Кровать, которая не даст больному залежаться

Первые испытания многофункциональная кровать «Папийон» прошла в ковидные времена во Флориде (США), где показала свою эффективность, однако после начала СВО команда технологичного стартапа передислоцировалась на родину. В 2024 году компания завершила тестовые испытания своих кроватей в медучреждениях России, получила необходимые разрешительные документы и начинает выполнять уже сформированный предзаказ. В планах — изготовить в этом году 300 кроватей, а в следующему году нарастить выпуск до 1200 изделий, что составит треть рынка в этом сегменте.

До СВО отечественный рынок умных медицинских кроватей активно заполняли западные игроки, а после их ухода нишу стали осваивать китайские производители. Кроме того, есть около двух десятков отечественных компаний, которые тоже работают в этом направлении, предлагая медицинские кровати разных типов — электрические, полуэлектрические и ручные. Впрочем, в планах у «Папийона» — вернуться и на американский рынок. Совокупно мировой рынок медицинских кроватей, по данным Data Bridge Market Research, в 2023 году оценивался в 3,76 млрд долларов и при среднегодовой динамике роста в 6,06% к 2031 году достигнет 6,02 млрд долларов. Спрос растет не только за счет потребности пациентов в удобстве, но и стремления медучреждений облегчить персоналу уход за больными. А совокупно весь рынок движут вперед новые технологии, в том числе внедрение ИИ в медицину.

О своей стратегии, а также о грядущих технологических новшествах умной кровати из Новосибирска «Моноклю» рассказал основатель и директор по развитию компании «Папийон» Игорь Мендзебровский.

— Обычно в столь технологичные стартапы с улицы не заходят, а у вас молодая компания, и вы сразу выводите на рынок продукт, который будет конкурировать с мировыми лидерами отрасли?

— Свой путь в стартапах я начал в 2012 году, и компетенции нашей компании были связаны с автоматизированными системами, одним из проектов стал большой симулятор, который мы ставили в институтах для симуляции вертолетных полетов и прочего. Вот с этим проектом я ушел в Америку, там мы привлекли к нему инвестиции. А к теме с кроватями подошли в 2019 году, потому что увидели решение проблемы переворачивания, переваливания пациентов в медучреждениях иным способом, чем до этого было на практике.

Дело в том, что при легочных заболеваниях, сопутствующих ковиду, больных необходимо переворачивать несколько раз в день со спины на живот и обратно — это сильно повышает их выживаемость. Существует специальный медицинский протокол, в котором прописано, кто и как это должен делать. Так вот, в США это должны выполнять два медбрата, по нормам процедура переворота занимает 30 минут, а ее стоимость — 70 долларов в час на медработника. С началом эпидемии ковида ситуация обострилась, а страховые компании перестали одобрять такой дорогостоящий переворот. Мы же предложили решение по автоматизации переворота, сделали его полуавтоматическим, снизив стоимость до 17 долларов. Любой стартап крутится вокруг экономики, вот и мы сделали на это ставку, предложив способ, эффективно решающий существующую проблему.

— Как вы воплотили в жизнь свою разработку?

— Мы увидели перспективу этой технологии, получили положительный отклик с рынка от инвесторов, на первый раунд привлекли инвестиции в Люксембурге в размере 380 тысяч евро. Большая часть собранной команды переместилась в США, где мы начали работать с институтами. Что такое институты в США? Это то звено, которое может проводить научные исследования, необязательно медицинские. К примеру, Университет Центральной Флориды, второй в Америке по количеству студентов, где проводят исследования не только по медицине, но и для космоса, NASA. Там есть свои больницы, в которых, по их законодательству, можно применять средства, которые еще не одобрены для применения на рынке, но страховая компания направляет туда на лечение людей, готовых опробовать на себе новые перспективные технологии. Нам, как стартапу, это позволяло входить в рынок, работать в больнице, что мы и делали.

Над проектом работало 12 человек, часть команды находилась в Новосибирске, часть — в Москве, часть — в Америке, куда инженеры ездили посменно, но постоянно присутствовали не менее четырех-шести человек. Мы посмотрели на все, что есть на рынке, оценили, какие есть идеи, как они работают, проанализировали, как мы можем интегрировать свое решение в медицинскую кровать. Нашей целью было выполнение задачи, поставленной инвестором, а именно довести технологию до поля патентов, к примеру 10‒12 патентов, а потом продать.

— То есть вы не думали самостоятельно изготавливать медицинские кровати?

— Нет, ведь компания, которая нас инвестировала, имеет определенную, весьма распространенную за рубежом политику: довести стартап до MVP (минимально жизнеспособный продукт), то есть до базовой версии нового продукта, имеющего набор функций, достаточный для привлечения первых пользователей. После релиза продукт дорабатывают на основе отзывов и пожеланий, кроме первого раунда инвестиций проводят второй раунд с аналогичным объемом вложений, а потом продукт вместе с патентами продают какому-нибудь ключевому игроку на рынке, в нашем случае, как предполагалось, за три с половиной — четыре миллиона долларов.

Только вот у нас второго раунда не произошло, так как в 2022 году случилась СВО, а собственники фонда в Люксембурге были из крайне недружественных стран. Мне надо было принять решение по дальнейшему ведению бизнеса, так как в активе было несколько компаний. В итоге я часть активов продал, но выкупил компанию, которая занималась кроватями. И понял, что пришло время возвращаться домой. Причем был выбор между Москвой и Новосибирском, я выбрал Новосибирск — не только потому, что родился в этом городе, но и потому, что для меня была важна существующая там научая экосистема, сплоченность и интегрированность институтов в Академгородке.

— Время начала западных санкций вы сочли самым удачным для запуска высокотехнологичного бизнеса в России?

— Да. Я действительно считаю, что настало то правильное время, когда мы в стране можем развивать продукты высокого качества и конкурировать с западными компаниями по всем направлениям. Я пожил в Америке и пожил в Европе, я видел их не как турист, а как человек, который взаимодействует с системой и обществом каждый день. Поэтому сказки про красивую демократию на меня не действуют. Нам очень долго насаждали комплекс неполноценности, что русское — это плохое, и мне это не нравится. Я вернулся в Россию, чтобы здесь производить высокотехнологичные продукты с добавленной стоимостью, а потом их продавать не только у нас, но и в Америке.

Возвращение домой

— По приезде в Новосибирск с чего вы начали, сколько инвестировали в бизнес?

— Компания у нас уже была, мы ее создали еще в 2020 году совместно с европейцами, но они из нее вышли, и актив перешел в мою пользу. Мне и партнеру все это обошлось, вместе с выкупом, примерно в сто миллионов рублей. А дальше надо было воплощать задуманные планы в жизнь, делать кровать.

Первой задачей стал поиск сотрудников. Оказалось, что на рынке острый дефицит инженеров и электроинженеров. К тому же у нас крепкий подход к подбору персонала, так как мы стараемся находить людей не просто по профессиональным навыкам, но и по моральным принципам. У нас не приживаются те, кто приходит работать просто за деньги. Если человек не хочет создавать качественный продукт, который будет лучшим на рынке, не верит в отечественное производство — нам не по пути, у него не получится сделать хороший продукт. А я хочу, чтобы наши медицинские кровати были очень хорошими. И для этого надо решать уйму задач.

К примеру, нам пришлось разрабатывать технологию производства пластиковых изделий под наши размеры. Дело в том, что в наших кроватях много пластика и очень специфические большие детали, которые раньше никто не делал — весом от четырех килограммов и размером с метр. Экономически обоснованных технологий, позволяющих запустить такие детали в более или менее серийное производство, на рынке нет. Вместе с партнерами из науки мы разрабатывали такую технологию с нуля, создавали станок для отливки, вытяжки, для получения некоторых деталей использовали силиконовое литье. В итоге получили желаемый результат, под наши задачи льют пластик. Мы также провели в государственном учреждении токсикологические испытания пластика, регулятор допустил его использование, он соответствует медицинским стандартам.

И так по всей компонентной базе кровати прошлись, создавали все сами. В наших кроватях много металла, много механики, которая заставляет кровать двигаться. Сами разрабатывали управляющую электронику, собственные алгоритмы, собственные платы. Сейчас интегрируем отечественные чипы, которые будут управлять системой.

— Сколько деталей в вашей кровати и какова глубина локализации готового изделия?

— Около тысячи деталей у нас в изделии. По глубине локализации в процентном соотношении мы на 85 процентов являемся отечественным производством. За рубежом покупаем аппаратуру, которая заставляет кровать двигаться вперед-назад, так называемые актуаторы. Как только появятся отечественные актуаторы, которые по цене будут укладываться в нашу бизнес-модель, мы с удовольствием перейдем на них. Либо сделаем их самостоятельно через несколько лет. До СВО актуаторы закупали в Швеции, самый дорогой там 600 евро стоил, еще тайваньские хорошие были, но они ушли с рынка, и мы переориентировались на китайские.

— Как вы наладили производственный процесс, кто и где изготавливает такое количество компонентов для кровати?

— У нас около полутора десятков ключевых партнеров. Мне нравится такой формат компании, когда мы являемся разработчиками технологии и взаимодействуем с контрагентами, поставляющими нам на конвейер готовые запчасти для финальной сборки изделия. Тем более что такой формат хорошо реализуем в соседстве с Новосибирским академгородком, здесь очень сплоченная, собранная в одной точке научная команда с огромным количеством компетенций в разных направлениях. В свою очередь, мы стараемся некоторые производственные участки нашим партнерам модернизировать, будем покупать и устанавливать современное оборудование, которое выполняет узконаправленные задачи по нашим изделиям.

Наше производство расположено в Бердске, это город-спутник Новосибирска, где когда-то находился один из крупнейших производителей бытовой радиотехники в СССР завод «Вега», а ныне эту территорию занимает Бердский электромеханический завод (БЭМЗ) — высокотехнологичное предприятие, где в том числе производят и испытывают авиационные двигатели. Вот там мы и арендуем 500 квадратных метров площади, где собираем свои кровати. В компании у нас двенадцать человек — это офис, включающий инженеров, менеджеров и бухгалтерию, а также двадцать человек — сборочное производство. Мы поставляем наш продукт клиентам так: коробка приехала, её разобрали, кровать достали, воткнули в розетку и все работает, больше ничего прикручивать и собирать не надо. В перспективе хотим в Новосибирском академгородке, уникальном технопарке, который расстраивается и становится больше, купить порядка 600 квадратных метров, чтобы разместить свое производство там.

Добрые внутри

— Какие модели медицинских кроватей вы производите и чем они лучше конкурентов?

— Давайте начистоту: если говорить про отечественные компании в сегменте медицинских кроватей, то 90 процентов из них покупают кровать-лежанку в Китае за сто долларов и продают у нас за тысячу долларов либо привозят запчасти из Китая, собирают здесь кровать и говорят, что это отечественное производство. Мы же сразу пошли по пути собственных разработок. Поэтому на выставках, где мы показываем кровать, к нам всегда подходят конкуренты, которые давно уже на рынке, с интересом рассматривают продукцию, думая: «Что за выскочки такие, которые хотят тут работать?»

Сейчас у нас пять изделий. От самой сложной электрической медицинской кровати для лежачих больных, которая выполняет 21 функцию, до самой простой — вертикализатора, то есть специального реабилитационного устройства, которое приводит пациентов в вертикальное положение. В наших ближайших планах — выпустить классические медицинские кровати для комфортного пребывания людей в медучреждениях, если все нормально будет, то к концу 2025 года получим удостоверение и введем линейку из четырех таких кроватей. А в 2026 году сделаем акушерско-гинекологическую кровать, родовую, которая тоже будет на уровне мировых аналогов.

Медицинская кровать — это не просто то место, где лежит человек, это еще и возможность круглосуточного наблюдения за его организмом с помощью специального оборудования

Теперь о конкуренции с зарубежными компаниями. Я не думал, что, приехав в Россию, увижу пустой рынок, который будет легко захватить. Я понимал, что в нашей стране начнется борьба со всем западным, начнется импортозамещение. У нас в стране столько лет никто не развивал технологии по медицинским кроватям, тогда как на Западе эта тема в разработке уже лет сто. И я четко знаю свои сильные и слабые стороны в сравнении с западными конкурентами. Во-первых, по функционалу мы обходим их: если у нас у самой дорогой флагманской модели кровати, как я уже сказал, 21 протокол, то у них 10-12. Но мы отстаем от зарубежных производителей по опыту эксплуатации изделий, по некоторым аспектам цифровизации. К примеру, у них давно интегрирована медицинская информационная система (МИС), куда подключаются кровати. У нас этого нет, но я верю, что наш регулятор скоро введет эту функцию в некоторые стандарты по МИСам, по крайней мере, в государственном сегменте все будет зарегулировано и мы сможем выгружать туда информацию из кровати. О чем тут речь? О том, что медицинская кровать — это не просто то место, где лежит человек и за ним ухаживают, это еще и возможность круглосуточного наблюдения за состоянием его организма с помощью специального оборудования, и я уверен, что через пять-десять лет данные с кровати будут включаться в систему лечения больного, поэтому важно уже сейчас регулировать эту сферу.

Во-вторых, что касается качества кроватей «Папийона» в сравнении с импортом, наши изделия визуально менее цифровизированы и красивы. Но почему? Потому что мы не покупаем готовые китайские пластиковые запчасти, такие милые боковинки со встроенными экранами, которые поставил на кровать, и все. У нас другой путь, и мы разрабатываем под свои нужды и функционал. К примеру, боковые панели кровати у нас являются не просто ограждением человека от внешней среды, как у других производителей, у нас панели участвуют в перевалке больного, в его переворачивании. А в двух версиях кровати боковые панели являются еще и элементом взаимодействия с больным, то есть врач может расширить ложе кровати, может перевалить больного с каталки на кровать без использования дополнительных перевалочных устройств. Мы реально себя оцениваем, понимаем, почему мы пока не такие красивые, как хотелось бы, знаем, как этот вопрос решить. И уж точно мы гораздо приятнее по цене, чем импорт.

— Насколько приятнее?

— У нас самая дорогая модель стоит 1,8 миллиона, а зарубежный аналог в схожей комплектации — порядка 36 тысяч евро или 3,6‒3,7 миллиона рублей, то есть в два раза дороже. Кроме того, мы можем давать дополнительные скидки больницам, если они закупают большое количество изделий. Далее в модельном ряду функциональная кровать без переворота на 180 градусов — 1,4 миллиона рублей, еще проще версия — около миллиона, и наконец, кровать стоимостью 596 тысяч  рублей для больниц, чтобы они могли производить закупки в рамках 223 ФЗ. Стоимость кровати с функцией вертикализатора — 449 тысяч рублей.

— А какова емкость ниши, в которую вы заходите, и с кем в ней будете конкурировать?

— По данным Росстата, у нас в системе здравоохранения порядка полутора миллионов койко-мест, а вот сколько из них должны быть или могут быть функциональными — неизвестно. Мы в своем бизнес-плане ориентировались на то, сколько функциональных медицинских кроватей закупается ежегодно в госсекторе — порядка трех-четырех тысяч штук, вот примерно в пять тысяч штук мы и оцениваем общую емкость ниши. Опять же, если говорить о сегментах, то мы предоставляем высокотехнологичный функционал, а он не везде нужен, значит, и продавать наши кровати мы можем не всем. В этом году мы намерены изготовить порядка 300 кроватей, а в следующем выйти на мощность в 1200 штук — то есть с таким объемом мы уже можем занять треть рынка в своем сегменте. А вообще, в стране ежегодно требуется обновлять порядка 12‒15 тысяч кроватей, в зависимости от количества койко-мест. Больницы могли бы больше закупать современные автоматические кровати, повышать уровень обслуживания населения, но они упираются в свои бюджеты и опять покупают простые кровати.

Вот мы освоили производство кроватей, пускай еще пять компаний отечественных появятся, а для иностранцев пошлины в 500 процентов, и пусть идут лесом

Если же смотреть по структуре закупок, то до СВО в нашем сегменте закупали в основном дорогие западные кровати. К примеру, только компания из Чехии Linet продавала в Россию больше тысячи кроватей на сумму 700 миллионов рублей в год. Продавали у нас свои кровати американцы — Hill-Rom/Stryker, французы, немцы поставляли. Все они ушли с рынка, теперь эту нишу заполняют Турция и Китай.

Кровать как ассистент врача

— С какими показателями вы завершили 2024 год, где уже установлены ваши функциональные кровати?

— А в прошлом году мы ничего не продавали. У нас все контракты на 2025-й, потому что мы два года получали регистрационное удостоверение. Зато есть предоплата на 320 единиц. Смотрите, как это устроено в России. Ты не можешь поставлять, продавать оборудование в медицинские учреждения, пока у тебя нет удостоверения и идут разные испытания. Но у нас разработаны изделия, а значит, мы можем передавать их как пилотные проекты в больницы, чтобы тестировать и получать обратную связь, смотреть, как с кроватью работает персонал, что нравится, а что нет. Как только регулятор выдаст документы — можно начинать поставки.

— И какие отзывы вы получили с тестов?

— За то время, пока регулятор готовил документы, мы прошли огромный путь по адаптации функционала кровати — собрали и внесли больше 70 изменений в изделия! Это как раз то, в чем иностранные производители нас превосходят, — опыт эксплуатации, они уже больше 50-70 лет на рынках и владеют всей нужной информацией, а мы ее жадно потребляли, общались с медсестрами. Пилот длится от трех-четырех месяцев до полугода, потом мы забираем изделие, иногда вносим изменения и возвращаем в учреждение для получения новой обратной связи. Один из пилотов нам дал 23 изменения!

— Заинтриговали. Что же такого в кроватях видел медперсонал, чего не замечали вы?

— К примеру, наш последний пилот был в ГКБ номер один имени Пирогова, в отделении реанимации и интенсивной терапии для больных с острым инфарктом миокарда. Ввиду функционала нашей кровати она весит около 300 килограммов, но катается человеком легко, а ее ширина в 123 сантиметра перекочевала к нам из американских стандартов. Так вот, медсестры были очень удивлены шириной кровати, они с такими не работали раньше, к тому же лифты в больнице оказались у́же, чем кровать, о чем мы не подозревали. Мы ориентировались на современные стандарты, но кто бы мог подумать, что в России в старых клиниках бывают лифты на 110 сантиметров, хотя в новых — 150 сантиметров. История завершилась тем, что мы уменьшили нашу кровать, сейчас ее ширина — 107 сантиметров с ручками, а в другой версии — 104 сантиметра.

Учитывали много разных пожеланий. У нас все инженеры — мужчины, соответственно, они все проектируют под себя, а в больницах в основном женский медперсонал. Так вот, медсестры просили поменять ручки у кровати, для них они оказались слишком большими, неудобными. Еще переделывали крепления на кровати, за которые привязывают пациентов, которые выходят из-под наркоза и могут вести себя неадекватно, им необходимо фиксировать руки-ноги. Первоначально наши крепления были больше декоративного характера, их было мало. Зато теперь у нас там железные крючки, прочно приваренные к кровати. Пульты много раз переделывали. Сначала они выглядели как обычные квадратные планшеты, а потом мы их сделали в виде джойстиков от приставок, чтобы врач или медсестра могли одной рукой манипулировать с кроватью, а другой рукой работать с больным.

— По каким показателям оценивается эффективность медицинской кровати?

— К сожалению, в России нет показателей эффективности медицинской кровати, потому что некоторые до сих пор не понимают, что могут быть инновации в кроватях. Когда мы делали автоматизацию кровати, то первое, что закладывали в ее суть, — чтобы с ней могла эффективно работать медсестра, точнее, чтобы больница могла эффективно работать с кроватью при нехватке медсестер. Ведь раньше надо было применять силу и тратить много времени на то, чтобы перевернуть каждого лежачего больного, поменять под ним простыню. А теперь это делается за считаные минуты, автоматика помогает. То есть мы облегчаем труд среднего звена в больнице и одновременно решаем проблему кадрового голода.

— Вы, как молодая технологичная компания, какими мерами государственной поддержки смогли воспользоваться?

— От Фонда развития промышленности мы не смогли получить льготный заем. Зато используем другие инструменты поддержки. Плотно работаем с Новосибирским госуниверситетом, где сейчас очень много внимания уделяется медицине и фарме — один бывший новосибирец с фармацевтического рынка сделал им подарок на пять миллиардов рублей, и они строят несколько суперсовременных корпусов. Так вот, там есть факультет медицины и кибернетики, мы с ними делаем лабораторию, куда поставим наши кровати, и студенты будут разрабатывать на их основе новые методики лечения. Еще мы получаем гранты, субсидии на НИОКР от региона, два года назад от Фонда содействия инновациям нам дали 12 миллионов рублей, и от Новосибирской области мы получили шесть миллионов рублей.

— Для того чтобы через год выйти на объем производства в 1200 кроватей, вам понадобятся дополнительные инвестиции?

— Да, нам нужно будет докупать оборудование, чтобы расширить производственные мощности, так как сейчас мы технологически упираемся в производство пластиков и можем максимум делать 300 изделий в год. Ведем переговоры с одной крупной компанией, хотим привлечь от них порядка 96 миллионов рублей за десять процентов стоимости компании.

Надо подвинуть импорт раз и навсегда

— В каком направлении вы намерены дальше развивать свой продукт?

— У нас есть вторая компания, «СейфВижн», которая занимается темой оцифровки состояния больного во время его пребывания на медицинской кровати, то есть бесконтактного считывания разных показаний с тела. Этому проекту уже три года, в нем работают 22 студента и преподаватели университета. Для чего он нужен? Чтобы в будущем умная кровать самостоятельно оцифровывала состояние больного и могла предпринимать определенные действия для его эффективного лечения.

Приведу такой пример. Вот камера с искусственным интеллектом, установленная на кровати, видит, что у человека во время сна происходит кратковременная остановка дыхания, так называемое апноэ. Камера дает команду кровати, которая пациента немного подворачивает и человек начинает дышать. Во время апноэ сатурация в легких падает до 80 процентов, что очень плохо. На фоне апноэ появляются инсульты, инфаркты, сахар повышается, так как во время остановки дыхания не хватает кислорода ни мозгу, ни органам. Вот в сторону таких разработок мы и смотрим, я думаю, уже в следующем году мы получим по этой системе удостоверение, и мы ее интегрируем в дорогие версии кровати на базовом уровне.

Еще кровать может отслеживать положение тела больного во сне и делать определенные выводы о его самочувствии. Тут вопрос в чем? Человек, находясь в больнице и взаимодействуя с врачом, хочет казаться социально хорошим, поэтому на вопрос о самочувствии он в 80 процентах случаев соврет и скажет, что все нормально. А камера видит, как спит человек, на каком боку, как ему удобно, а как нет. Есть некоторые воспаления, к примеру в почках, когда человек не может ложиться на бок, ему некомфортно, но он не понимает, почему так происходит. А тут утром врач приходит на обход, а кровать ему и выгружает на экран всю информацию о больном — как спал, какая у него была температура, пульс. Вот всему этому мы и обучаем нейросети вместе с университетом и тремя частными клиниками, которые уже поставили у себя наши кровати и проверяют людей на апноэ.

— То есть умная кровать сама встраивается в систему лечения пациентов?

— Вовсе нет, кровать не лечит и не советует, как лечить, мы не имеем права это делать по закону. Мы просто собираем информацию для врача, пока по четырем параметрам — синдром обструктивного апноэ, положение тела, температура и сокращение сердечных ритмов. Причем мы понимаем ограничения, связанные с персональными данными, и у нас там стоят не камеры видеонаблюдения, а тепловизоры и лидары, мощный технический комплекс.

Еще одна причина, по которой мы плотно сотрудничаем с медициной и университетами, — это наше понимание того, что мы можем и половину не знать о возможностях нашей кровати. К примеру, у нас есть реабилитационная функция «велосипед», чтобы закрепить конечность больного и разрабатывать по необходимости — после инсульта или замены сустава. Еще у нас есть функция «вертикализатор». Так мы бы никогда не подумали, что студенты смогут совместить эти функции и получить своеобразный тренажер для людей, которые получили травму позвоночника. Можно сказать, что наше изделие — это как открытая платформа для разработок новых методик лечений. И мы готовы партнериться со всеми, кому это интересно и хочется.

— Вы патентуете свои изобретения?

— Конечно, у нас, если не ошибаюсь, 23 заявки поданы на патенты, не считая на подходе еще четырех по электронике. Мы работаем, как американцы, патентуем все, что можно запатентовать. Интеллектуальная собственность — это актив компании, если я занимаюсь разработкой НИОКРов и вложил в них, условно говоря, 120 миллионов рублей, то во что они превращаются? В патенты. В Америке под патенты можно кредитоваться. В России, к сожалению, пока нет, хотя какие-то робкие попытки в этом направлении предпринимались.

— Какими вы видите действия государства для того, чтобы эта отрасль успешно развивалась в стране?

— Прежде всего государство должно ограничить импорт медицинских изделий, как только наши производители смогут выпускать весь необходимый объем товаров для внутреннего потребления. Я считаю, что после окончания СВО западные компании не должны возвращаться в нашу страну. Вот я приведу пример с чешской Linet, самой нелюбимой мной компанией. Когда началась СВО, они первыми ушли с нашего рынка, они во всех социальных сетях кричали о своей помощи ВСУ, они поставляют бесплатно кровати в госпитали Киева и Львова. А когда кончатся военные действия — первыми прибегут в Россию и будут продавать кровати по баснословным ценам, и коммерческие клиники тоже захотят их покупать. А с ними надо бороться, и мы будем это делать. Ведь на чем строится благополучие Linet? Они работают в конгломерате с немецкими производителями и полностью закрыли свой рынок, видали они эту демократию, никто не может в Чехию или Германию продавать медицинские кровати. А за счет чего у них так классно получается работать? Они потребляют наш дешевый газ, а это не только электроэнергия, но и дешевые пластики, полимеры, которые делаются из нефти и газа. Они дешево покупают у нас металл, из которого делают кровать, в итоге наценка составляет тысячу процентов. И у них отличная экономика предприятия, они строят новые центры по разработке медицинских изделий. А мы на них смотрим. И даже не хотим говорить вслух о том, что до недавнего времени у нас на поставку медицинской техники из-за рубежа была нулевая ставка, то есть мы, по сути, спонсировали иностранных производителей, при том что они от своих стран еще получают льготы от 7 до 12 процентов за поставку изделий за рубеж.

Вот мы освоили производство кроватей, пускай еще пять компаний отечественных появятся, а для иностранцев пошлины в 500 процентов и пусть идут лесом. Надо развивать наш экспорт, потому что экспортные продажи всегда будут стимулировать конкуренцию на внешнем рынке, и изделия всегда будут более эффективными. К примеру, как только устаканится внешняя среда, я очень хочу выходить на иностранные рынки, прежде всего в Америку, и поставлять им свои кровати. Они поставляли нам свои технологичные изделия тридцать лет, а теперь я хочу им поставлять и зарабатывать на них.

— Почему вы планируете идти именно в Америку?

— Потому что в Европу никто не пустит, они даже между своими странами рынки закрывают. У нас не любят говорить о том, что после распада СССР нам из Европы была спущена такая система получения регистрационного удостоверения для медицинских изделий, которая максимально усложняет разработку и внедрение отечественных медизделий на территории РФ, но в то же время дает преференции зарубежным разработчикам и поставщикам. Не может не радовать тот факт, что после 2022 года ситуация стала меняться в пользу отечественных производителей.

А что мне нравится в Америке, так это то, что у них потребности бизнеса на первом месте, и этот фактор решает все. Если твое изделие более функциональное и помогает страховой компании экономить деньги, то страховщики заставят больницу купить твою кровать. Поэтому в США для наших медицинских изделий, не только моих, но в целом российских, есть хорошие перспективы. К тому же, если получаешь у американского регулятора разрешение на продажу медицинского изделия, для тебя становятся открытыми рынки Канады, Мексики и части Латинской Америки. Я пятнадцать лет со Штатами работал, мне все у них понятно.