в коридорах университетов, власти, бизнеса и в медиапространстве всего мира, в том числе в России. «Развитие практик управления климатическими рисками и возможностями», «создание условий для эффективного труда и развития человеческого потенциала», «содействие экономическому благополучию и процветанию всех» — это цитаты из лозунгов корпоративных политик крупных российских компаний.
Журнал Forbes от 23 декабря 2021 года писал: «Мы изучили практики Coca-Cola — корпорации, которая в 2020 году была признана Dow Jones Sustainability Index самой устойчивой среди производителей напитков. Значительные вложения в ESG только повышают ее инвестиционную привлекательность. В этом году Coca-Cola седьмой раз подряд получила наивысший рейтинг ААА от MSCI».
Мы не спим? Ведь это сказано о компании, которая десятки лет наливает копеечную вредную жидкость в пластиковые бутылки и заваливает этим мусором мир, портит здоровье людей и экологию.
Весь этот шум напоминает советские идеологические кампании типа «Решения N-ского съезда КПСС — в жизнь!». Однако как за решениями N-ского съезда КПСС, так и за пропагандой устойчивого развития стоят вполне конкретные парадигмы, которые имеют теоретические основания и задают определенную логику.
Надо сказать, что здравые основания повестки действительно устойчивого развития заложены в философии русского космизма — Николаем Федоровым, Владимиром Соловьевым, Владимиром Вернадским и проч. В русском космизме основанием устойчивого развития мира является вселенское предназначение человека как гармонизатора мироустройства, без активного воздействия которого Вселенная не может устойчиво существовать.
Однако в мировой тренд теория устойчивого развития оформлена на совсем других основаниях Римским клубом, который был создан в 1968 году. В 1970-м Римский клуб заказал команде Денниса Медоуза (ученик кибернетика и автора компьютерной модели «Мир-1» Джея Форрестера) из Массачусетского технологического института исследование на тему «Сложное положение человечества».
В 1972 году Римскому клубу был представлен отчет команды Медоуза «Пределы роста», созданный на основании компьютерной модели «Мир-3». Отчет был не раз издан в виде книг, которые переведены на многие языки мира, стали очень популярны и разошлись огромными тиражами.
Компьютерная модель, созданная командой Медоуза, построена на взаимодействии пяти параметров: рост населения, индустриализация, производство продуктов питания, загрязнение окружающей среды, потребление невозобновляемых природных ресурсов. Причем изначально было сделано следующее утверждение: «Все пять основных элементов мировой системы… в настоящее время подвержены росту. Их годовой прирост имеет закономерность, которую математики называют экспоненциальным ростом».
Что такое экспоненциальный рост, хорошо передает восточная легенда о падишахе и умном визире, который попросил падишаха отдать ему столько зерен пшеницы, сколько уместится на шахматной доске, если их удваивать с каждой клеткой. На первую положили одно, на вторую два, на третью четыре… на десятую 512… на двадцать первую — более миллиона, на сороковую — триллион! Запасы зерна во всем государстве при экспоненциальном росте закончились быстрее, чем падишах достиг 64-й клетки.
Не кажется ли читателю очевидным и не требующим компьютерного моделирования, что при экспоненциальном росте что-угодно довольно быстро забьет любое конечное пространство и исчерпает все конечные ресурсы? Но эти выводы надо было привести, потому что логика «устойчивого развития на неолиберальный манер» развивает их до сих пор.
Ключевой фактор стабилизации — остановить рост численности населения, то есть рождаемость уравнять со смертностью, при том что продолжительность жизни будет расти (это хорошо и необсуждаемо). «Желаемый темп рождаемости — это такой темп рождаемости, который бы имел место, если бы можно было осуществлять “идеальный” контроль над рождаемостью… понятие “контроль над рождаемостью” определяется в самом широком смысле и включает… использование противозачаточных средств, аборты, половое воздержание».
В докладе Медоуза «Пределы роста» закладываются основы механистичного, примитивно-рационального экономического подхода к социальной политике, прежде всего к ее базе — семье
В докладе закладываются основы механистичного, примитивно-рационального экономического подхода к социальной политике, прежде всего к ее базе — семье: «Ценность ребенка включает в себя денежные аспекты… — вклад ребенка в бюджет семьи, когда он начнет работать… и в конечном счете зависимость родителей в пожилом возрасте от финансовой помощи ребенка. Но по мере того, как страна становится более развитой… появление ограничивающего труд детей законодательства, обязательного образования, системы соцобеспечения снижает потенциальную денежную ценность ребенка… Напротив, затраты на ребенка включают в себя разные финансовые средства на обеспечение нужд ребенка, потерю возможных доходов, связанную с тем, что мать тратит свое время на возможный уход за ним…».
То есть детей рожать бессмысленно, потому что теперь невыгодно: расходы на них превышают доходы от них! Далее следуют логичные примитивно рациональные рассуждения «компьютерщика», или, лучше сказать, рассуждения «компьютера» о семье, социуме, хозяйственной деятельности человека, техническом прогрессе, экологии, расселении людей и т. п.
Остальные выводы очевидны и на первый взгляд покажутся не ужасными, а вполне благими. Основная логика — остановить экспоненциальный рост всего, так как при росте численности населения с такой же скоростью растет занимаемая людьми (и их хозяйственной деятельностью) площадь планеты, производство и отходы, а значит, исчерпываются конечные природные ресурсы.
Поэтому надо остановить рост вложений капитала в производство материальных благ, перевести вложения капитала в сферу нематериального — услуг, здравоохранения, образования. Увеличить степень переработки отходов. Снизить выбросы в атмосферу СО2, так как впервые было выдвинуто робкое предположение, что атмосфера не сможет переработать экспоненциальный рост выбросов СО2. Снизить вчетверо потребление невозобновляемых ресурсов Земли (здесь интересно задаться вопросом, почему ресурсы Вселенной считаются бесконечными?). Увеличить производство продуктов питания без увеличения нагрузки на почву. Создать равномерную систему распределения благ, систему единообразных социальных и культурных норм (то есть сделать человечество более однородным), потому что иначе компьютерная модель будет слишком сложна, чтобы учесть все разнообразие человеческой жизни на Земле, а прогнозирование и планирование будет затруднено.
В этих требованиях уже просвечивают основные тенденции неолиберальной идеологии мирового развития, которые навязываются нам сегодня как безальтернативные. Урбанистика мегаполисов, растущих небоскребами вверх; новая экономика услуг — это истерия здравоохранения, всеобщее высшее образование и перманентное всеобщее переобучение, а также креативная экономика арт-кластеров (где скучающие горожане могут делать вид, что они что-то производят); переход на суперинтенсивное земледелие и животноводство за счет уничтожения биоразнообразия в растениеводстве и животноводстве (переход на глобальный посевной материал и глобальные породы скота); производство искусственной пищи, в том числе переход с пастбищного на кучное содержание глобальных суперпродуктивных пород скота (на искусственных кормах и лекарственных препаратах); борьба с углеродным следом (неясно, насколько он вреден); ресурсосберегающие технологии (часто наносящие больший экологический вред, чем пользу); раздельный сбор и переработка мусора (количество которого можно было бы легко сократить на порядок, если бы это было кому-нибудь нужно); пропаганда бессемейности, бездетности, позднего деторождения, свободы от половой идентичности; псевдоинклюзивная экономика, в которой под медиазвон о равноправном включении в экономику стариков, негров, женщин, геев и прочих ущемленных социальных слоев происходит суперконцентрация богатства (75‒80%) в узком пятипроцентном слое населения развитых стран (в истории человечества никогда не достигавшая таких пропорций).
Вышеперечисленные выводы команды Медоуза — это несколько примитивные, но вполне честные рассуждения ученого-материалиста. Однако развитие этой логики дало пугающие плоды, а, как известно, по плодам узнается, хорошее или плохое дерево.
Что мы имеем сегодня, 50 лет спустя, в виде цивилизационных установок, транслируемых неолиберальной идеологией, которая имеет начало в докладе «Пределы роста»? Мы не обязаны здесь видеть логику злого умысла или заговора против человечества. Достаточно понять логику примитивного компьютерного рационализма и желания все спланировать, проконтролировать, снизить любую неопределенность, связанную с разнообразием, с настоящим созиданием и творческим развитием.
Уж скорее это можно назвать логикой бюрократии — государственной, межгосударственной, корпоративной, какой угодно (искусственный интеллект — это продолжение и следующая ступень развития тотальной бюрократии).
В первую очередь это установка на разрушение института семьи как тесного союза мужчины, женщины и детей, потому что это всегда считалось сферой личного, интимного неконтролируемого пространства.
Второе — разрушение настоящего культурного разнообразия. Культура — от латинского глагола colo, «обрабатывать землю». Если людей оторвать от своей земли и территории, то постепенно культура исчезнет, то есть превратится в утонченное потребительство или в люмпен-попсу. Мы наблюдаем это в любых больших городах как среди титульных наций, так и в национальных гетто, созданных на чужой земле.
Потеря реальной связи с экосистемой своего места, своей земли разрушает настоящую культуру и порождает разобщенность, атомизацию или агрессивное сплачивание вокруг уже номинального сохранения потерявшей практический смысл традиции. Вавилонское столпотворение и смешение всего — народов, культур, гендеров — с одновременным созданием псевдоидентичности «меньшинств» позволяет создать предсказуемую управляемую пассивную среду, потерявшую почву под ногами и, как следствие, утратившую пассионарность.
Третье следствие «компьютерной модели» — это сознательное отстранение человека от природы, охрана природы от человека. Если в докладе «Пределы роста» команда ученых только предполагала, что углеродный след и исчерпание природных ресурсов угрожает существованию человечества, то за 50 лет последовательного финансирования исследований, носящих исключительно алармистский характер, и замалчивания результатов исследований, противоречащих этой логике, радикально-охранительная экологическая повестка стала некритикуемой, «всесильной, потому что единственно верной».
Дело дошло до массового уничтожения домашнего скота как причины глобального потепления (например, сейчас ЕС обязывает Ирландию, животноводческую страну, уничтожить 200 тысяч коров, которые, видите ли, буквально «портят воздух»). Однако многие ученые утверждают, что потепление связано с циклическими астрономическими процессами, а не с углеродными выбросами, и что оно не критично для экосистемы Земли (см. например, Craig Loehle and Nicola Scafetta, Climate Change Attribution Using Empirical Decomposition of Climatic Data, The Open Atmospheric Science Journal, 2011, 5)
Хозяйственная деятельность человека в такой модели сведена к экономике потребления. Созидание допускается только как создание технологий сбережения и производство искусственной среды (от искусственных продуктов питания до клонирования животных), активная гармонизирующая роль человека в экосистеме Земли и Вселенной (с которой начиналась экологическая повестка устойчивого развития в трудах русских ученых-космистов) забыта и игнорируется. Это приводит к тому, что созидание фундаментальных, да и даже долгосрочных ценностей объявляется неперспективным.
Странным образом единственный забытый призыв авторов доклада «Пределы роста» — создавать товары все более длительного срока использования. Напротив, ценным и модным объявляется все временное, не имеющее долгосрочной ценности — временные строительные конструкции, изобилие часто сменяемой дешевой «модной» одежды, сокращение срока службы автомобилей и т. д. Удивительно, как эта тенденция сочетается с дискурсом «правильной» утилизации всего этого временного хлама.
Мы видим сейчас, что в наших головах поселилась железная неолиберальная логика, которая реализует положения теории культурного и социального кодирования поведения человека для достижения контролируемого гармоничного развития общества
За 50 лет, прошедшие с опубликования доклада «Пределы роста», логика контроля над развитием человечества проделала большой путь — от понятного, «нестрашного» призыва контролировать численность населения, способствовать распространению общечеловеческих ценностей и скорейшему наступлению всеобщего либерального благоденствия до распространения неолиберальной теории культурного кодирования ради построения эусоциального человеческого общества.
В 1970-е и 1980-е годы безобидный и добрейший американский ученый-биолог Эдвард Уилсон, изучавший так называемые эусоциальные сообщества животных — муравьев, пчел и голых землекопов, выдвинул в своих трудах «On Human Nature» (1979) и «Genes, Mind and Culture: The coevolutionary process», (1981) такую умозрительную теорию. Гармония отношений внутри муравейников, пчелиных семей и сообществ голых землекопов обусловлена природой — почти полным генетическим кодированием их поведения. Одни трудятся, другие защищают, матка рожает — никакой возможности (то есть свободы) для нарушения гармонии.
А вот поведение людей на биологическом уровне не закодировано на 100% — отсюда дисгармония. Однако можно заметить, что люди подчиняются культурным и социальным нормам. Поэтому родилась теория двойного кодирования людей: то, что не закодировала природа на биологическом уровне, можно закодировать на уровне социальных и культурных норм, которым все должны подчиняться. И будет полная гармония и всеобщее счастье.
Опять же, обходясь без привлечения теории мирового заговора элит, мы видим сейчас, что в наших головах поселилась железная — в прямом (в смысле искусственного интеллекта) и переносном (чисто умственном) смысле — неолиберальная логика, которая реализует на практике положения теории культурного и социального кодирования поведения человека для достижения контролируемого гармоничного развития общества.
Для этого необходимо разрушить многообразие, «цветущую сложность» (Константин Леонтьев) социальных и культурных норм, которая возникла по причине сложных связей людей с территорией проживания, тесного и подчас травматичного взаимодействия людей между собой и небезопасного, но глубокого контакта с природой. И чтобы совсем эту «цветущую сложность» человеческой цивилизации добить, надо вышибить даже ее интеллектуальные (в виде свободы выражать свое мнение) и исторические основания (в виде традиции) при помощи «культуры отмены» и переписывания истории всего, включая науку и искусство.
Мы видим, как распространяется логика снижения рисков, тотальной безопасности, обязательного обсуждения и избавления от психотравм, логика стерильности и избегания тесных контактов. Как поощряется логика «надо валить» — из деревни в мегаполис, из Африки в Европу. Как разрушается любая естественная традиционная идентичность — половая, семейная, культурная, — а взамен насаждается любая нетрадиционная.
Все это происходит под громкие призывы к социальной ответственности перед обществом вообще, перед природой вообще, за глобальные последствия — за все далекое и всеобщее, но только не за конкретное, что нас окружает на расстоянии взора и вытянутой руки, — не за родных, близких, друзей, соседей, не за то, чтобы можно было удить рыбу в реке под окном, не за то, чтобы в лесу собирать грибы.
Это призывы к ответственности, которая не имеет для нас никаких конкретных последствий. А всего, что имеет конкретные последствия, нам предлагается избегать — необходимости сохранения семьи, тесного контакта с природой, с соседями, — да и вообще меньше взаимодействовать с невиртуальной реальностью. Это все травматично, опасно, вредит здоровью и вообще рискованно.
Согласимся, что в России происходит во многом то же самое. Есть надежда, что мы недостаточно логичны и достаточно инертны, поэтому у нас есть шанс остановиться на полпути, осознать, что этот путь ведет к катастрофе и увидеть другую логику развития.
Для этого необходимо обрести гуманитарный и семиотический суверенитет. Для этого недостаточно провозгласить ориентацию на сохранение традиционных ценностей, надо эти ценности переосознать и воплотить в жизнь. Перефразируя русского философа Владимира Соловьева, нужно пойти по пути истинного прогресса — надо взять ценности прошлого и принести их в будущее. А это не получится сделать ни на пути охранительного дискурса, ни на половинчатом пути разделения «псевдообщечеловеческих», но сохранения традиционных ценностей. Придется «либо надеть трусы, либо снять крестик». Придется либо сдаться единому миропорядку и двигаться навстречу цивилизационной катастрофе, либо идти в другую от неолиберализма сторону.
Поддержка крепких семей и деторождения, антиювенальная юстиция — это банально и лежит на поверхности. Пространство семьи — это нерушимое личное пространство, пока соблюдается уголовный и административный кодекс. Инновационно и прогрессивно, но сложнее другое: экономической и общественной единицей в государстве должна стать семья или домохозяйство, а не отдельный человек. Это сложнее, чем все делить на 140 миллионов, поощрять индивидуалистическую конкуренцию и протестантскую идеологию лидерства, но в этом и есть прогресс и инновация — построить государство, в котором фундаментом общества и экономики является семья.
Отсюда должна следовать перестройка налоговой системы, общественной мотивации, социальной защиты и помощи. А зачем все это и почему? Почему семья важна, несмотря на то что финансово невыгодна, что функционально без нее можно теперь обойтись, в отличие от исторического прошлого? Потому что семья — это одна из фундаментальных основ мироустройства, такая же как солнце, луна и звезды. Без семьи невозможен человек, невозможна человеческая цивилизация.
Необходимо двинуться по пути построения экономики труда и созидания долгосрочных непотребительских ценностей, надо решиться дестимулировать экономику потребления. Для этого надо думать о значительном снижении налогов на хозяйственную деятельность с высокой долей оплаты труда и о введении прогрессивных налогов на потребление — это запустит контур малых инвестиций в долгосрочные и фундаментальные ценности.
Необходимо стимулировать создание добавленной стоимости, дестимулировать доходы от спекулятивных сделок и спекулятивного капитала, а значит, прогрессивно снижать НДС, вводить налог с продаж, повышать налоги на дивиденды и доходы от акций, сделать крупные бездоходные инвестиции обязанностью государства (условно говоря, задачей АвтоВАЗа, который контролируется государством, должно стать не извлечение максимальной прибыли, как происходит сейчас, а создание лучших в мире машин со 100-процентной локализацией, на которых будут ездить граждане России).
Производство товаров долгого срока службы, долгосрочные вложения в основные фонды должны стать более выгодными, чем высокая оборачиваемость капитала. Необходимо мотивировать крупный и средний бизнес к переходу на паретто-эффективность, то есть на создание общественных благ, а не извлечение индивидуальной выгоды. Как это все сделать, надо думать, это непросто, но это и есть построение новой экономики, построение суверенной альтернативы неолиберальной экономике бесконечного потребления, роста спекулятивного капитала и неравенства, вытеснения квалифицированного созидательного труда.
Уже нет необходимости тесно контактировать с природой ради добычи средств к существованию. Но зато огромный рынок приложения труда — это забота о гармоничном состоянии природы, природы — здесь, природы — у нас, которую мы видим и до которой можем дотянуться рукой. Пока мы болтали о глобальном потеплении и углеродном следе, наши леса пришли в ужасающее состояние, обмелели великие реки — Ока, Кубань, Чепца, Вятка. А что говорить о сотнях малых, но некогда полноводных реках и ручьях — они просто исчезли (это мы видим, проезжая по шоссе мосты над сухими руслами рек, которые до сих пор отмечены дорожными знаками РЕКА, РУЧЕЙ).
Истощение плодородных почв может лишить нас возможности есть натуральную пищу. Под угрозой исчезновения от ненужности находится не только биоразнообразие дикой природы, но и биоразнообразие растениеводства и животноводства. Восстановление гармонии и развитие (именно так!) экосистемы Земли — это новый огромный инновационный рынок квалифицированного труда, связанный с производством фундаментальной для человечества ценности. И наша огромная страна не только предоставляет для этого возможности, но остро нуждается в этом.
Приведу простой пример. В Советском Союзе в охране леса было занято примерно 0,5 млн человек, сейчас на порядок меньше, результат мы наблюдаем, в том числе в виде лесных пожаров. Но производительность труда и автоматизация в мировом хозяйстве выросла настолько, что количество людей, занятых на производстве, упало в разы и будет продолжать падать. Мы пытаемся выдумать, высосать из пальца новую креативную экономику, которая займет людей — арт-кластеры и арт-пространства, где миллионы скучающих горожан продают друг другу «воздух».
А почему не заняться нужным и очень важным делом — не охранением, а развитием и гармонизацией экосистемы нашей страны, нашего региона, района, поселения? Эта отрасль экономики будет способствовать возрождению истинно творческого, созидательного, квалифицированного труда, возврату к равномерному расселению людей по Земле, дальнейшему освоению и заселению пространств.
Необходимо начать восстанавливать культурные связи с территорией проживания, а значит, поддерживать местные особенности, а не глобалистские тренды. Не просто сохранять традиции в среде специалистов-фольклористов, но возрождать их в бытовой практике повседневной жизни.
«Добрянка» — это не аттракцион, который позволил себе богатый любитель русской культуры, не люксовый магазин для богатых, это работающий бизнес, ориентированный на обычных жителей района. В этом и есть настоящая сложнейшая технологическая инновация
Кажется, что жизнь изменилась и теперь «высокая», «сложная» культура может быть только в консерваториях, театрах и дорогих ресторанах, а в повседневной жизни только люмпен-попса — «евровидение», «макдональдсы», «эйчэндемы» с одинаковыми тряпками на резинке и «ашаны», где воняет мокрым картоном. Кажется, что сложное пение, танец, устное творчество, красивая сложнокроенная разнообразная одежда — все безвозвратно ушло из «народа» в «люкс» (да и «люкс» деградирует). Но, история развивается по спирали, и возврат на новом витке к новой сложности возможен. Уже сейчас мы видим в среде образованного среднего класса интерес к традиционной культуре, натуральной пище, приготовлению сложной домашней еды, возврату к «медленной» осознанной жизни.
И кто сказал, что возврат к традиции не связан с инновациями? В Новосибирске вот уже лет пять как открылась маленькая сеть гипермаркетов русской еды «Добрянка». В «Добрянке» стоит огромная русская печь на два устья. Русская печь стоит в торговом центре, официально согласованная с пожарными. В этой печи круглосуточно готовятся 280 блюд русской кухни — сотни килограммов и литров пирогов, каш, томленых щей. В центре зала на глазах покупателей 12 часов подряд выпекаются и тут же выставляются на прилавок блины с десятками национальных начинок, лепятся десятки видов пельменей. В отделе десертов продается с десяток вкуснейших киселей (кисель — это не липкая сладкая жидкость на крахмале, а десертное отвержённое желе), в напитках — настоящие квасы и меды (не противное разбавленное сладкое квасное сусло и не странный никогда не существовавший напиток «медовуха», именуемый почему-то словом, всегда обозначавшим болезнь пчел). В отделах гипермаркета тысячи русских продуктов и блюд только из натуральных продуктов.
Смена из трехсот поваров ежедневно готовит блюда на кухне за стеклом. Как это отличается от примитивной экономики гипер- и супермаркетов, где десятки гастарбайтеров заняты оболванивающим человека простейшим трудом — выставлением дешевой низкого качества интернациональной еды и продуктов на полки.
«Добрянка» — это не аттракцион, который позволил себе богатый любитель русской культуры, не люксовый магазин для богатых, это работающий бизнес, ориентированный на обычных жителей района, в котором ежедневно пробиваются тысячи чеков. В этом и есть настоящая сложнейшая технологическая инновация, это новая экономика, основанная на сложном творческом труде — как охлаждать огромную печь, которая работает на дровах и не гаснет более года, как обеспечивать полную пожаробезопасность, как поддерживать климат и санитарные условия в помещении, где сотни человек жарят, парят, варят, как выстроить сложнейшие технологические цепочки, основанные на натуральных продуктах, без искусственных консервантов и усилителей вкусов, как найти и воспитать поставщиков таких продуктов (лесных ягод, дикой рыбы, мяса скота на свободном выгуле и натуральном корме)? И как все это сделать финансово конкурентоспособным и устойчивым!?
Это не дутые инновации «илонов масков», которые, во-первых, непонятно зачем нужны, во-вторых, жутко дорогие, в-третьих плохо ездят, плохо летают и абсолютно бесполезны для человечества, по большому счету. Такие инновации, основанные на традициях, берущие ценное в прошлом и несущие его в будущее — это и есть прогресс (еще раз помянем русского философа Владимира Соловьева).
Модерн и постмодерн (как дементное продолжение модерна) в культуре; низведение хозяйственной деятельности человека к «экономикс» — к извлечению прибыли и удовлетворению потребностей; охранительный экологизм; мегаполизация расселения — все это катастрофический путь развития. Почему катастрофический? Как минимум потому, что этот путь исчерпал потенциал позитивного и созидательного развития. Неолиберализм — это охранительная идеология, пытающаяся сохранить отмирающие тенденции и траекторию тупикового пути.
В противовес Римскому клубу в России необходимо создать Русский клуб, который займется разработкой инновационных всеобъемлющих моделей, прежде всего гуманитарных (гуманитарных, но количественно описываемых моделей), которые предложат миру путь созидательного и действительно прогрессивного устойчивого развития.