«У нас больше жидкого золота (нефти и газа), чем у любой другой страны в мире! Больше, чем у Саудовской Аравии, больше, чем у России!» ― заявил будущий президент США Дональд Трамп сразу после объявления его победы на прошедших выборах.
Широко распространено мнение, что США идут по пути позднего СССР. Такую аналогию проводили сотни наблюдателей и экспертов. Предвыборная гонка в Штатах подсветила годами не решаемые проблемы: экономические (в первую очередь хронический дефицит бюджета и галопирующий госдолг), индустриальные (проигранная Китаю промышленная конкуренция), демографические и социальные (рост бездомности и бедности, наркомании и преступности), неравенство развития между отдельными штатами и снижающееся влияние страны на международной арене (де-факто уход из Центральной Азии, выдавливание с европейского театра, ослабление позиций на Ближнем Востоке).
Однако самая яркая аналогия упадка и признак больших грядущих проблем кроется, пожалуй, в жемчужине экономики нынешних Штатов — нефтяной промышленности, о «невероятном богатстве» которой и заявил Трамп. Как и в позднем СССР, это важнейшая отрасль США, драйвер развития, что особенно ярко выражено в статистике отдельных штатов — Техаса, Флориды, Нью-Мексико, Нью-Йорка, Пенсильвании и Огайо. Именно эти регионы, завязанные на добычу, переработку и транспортировку нефти и газа, много лет растут с опережением и формируют основной валовой продукт страны. Однако во многом рост нефтедобычи в США в последние годы связан не с активной разработкой новых месторождений, а с вводом в эксплуатацию скважин, пробуренных ранее, но не использовавшихся (Drilled Uncompleted Wells, DUC). Набурили много: в 2020‒2021 годах в Пермском бассейне насчитывалось более 3600 DUC.
Имея короткий срок жизни сланцевых скважин, ограниченную пропускную способность трубопроводов и прочей инфраструктуры, волатильность нефтяных цен на региональных хабах и изменчивую стоимость буровых услуг, американские нефтяники часто бурят впрок, а потом запускают «кусты» в работу по мере падения добычи на других скважинах. За последние пару лет накопленные запасы DUC иссякли, достигнув операционных минимумов — менее 1000 штук в той же Перми.
Другой признак холодка в отрасли ― резкий спад строительства трубопроводной инфраструктуры. С 2020 года число трубопроводов, введенных в эксплуатацию в США, упало с десятков в год до считаных штук. Это значит, что инсайдеры (инвесторы в обслуживающие нефтяников трубопроводы) как минимум не видят перспектив роста добычи нефти и производства нефтепродуктов. С имеющимися объемами добычи и переработки справятся уже построенные магистрали.
Охлаждение к инвестициям в развитие, первичную переработку и транспортировку нефти связано в первую очередь с геологией. Промышленная разработка основных американских сланцевых формаций началась еще в конце прошлого десятилетия. То есть с зарождения сланцевой революции прошло более 15 лет. Серьезный срок для любого нефтяного месторождения. За это время месторождение обычно переходит в позднюю стадию эксплуатации, для которой характерно падение добычи. При этом в США так и не нашлось новых сланцевых формаций, кроме уже всем известных: Пермь, Игл Форд, Баккен, Ниобара и Анадарко.
Свидетельство их истощения ― достаточно быстрый газовый сдвиг. Поступление попутного газа в сланцевой скважине увеличивается по мере падения давления в пласте. Со временем он начинает давать меньше тяжелых углеводородов и больше легких. Минэнерго США приводит цифры десятилетней трансформации для трех крупных формаций. Для самой крупной, Пермского бассейна, доля газа за десятилетие выросла с 34 до 40%, для Баккена — с 16 до 33%, для Игл Форд — с 37 до 48%. При этом добытый на нефтяном месторождении попутный газ часто продается либо по цене около нуля, либо и вовсе по отрицательным ценам, как, например, на хабе Waha (это главный распределительный центр Пермского бассейна). То есть нефтяники вынуждены доплачивать за «утилизацию» побочного продукта.
Глядя на операционные показатели нефтяников США, сейчас уже нельзя увидеть ничего похожего на бум начала прошлого десятилетия с готовностью вкладывать десятки миллиардов долларов в перспективу. При этом нужно понимать, что та же Пермь — это крупнейшая в мире формация нефти и газа, она обходит и по первому, и по второму показателю такую крупную страну, как Иран.
Пик добычи нефти в СССР было достигнут в 1988 году. Тогда советское Министерство нефтяной промышленности отчиталось о рекордном уровне — 624 млн тонн. В модных ныне баррелях это соответствует примерно немногим менее 13 млн в сутки. Впрочем, скорое падение цен на нефть на мировых биржах, последовавший за этим экономический хаос, развал страны и, что важно, исчерпание легкодоступной нефти привели к тому, что ни одна другая страна в течение трех десятилетия это достижение превзойти не могла. Если говорить о России, то нам так и не удалось преодолеть пик позднего РСФСР — 569 млн тонн в год (12 млн баррелей в сутки), достигнутый в том же 1988 году, в основном за счет несметных запасов нефти Западной Сибири.
Советский рекорд 13 млн баррелей в сутки США удалось побить лишь в этом году, а в августе установлен новый рекорд — 13,4 млн баррелей, во многом за счет несметных запасов Пермского бассейна. Однако вряд ли американские нефтяники смогут долго удерживать такой уровень.
Падение нефтяной отрасли СССР стало катализатором мощного экономического кризиса и последующего развала страны. Выдержит ли американская экономика закат Перми (остальные сланцевые формации уже много лет в стагнации)? Вопрос непростой, учитывая огромную зависимость экономики США от нефти и газа и неменьшую зависимость финансового сектора этой страны от низкой ставки ФРС, а значит, невысокого уровня инфляции. Та, в свою очередь, напрямую зависит от цен на энергоресурсы. Поэтому пристально следим за закатом сланцевой революции.