Один из самых титулованных гитаристов России — о гитарной музыке и о том, как складываются судьбы гитаристов
Артем Дервоед — выпускник Российской академии музыки имени Гнесиных (класс заслуженного артиста РФ, профессора Николая Комолятова), обучался в академии «Киджиана» (Сиена, Италия) у Оскара Гильи — ученика Сеговии и в Гитарной академии Кобленца (Германия) у Аниелло Дезидерио. Лауреат престижных международных конкурсов и обладатель 16 первых премий. Среди конкурсов — имени Микеле Питталуги (Италия), принцессы Кристины (Испания), Александра Фраучи (Россия), конкурсы BostonGuitarFest (США), StefanoStrata — Città di Pisa (Италия), GuitarGems (Израиль) и другие.
Он сооснователь и артистический директор Московского международного фестиваля «Виртуозы гитары». Это главный фестиваль академической гитарной музыки в России. На XVIII фестивале в Концертном зале имени П. И. Чайковского в исполнении Артема Дервоеда и симфонического оркестра имени Евгения Светланова под управлением Клемана Нонсье прозвучала мировая премьера Dies Irae — фантазия для гитары с оркестром Никиты Кошкина. После концерта «Монокль» поговорил с музыкантом о гитарной музыке и о том, как складываются судьбы гитаристов.
— В симфоническом оркестре и струнные, и духовые инструменты звучат громче гитары и по отдельности, и тем более когда играют одновременно. Как вы с этим справляетесь?
— Жанр «гитара с оркестром» появился в начале девятнадцатого века, и непонятно, как тогда гитаристы решали эту проблему. Можно только догадываться, что никому бы не пришло в голову написать музыку для гитары и такого состава оркестра, который был у меня на премьере Dies Irae Никиты Кошкина — были струнные инструменты, были духовые — деревянные, не медь, и флейта была другой, и смычки были другие, поэтому гитариста было хорошо слышно. Пример тому — итальянец Мауро Джулиани, один из первых ярких классических гитаристов. После первого концерта для гитары с оркестром, написанного в Вене, куда он приехал делать карьеру — там на тот момент был центр музыкальной вселенной, он сочинил еще два. Если бы первый провалился, Джулиани бы этого не сделал.
Сейчас все движется в сторону увеличения громкости. В XIX веке pianoforte (молоточковое фортепиано по-итальянски. — «Монокль») не было таким громким, как сейчас: оно было меньше размером, и у него было намного более теплое звучание. И гитара тоже становится громче, но догнать своих струнных «соплеменников» она не может — настолько громко гитара даже сейчас не умеет звучать. Но появились хорошие микрофоны, хорошие усилители, хорошие динамики — благодаря им мы можем играть даже с таким составом, в исполнении которого прозвучала моя мировая премьера. Меняется конструкция гитары, появляются усилители, предназначенные именно для классической гитары и сохраняющие ее тембр. При всем разнообразии гитар классическая пленит своим звуком — это теплое полифоническое звучание. Оно сродни человеческому голосу, и это одна из главных оставляющих ее успеха. Сейчас я нашел одного французского мастера, которые делает и гитары, и звукоусиление к ним. Он, хитрец, сделал так, что его чудо-звукоусиление работает только с его гитарами. И я загорелся: мне срочно нужна эта гитара.
— Выходит, что эволюция акустических инструментов происходит за счет симбиоза с электроникой.
— Конструкторы постоянно ищут возможности увеличить громкость музыкальных инструментов — и гитары, и рояля. Есть очень много противников: «Как же так? Гитара — тихий инструмент, а эти современные гитары так орут!» Но сравните тембры звучания pianoforte девятнадцатого века и современного Steinway grand piano: это небо и земля. И все к нему привыкли, хотя, на мой взгляд, музыка Шуберта звучит намного приятнее на pianoforte, чем на современном рояле. С гитарой то же самое: да, она становится громче. Каким-то мастерам удается сохранить, по меньшей мере приблизительно, тот самый тембр, который мы полюбили в двадцатом веке — именно тогда сложилось ее звучание и конструкция, — кому-то это удается меньше.
— Что происходит с гитарой? Как меняется ее конструкция?
— Все строится на усовершенствовании верхней деки. Для гитары это «мотор». Все идеи сводятся к тому, чтобы сделать этот мотор легким и максимально упругим. Одна из концепций предполагает решетчатую систему пружин, другая — с применением материалов, разработанных для авиакосмической промышленности. В том числе Nomex — очень жесткий материал и при этом невероятно легкий. Дека создается из нескольких слоев по принципу сэндвича: два очень тонких слоя, из ели или кедра, а между ними Nomex, по своей структуре напоминающий пчелиные соты. И это дает верхней деке невероятную легкость, но, при этом жесткость и упругость, благодаря чему звук становится громче.
— Гитара для концертов и для студийных записей — это разные инструменты?
— Для меня — да. Понимая все недостатки и достоинства современных гитар, я решил для себя, что концерты буду играть на новейших инструментах с ярким звучанием, а записи буду делать на инструментах с классической конструкцией. И в такой комбинации, на мой взгляд, это очень неплохо работает.
— Какой процент в вашей конкретной деятельности занимают выступления с симфоническим оркестром?
— Все свои выступления я бы разделил на три части. Я очень люблю играть с оркестром. В моем репертуаре 37 концертов для гитары с оркестром. Конечно же, я играю сольные концерты. Это совсем другой жанр. Без этого никак. Также я очень люблю играть камерную музыку. Еще гитара умеет прекрасно аккомпанировать, но я бы не сказал, что эта разновидность игры на гитаре занимает какую-то значительную часть в моей карьере. Я могу аккомпанировать, но даже не припомню, когда я это делал в последний раз.
— Из ваших слов следует, что гитаристы делятся на тех, кто солирует, и тех, кто аккомпанирует. Как гитаристы становятся, подобно вам, солистами?
— Солистом нужно родиться. Это очень сложный комплекс качеств: либо они есть, либо их нет. Их нужно развивать, и это колоссальный труд. Надо расширять кругозор. Мой опыт говорит о том, что выдающиеся музыканты — люди с очень широким кругозором.
— Что должен включать в себя набор знаний выдающегося музыканта?
— Здесь нет никаких границ. Есть корреляция между количеством знания, гибкостью ума и тем, как ты играешь. В этот момент ты в любом случае транслируешь свой внутренний мир. Конечно, ты пытаешься передать внутренний мир композитора, но ты не можешь сделать это на сто процентов. Мы можем попытаться проникнуть в концепцию музыки, насколько это позволяет доступная нам информация о произведении. Мы даже можем быть знакомы с композитором или он написал, что «эта музыка про это, и играть ее нужно так-то». Но вы в любом случае не сможете постичь внутренний мир другого человека. Мы играем то, что есть внутри нас. И чем больше того, что внутри нас, тем разнообразнее палитра красок, которые мы можем выразить с помощью звука.
— Какие еще виды искусств, кроме музыки, влияют на вас?
— Это стандартный набор: я читаю книги, я смотрю кино, я хожу в музеи и театры.
— Вы посмотрели хорошее кино — как это может отразиться на вашей игре?
— Прочитывая книгу или смотря фильм, мы проживаем маленькую жизнь, и чем больше ты прожил этих маленьких жизней, тем богаче твоя собственная жизнь, тем лучше ты играешь. Я имею в виду не техническую сторону исполнения музыки, а ее наполнение смыслами и эмоциями. Нот, как и красок, семь, но есть полутона, четвертьтона, и они возникают из познания окружающего мира.
— Как вы решили стать гитаристом?
— Я был асоциальным ребенком. Меня забрали из детского сада через две недели после того, как попытались туда поместить, — это была жуткая катастрофа. Моей маме пришлось уйти с работы, она преподавала историю в школе. И ей пришлось сидеть со мной, потому что я тогда не мог взаимодействовать с обществом, которое мне на тот момент было доступно. И я с большим удовольствием сидел дома, не видел вокруг себя никаких гитаристов и всех очень удивил, когда в шесть лет сказал: «Я хочу играть на гитаре, отведите меня учиться».
Солистом нужно родиться. Это очень сложный комплекс качеств: либо они есть, либо их нет. Их нужно развивать, и это колоссальный труд. Надо расширять кругозор. Мойопыт говорит о том, что выдающиеся музыканты — люди с очень широким кругозором
— Как вам это пришло в голову?
— Первый образ человека с гитарой из моего детства — это Владимир Высоцкий, поскольку его песни звучали в доме. Когда мой брат принес домой гитару — ему тогда было шестнадцать, а мне шесть, — я все понял. Он подогревал мой к ней интерес, не давая мне к ней прикасаться — я был странным ребёнком, у которого все, что попадало ему в руки, ломалось. Я прекрасно помню тот вечер, когда он все-таки разрешил мне взять ее в руки. Я положил ее себе на колени и побренчал по открытым струнам. Ощущение снизошедшей на меня тогда невероятной благости незабываемо. И я тут же пошел на кухню к родителям: «Мама, папа, отведите меня учиться». В музыкальную школу меня не взяли, сказав, что «у этого мальчика нет ни слуха, ни голоса, ни чувства ритма, ему музыкой лучше не заниматься». На что я сказал: «Отведите меня в любое другое место, где меня научат». И мои родители отвели меня в кружок гитары, куда брали всех. Примерно в одиннадцать лет я узнал, что есть такая профессия — музыкант и можно играть на инструменте и тем самым зарабатывать деньги. Я подумал: «Я буду делать то, что мне нравится, и мне будут платить за это деньги. Прекрасно! Беру!»
— Почему академическая музыка?
— Я родился в Ростове-на-Дону. Когда мне было семь лет, моя семья переехала в маленький подмосковный городок Электрогорск. В начале девяностых мы перебрались в Москву, и тогда я узнал, что есть какая-то концертная жизнь. Я начал ходить на гитарные концерты и слушать мастеров. После хороших концертов я бежал домой и уже поздно вечером с горящими глазами садился играть на гитаре. На одном из концертов я сказал своей маме: «Я хочу у этого человека учиться». Это был Николай Андреевич Комолятов. Она мне сказала: «Ну что ты, сынок, он звезда, а ты маленький мальчик». Тем не менее через два года, когда у меня спросили на прослушивании в школе-студии «Юные дарования»: «У кого ты хочешь учиться?» — я не задумываясь ответил: «У Николая Комолятова». Мне сказали: «Коля? Мы его знаем! Все будет. Не волнуйся». И то, что еще совсем недавно было нереальным, стало реальностью.
— Как вы пережили приговор, который вам вынесли в музыкальной школе?
— Я помню, как мы выходим из этой школы и мои родители подыскивают слова, чтобы сказать мне: «Здесь не получилось». Я говорю: «Хорошо. Давайте искать место, куда меня возьмут».
— Как после неудачи с детским садом вам удалось адаптироваться в школьной среде?
— В школе все было очень плохо. Там со мной случилось то, что сейчас называют словом «буллинг». Он длился шесть лет — с первого класса по шестой. Это прекратилось только когда я поступил в частную школу для талантливых детей «Юные дарования» и мне дали педагога, о котором я мог только мечтать. Это усилило мое стремление к музыке: одна часть общества меня не принимала, а в другой я стал звездой, там меня любили и мне многое прощалось — я мог что-то не выучить, мог не прийти на экзамен, но когда я на него приходил, мне все равно ставили пять с плюсом.
— Что нужно, чтобы стать гитаристом-виртуозом: в каком возрасте начать играть, сколько часов в день упражняться?
— Начать желательно в шесть лет. Заниматься — чем больше, тем лучше. Все индивидуально, но меньше часа я бы не советовал. Но и перебирать тоже не стоит. Лучше оставаться немного «недокормленным». Но фактор номер один — мотивация. Вы должны понимать, что вами двигает — воля родителей или ваше собственное желание, и желание чего? Желание ездить на Роллс-Ройсе с водителем или желание выходить на сцену, чтобы тебе все хлопали? Или ты играешь, потому что не можешь не играть? В ковидные времена у меня кончилась внешняя мотивация: концертов нет. А если ты не знаешь, когда у тебя следующий концерт, зачем заниматься? Я не занимался месяц. А потом понял, что что-то не то, чего-то не хватает. Сидеть и заниматься — нет. Но зато есть репертуар, который я хотел бы посмотреть. И я открывал ноты и просто читал с листа. Тогда я понял, что не могу не играть, даже если у меня нет концертов. У меня есть физическая и духовная потребность играть на инструменте.
— Зачем вам фестиваль «Виртуозы гитары»?
— Это мое Эльдорадо, град Китеж. Это то, как я представляю себе инструмент, и то, каким он должен быть на сцене и в глазах слушателей не просто в большом зале, а в одном из главных залов страны, с одним из лучших оркестров страны, куда съезжаются лучшие солисты со всего мира. Это не моя единоличная заслуга. Если бы на это не было воли Московской филармонии, ничего не было бы. Я им невероятно благодарен, что они позволяют проводить фестиваль в этих стенах и всячески помогают. Мы растем и постоянно что-то придумываем: у нас есть образовательная программа, у нас есть трансляции, которые можно посмотреть из любой точки мира с отличным звуком и картинкой. Я показываю с помощью этого фестиваля, что сказка может стать реальностью: смотрите, как надо, и давайте делать именно так. Что такое гитарный мир? Это гетто, окруженное ключей проволокой и с автоматчиками сверху. В нем гитаристы играют для гитаристов. Меня это абсолютно не устраивает. Я хочу играть музыку для большой аудитории, не для профессионалов и не для студентов, которых загнали на концерт, потому что они заплатили деньги за мастер-классы и участие в конкурсе, что делают девяносто процентов гитарных фестивалей. Там зачастую нет масштабных звезд, играющих на других инструментах, которые присоединяются к гитаристам, чтобы что-то сыграть. Этот фестиваль показывает, что это возможно.
— Что происходит с гитарной музыкой — она становится популярнее?
— Фестиваль пользуется все большим успехом — спрос на билеты ажиотажный. «Виртуозы гитары» стали брендом. Люди могут не знать, что за гитаристы будут выступать и что они будут играть, но знают, что придут и будет круто. Слушатели узнают новые имена: композиторские и исполнительские. Представляете, сколько за восемнадцать лет завсегдатаи фестиваля послушали гитарных концертов?
— Что происходит с новой музыкой: ее больше, чем вы можете сыграть, или вам приходится ждать от композиторов новых сочинений?
— Вопрос не в количестве, а в качестве. Сочинений много, а качественной музыки, как и для других инструментов, очень мало. Но чем больше пишется, тем больше шансов, что из этого можно будет что-то выбрать. Композиторы уже стали на меня обижаться. Я знаю по меньшей мере два случая, когда музыка, написанная для меня, была отдана другим гитаристам, потому что у меня не хватает времени. Бывает так, что композитор мне пишет: «Артем, я написал для тебя сонату» — и ждет, что я все брошу и побегу это учить и в этом же сезоне сыграю. Исполнения сочинения Dies Irae, которое прозвучало на открытии фестиваля, автор Никита Кошкин терпеливо ждал с 2021 года.
— Если гитарист становится виртуозом, на него сразу обращают внимание и он становится успешен или ему еще приходится прикладывать для этого дополнительные усилия?
— Ему приходится прикладывать для этого невероятные усилия. Можно сидеть дома и быть лучшим гитаристом на планете, но если ты не будешь прилагать усилия, чтобы про тебя узнали, на этом все и закончится. Есть объективные причины, по которым ты не сможешь заработать музыкой много денег, но можно заработать на достойную жизнь. Но и для этого нужно приложить немало усилий — быть сродни Леонардо да Винчи, человеком эпохи Ренессанса, который умеет делать все. Времена, когда ты мог однажды где-то выступить и тебя сразу все заметили, прошли. Ты должен одновременно играть, организовывать, преподавать, продюсировать, быть способным к коммуникации, уметь оказываться в нужное время в нужном месте.
— Что для вас преподавание?
— Преподавание в моей жизни появилось в тот момент, когда я окончил Академию имени Гнесиных. Я никогда не расценивал эту деятельность с точки зрения заработков — они там достаточно смешные. Я передаю знания, которые я получил. Мне важен тот гитарный рай, который я создал, и мои студенты — часть этого рая. Надо мыслить стратегически. Надо понимать, что нужно сделать сейчас, чтобы через какое-то время что-то изменилось. И мое преподавание — часть этой стратегии.