На суверенитет побрызгали живой водой

В целом у нас еще с 1999 года обработка росла быстрее сырьевого сектора (подробнее см. «Почему мы бедны», «Эксперт» № 3 за 2022 год), а с начала СВО разрыв между темпами роста индустрии и добычи приблизился к 10 п. п.: первая в 2022 году выросла на 0,3%, в 2023-м на 8,7, а в 2024-м на 8,5%, тогда как добыча показала +1,5% в 2022 году, а потом сокращалась на 1‒0,9%.

Разумеется, наибольший вклад в этот промышленный прирост (порядка двух третей) внесли сегменты, где доминируют производства оборонно-промышленного комплекса, такие как металлоизделия, прочие транспортные средства, электроника и отчасти фармацевтика. «То есть прежде всего мы видим результат импульса со стороны оборонных расходов», — говорит Владимир Сальников. Конечно, продолжает он, нельзя сказать, что другие отрасли не росли: «Позитивные оценки в целом остаются, просто они не должны быть такими сверхоптимистичными, как при взгляде с “верхнего” уровня».

Пищевая промышленность, по данным Сальникова, выросла за три года на 11%. Ощутимо увеличилось также производство стройматериалов, резиновых и пластмассовых изделий (9%), бумажных изделий (8%). Уже не так сильно росла химия (6%). Совсем скромно увеличился выпуск машин и оборудования (4,4%). Очень неприятный признак — сокращение выпуска машин и оборудования в 2024 году: именно сюда попадают станки и другие средства производства. Процесс развития (динамика выпуска — плюс 17,1% в 2021 году и плюс 13,5% в 2019-м) тут прекратился.

Еще позитива: по словам заместителя гендиректора ЦМАКП, важно, что производство в других отрасли, в том числе тех, которые должны были испытать очень сильное санкционное воздействие, практически не снизилось. Серьезно пострадало, пожалуй, только производство автотранспортных средств (итог трех лет — минус 25%). Сильное снижение было в секторе деревообработки в 2022 году, но потом начался восстановительный рост, и в целом за три года снижение составило лишь 8%. Если же говорить о добыче нефти и газа — один из наших основных секторов, на который были нацелены санкции, то там снижение составило лишь пару процентов. «В целом производство удалось удержать, а во многом и доходы бизнеса», — заключает Владимир Сальников.

Если обратиться к данным Росстата, то мы увидим примерно такую же картинку, с явно выраженным влиянием оборонзаказа (см. график 3). Например, прирост промышленного производства готовых металлических изделий в 2024 году по сравнению с 2023-м составил феноменальные 35% (для сравнения: в прежней реальности, до СВО, рост был на 11,6% в 2021 году и на 7,3% в 2019-м), прирост производства прочих транспортных средств — 29,6% (10,5% в 2021-м, а в 2019-м было падение на 1%). Напомним, значительное влияние на эти отрасли оказывают производство боеприпасов и различных боевых машин. Выпуск компьютеров, электронных и оптических изделий тоже вырос почти на треть (28,8%). Тут опять придется предположить влияние оборонного заказа, так как с учетом резкого роста производства аккумуляторов (на 35,5% в 2023 году) и прочего электрического оборудования (55,4% в 2023-м) и при отсутствии большого числа новых электромобилей на улицах речь, скорее всего, идет о дронах и другом военном оборудовании. Бурно растет производство лекарств — но вот тут процесс импортозамещения начался задолго до СВО и даже до пандемии, и он все еще продолжается. Ситуация в динамике валовой добавленной стоимости в целом повторяет динамику промышленного производства (см. график 4).

Импортозамещение: туда… и обратно

Данные по доле импорта накладываются на эту картинку довольно интересным образом. Для начала можно посмотреть на долю импорта в ресурсах. Тут нужно пояснить, что это термин из таблиц «затраты — выпуск» Росстата (их также называют межотраслевым балансом), и он означает всю совокупность того, что идет на внутреннее потребление, экспорт, прирост запасов — то есть используется в любой форме. Можно считать, что это и есть «рынок».

Данных за 2024 год, к сожалению, еще нет. Но из оценки ЦМАКП следует, что в 2023 году в целом ряде отраслей российской экономики импортозамещение шло довольно успешно. Так, доля импорта на рынке элементов электронной аппаратуры и печатных схем (плат), коммуникационного оборудования, бытовой электроники и носителей информации снизилась с 70% в 2019 году до 57,7% в 2023-м. Доля импорта в пестицидах и прочих агрохимических продуктах сократилась с 63,9% в 2019 году до 46,1% в 2023-м; в прочих химических продуктах — с 56,8 до 41,6%; в контрольно-измерительных, навигационных и оптических приборах, часах, фото- и кинооборудовании — с 28,6 до 18%; в программных продуктах, их разработке, IT-услугах — с 17,2 до 13,3%.

Однако есть и отрицательная динамика: кое-где за четыре года, включая два санкционных, мы стали зависеть от импорта сильнее. Например, доля привозных бытовых приборов выросла с 68,6 до 78,5%, в машинах и оборудовании для сельского хозяйства — с 57,3 до 62,9%, в автотранспортных средствах с 39,8 до 51,3%.

Казалось бы, парадокс: хотя в автопроме и бытовой технике мы видим рост объемов производства, но сопровождается он ростом доли импорта. Фактически мы поменяли западных производителей на китайских, но наша зависимость от них только усилилась. Как и можно было предположить, китайцы склонны к полноценной локализации производств еще меньше, чем европейцы и американцы.

В наших любимых станках, машинах и оборудовании для обработки металлов и прочих твердых материалов доля импорта хоть незначительно и снизилась, с 89,9 до 88,3%, но все еще остается критически высокой. С ситуацией на рынках с долей импорта больше 15% и значимой динамикой в последние годы можно ознакомиться, вернувшись к графикам 1 и 2.

Еще один показатель — отношение импорта к валовой добавленной стоимости (по внутрироссийской статистике). Он показывает отрасли, где за счет импорта большая часть добавленной стоимости остается у иностранного производителя. Причем не так уж важно, происходит это за счет размера импорта относительно российского рынка или из-за того, что валовая добавленная стоимость у российских производителей ниже, чем у иностранных. В любом случае на графике 5 мы видим отрасли с наибольшим потенциалом для импортозамещения: либо через занятие большей доли российского рынка, либо через смену бизнес-модели/технологий на более совершенные, которые используют иностранные конкуренты.

По оценке ЦМАКП, соотношение импорта к валовой добавленной стоимости (ВДС) в автопроме выросло с 3,2 в 2019 году до 5,2 в 2023-м. Как мы узнали выше, доля импорта в автопроме в 2023 году составила 51,3%, соответственно, перекос в пользу импорта объясняется, скорее всего, более низкой добавленной стоимостью, которая достается цехам отверточной сборки иностранных брендов, расположенных в России, по сравнению с полноценными производствами этих же брендов в родных странах.

Как поясняет Владимир Сальников, одна из проблем с импортозамещением в России в том, что до СВО основной моделью было создание сборочных производств с редким использованием доступных местных комплектующих. Основные же комплектующие были иностранные, часто от поставщиков-монополистов. Как показал пример автопрома, после введения против нас санкций именно эта модель оказалась разрушенной. Если производство ориентировано исключительно на одного-двух поставщиков, то после их ухода из России производство встает. «Сейчас в автопроме нужно выстраивать новую модель, и как это делать, не очень понятно, — рассуждает замгендиректора ЦМАКП. — Если для европейцев российский рынок с точки зрения масштаба еще представлял какой-то интерес, то для китайцев он как рынок сбыта интересен, но для развертывания полноценных (не сборочных) производств — нет. В лучшем случае он будет занимать какие-то единицы процентов от их бизнеса».

По машинам и оборудованию соотношение импорта к ВДС снизилось с 4,8 раза в 2019 году до 4,1 раза в 2023-м (с промежуточным пиком 5,7 раза в 2021 году). Если учесть, что доля импорта на этом рынке составляет 88,3%, сразу становится понятно: проблема тут именно в засилье импорта, а не в отверточной сборке с низкой добавленной стоимостью.

Помимо этих двух отраслей довольно высокое соотношение импорта и ВДС, а соответственно, потенциала для импортозамещения наблюдается в электрооборудовании, электронном машиностроении и все еще в фармацевтике (см. график 5).

Инвестиции: там же, где и раньше

Оценить усилия компаний по импортозамещению можно на основе данных об инвестициях в основной капитал. Результат мы, конечно, получим очень приблизительный, так как не сможем узнать, было ли построено новое здание, дорога или закуплено оборудование, а также не сможем разделить реальное импортозамещение, отверточную сборку и модернизацию или расширение устаревшего производства. К тому же детальные данные за 2024 год пока недоступны.

Тем не менее у нас есть итоги 2023 года: лидером по росту инвестиций было электрическое оборудование — 78,6% по сравнению с предшествующим годом, и это после весьма скромных +8,7% в 2021-м. Как мы уже выяснили, судя по росту производства аккумуляторов (на 35,5% в 2023 году) и прочего электрооборудования (+55,4% в 2023-м), а также по росту производства компьютеров, электронных и оптических изделий, речь здесь, скорее всего, идет об оборонном заказе, то есть о производстве дронов и другого военного оборудования. Сразу скажем, что проблема расширения военных производств для экономики не в том, что они военные, а в том, что, когда специальная военная операция закончится, их придется сворачивать. Как экономика пройдет этап их сворачивания, заранее сказать сложно. В то же время не исключено, что еще какое-то время они будут работать на пополнение арсенала, а также найдут себя на экспортном рынке.

Но вот что интересно: в 2023 году значительный прирост инвестиций был практически в тех же отраслях, что и в 2021-м, довоенном году. Так, в готовых металлических изделиях прирост инвестиций в основной капитал в 2023 году составил 54% (29% в 2021 году), в автотранспортных средствах — 54% (44% в 2021 году), в химических веществах и химических продуктах — 47%, в производстве напитков — 37%, в компьютерах, электронных и оптических изделиях — 34% (другие отрасли, а также темпы прироста в 2019 и 2021 годах см. на графике 6). Нужно честно признаться, что рост инвестиций на 55% в 2021 году в компьютерах, электронных и оптических изделиях несколько нарушает стройность теории о военном направлении роста по этой позиции, но, к сожалению, без данных за 2024 год и без более детальных данных внутри этой позиции разобраться сложно. Инвестиции в машины и оборудование выросли на относительно скромные 14% (16,6% в 2021-м, 0,4% в 2019-м), но и это уже можно считать хорошим признаком.

По словам Владимира Сальникова, пока процесс диверсификации промпроизводства, в том числе с опорой на импортозамещение, идет очень неспешно: в тех секторах, где импортозамещение уже шло, оно продолжилось — в пищевой промышленности, в бумажной, в производстве химии. В нормальном режиме импортозамещение идет только в тех секторах, где у нас есть конкурентные преимущества, но там он начался задолго до СВО. Это, например, химико-лесной комплекс и технологически несложные потребительские производства. Однако и там каких-то радикальных изменений до сих пор не произошло. «В ряде случаев даже наблюдается замедление этого процесса, как, например, в пищевой промышленности, где почти все, что можно, уже заместили — по птице и свинине замещение уже, считай, состоялось, — поясняет представитель ЦМАКП. — Там же, где еще не заместили, это довольно сложно сделать в силу естественных конкурентных преимуществ у других стран. Например, импорт говядины мы тоже существенно заместили, но все-таки не полностью».

Что еще важнее, по данным ЦМАКП, по тем направлениям, где у нас была критическая зависимость от импорта, она в целом сохранилась. В частности, в машиностроении процессы импортозамещения идут, и они даже ускорились: государство приняло целый ряд мер для стимулирования этого сектора, но они сталкиваются с большими сложностями. «Возьмем для примера производство подшипников: после развала СССР мы эту отрасль потеряли, и сейчас пытаемся восстанавливать. Был даже некоторый прирост выпуска, связанный с тем, что заместили по-быстрому, что смогли, а дальше отрасль стагнирует, потому что эффект масштаба не позволяет на равных конкурировать с Китаем», — приводит пример Владимир Сальников. По его словам, в целом в машиностроении эффект масштаба сейчас является очень серьезным барьером и непонятно, как его преодолеть, когда масштабы аналогичного производства в Китае превосходят российские минимум на порядок, а подчас и на два-три. В таких условиях китайцы могут продавать свою продукцию по радикально более низкой цене.

Уравнять шансы

Что мы можем противопоставить китайским компаниям? Очевидным ответом, конечно, является протекционистская политика. Детально останавливаться на современном состоянии протекционизма в мире мы не будем — подробнее об этом можно прочитать в материале «Не пора ли подумать о протекционизме?» («Монокль» № 12 за 2024 год). Отметим только, что протекционизм не ограничивается тарифами и пошлинами. В это понятие входят и субсидирование тарифов на электричество, газ, транспортировку, налоговые послабления и многое другое. Более того, защитой и поддержкой собственных производителей занимаются в Китае, США, ЕС, Турции и других странах, с которыми мы конкурируем. Волна протекционизма поднимается по всему миру, и стоит ее оседлать, а не молча тесниться в ответ на действия конкурентов, дружественных или нет.

Директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, член-корреспондент РАН, профессор РАН Александр Широв считает, что главным элементом благоприятного инвестиционного климата для российских компаний является устойчивый рост экономики. Он напоминает, что около 60% инвестиций формируются за счет собственных средств предприятий, это и формирует модель поведения бизнеса. Но второе условие, способствующее инвестициям, — это наличие гарантированного спроса, что определяется защитой рынка от внешней конкуренции, соглашается ученый.

В свою очередь, президент ассоциации «Росспецмаш», председатель совета директоров «Ростсельмаша» Константин Бабкин полагает, что протекционизм должен быть разумным. Жесткий протекционизм, по его мнению, включать не нужно — экономическая политика, в том числе внешнеэкономическая, должна быть нацелена на то, чтобы наши производители находились в условиях просто не хуже, чем их зарубежные конкуренты.

«Если вы спросите российских производителей автомобилей, на каких условиях вы сегодня конкурируете с западными, китайскими и индийскими корпорациями, они скажут, что на плохих условиях: металл достается на 30 процентов дороже, чем зарубежным конкурентам, электричество — на 20 процентов дороже, налоги значительно выше, кредиты, которые важны как для развития заводов, так и для их потребителей, космически дорогие по сравнению с теми, что доступны потребителям и производителям зарубежных автомобилей, — рассуждает председатель совета директоров “Ростсельмаша”. — У “Ростсельмаша” было предприятие в Канаде, там все дешевле. Если рабочий получает зарплату (в пересчете) до 120 тысяч рублей в месяц, то в России за него нужно платить в виде налогов и взносов 43 процента. В Канаде — ноль, если у него еще есть двое детей, то он может получать до 180 тысяч рублей и платить ноль налогов. То же самое в Китае. Люди труда имеют более благоприятный налоговый режим. В России НДС 20 процентов, в Китае — 13, в Канаде налог с продаж (аналог нашего НДС) — пять процентов».

Владимир Сальников уверен: при прочих равных напрямую конкурировать нашим компаниям с китайцами в машиностроении практически нереально. Он считает, что государство должно обеспечить российским производствам какие-то конкурентные преимущества, если мы хотим иметь у себя соответствующие сектора. Речь идет о тех сегментах, где на первый план выходят не вопросы экономической эффективности, а вопросы безопасности.

«Возможно, некоторые производства мы не сможем позволить себе совсем, — говорит замгендиректора ЦМАКП. — Например, мы не можем позволить себе производить полностью всю компонентную базу для микроэлектроники. Экономика этого не выдержит. Не стоит делать и собственный современный процессор, который будет стоить, условно, 50 тысяч долларов — такой никому не будет нужен. Если же выстроить соответствующие тарифные барьеры против конкурентов, то опять же экономика этого не выдержит». Однако производство процессоров, скажем, не самых последних техпроцессов (предыдущих технологических поколений), в принципе, возможно. «Прогресс в процессорах зашел так далеко, что, например, системы управления промышленными процессами вполне можно реализовать на старых процессорах. Это уже вопрос к софту: если он достаточно эффективный, то практически все промышленные задачи можно выполнять на процессорах десяти-пятнадцатилетней давности», — рассуждает Сальников.

По мнению доцента кафедры экономической теории РЭУ им. Г. В. Плеханова Екатерины Новиковой, о протекционистской политике лучше говорить как о политике поддержки отечественной промышленности, которая уже ведется: субсидирование энергоносителей и транспортных издержек (например, энергоносители субсидируются некоторым энергоемким производствам, а транспортные издержки экспортерам сельхозпродукции). Она считает, что стоит отдельно выделить поддержку населения страны, поддержку талантливой молодежи и выработку своего рода дорожной карты по предоставлению всех возможностей интеллектуального развития населению страны.

Некоторые экономисты полагают, что в любом случае против нас будет играть эффект масштаба. Как поясняет Владимир Сальников, если вы строите завод по производству двигателей, вам, условно, требуется, чтобы выпуск измерялся в сотнях тысяч штук. Если меньше, это уже невыгодно. Причем это актуально не только для автопрома. «Возьмем для примера экскаваторы — у нас были сборочные производства недружественных стран. Они ушли. Пришел импорт из Китая и сейчас занимает примерно 85‒90 процентов рынка. Где в таких условиях место для отечественного производства, с достаточным объемом выпуска для получения эффекта от масштаба?» — рассуждает Сальников.

На самом деле при пристальном рассмотрении часто оказывается, что емкости нашего рынка вполне достаточно — проблема именно в отсутствии реального протекционизма. В качестве примера приведем ситуацию, недавно описанную в материале «Локализация налетела на ось из Поднебесной» («Монокль» № 6 за 2025 год). С 2022 года, по данным BusinessStat, грузоперевозки автотранспортом в России выросли на 22%. В ответ количество проданных полуприцепов выросло с 28 тыс. в 2022 году до 47,7 тыс. в 2024-м. (+65% за три года). Лидерство сохранили отечественные производители прицепной техники «Тонар», Bonum и Grunwald (в сумме треть продаж). На фоне запретительной ключевой ставки ЦБ, налоговой реформы прогнозируемое снижение объема продаж составит примерно от 17 до 22%, до 37 250 единиц. Однако продолжающийся уход иностранных производителей позволяет российским заводам наращивать выпуск техники, что, в свою очередь, поддерживает спрос на автокомпоненты, в частности на осевые агрегаты.

В 2023 году в целом ряде отраслей российской экономики импортозамещение шло довольно успешно. Так, доля импорта заметно сократилась на рынке элементов электронной аппаратуры и печатных схем (плат), коммуникационного оборудования, бытовой электроники и носителей информации, пестицидов и прочих агрохимических продуктов, контрольно-измерительных, навигационных и оптических приборов

И вот тут начинается самое интересное. Емкость российского рынка, по оценке «Росспецмаша», составляет примерно 120 тыс. осевых комплектов в год, из них непосредственно в России производится не более 40 тыс. Отличная возможность заняться импортозамещением под защитой постановления Минпромторга № 719. Согласно этому постановлению, с 2025 года 70%, а с 2026 года 80% автокомпонентов для грузовой прицепной техники должны быть российского производства. После внесения в соответствующий реестр производители осей получают доступ к различным государственным программам поддержки: возврат утилизационного сбора, части процентов по кредитам, льготный лизинг, компенсация взносов в Соцфонд.

Однако тут о желании построить в России завод по производству осей заявила китайская компания Huajing (HJ, «Хуацзин»). Мощность завода HJ составит 100 тыс. осей и подвесок, а также до 400 тыс. тормозных колодок в год. Напомним, емкость российского рынка — 120 тыс. осевых комплектов в год. Эта перспектива, естественно, приводит некоторых российских производителей в ужас. Любому очевидно: Huajing рассчитывает на то, что российская «дочка» компании сможет попасть в реестр Минпромторга. Формальных ограничений по стране происхождения выгодополучателя нет. Хватит ли рынка нашим производителям? И что мы будем делать, если впоследствии компания решит уйти из России? Остается надеяться, что российские производители смогут хоть как-то выжить, конкурируя с китайским гигантом.

Вообще, если спуститься с уровня отраслевого на уровень отдельных предприятий, то перспективы конкуренции с китайскими компаниями становятся более реалистичными. Математика тут довольно простая. Как поясняет Константин Бабкин, в Китае крупная фирма по производству легковых автомобилей производит 400 тыс. единиц в год — это сравнимо с нашим АвтоВАЗом. «Другое дело, что таких фирм в Китае много, но каждая конкретная из них сравнима с АвтоВАЗом. Поэтому масштаба у нас хватает. Так же и в сельхозмашиностроении: китайские фирмы делают огромное количество комбайнов и тракторов, но каждая из них не больше, чем некоторые из российских компаний. Размеры позволяют нам развиваться, нужно просто этого захотеть», — уверен председатель совета директоров «Ростсельмаша».

По словам Александра Широва, опыт 2022‒2024 годов показал, что развитие на рыночных условиях целесообразно там, где есть достаточный уровень внутреннего спроса, обеспечивающий окупаемость проектов (прежде всего, это промежуточный и потребительский спрос, а также производство инвестиционного оборудования в интересах быстрорастущих секторов: сельское хозяйство, энергетика, нефтехимия и т. д.). Второе направление — обеспечение безопасности и жизнедеятельности, но тут, по мнению директора ИНП РАН, требуется непосредственное участие государства. Третье — экспорт, но крайне важно понимать емкость доступных рынков сбыта.

Если говорить конкретно, то, как рассказал Александр Широв, для коммерческой реализации проектов на многих направлениях развития промышленной деятельности российский рынок является достаточным. Можно назвать такие виды деятельности, как автопром, авиастроение, энергетическое машиностроение. «Например, можно специализироваться на производстве нефтегазового оборудования — не только для нас, но и для Казахстана и Узбекистана. Впрочем, даже в этом случае остаются вопросы многовекторной политики наших соседей», — говорит Владимир Сальников.

Но для других видов деятельности внутренний спрос недостаточен, прежде всего из-за недостаточной сложности экономики. Например, по мнению Александра Широва, не хватает внутреннего спроса для коммерческого развития производства редкоземельных металлов или той же микроэлектроники, а выход на внешние рынки проблематичен из-за высокой конкуренции.

По мнению Екатерины Новиковой, сейчас нам было бы важно не гнаться за количеством произведенного товара, а постараться производить уникальную и качественную продукцию, которая пользовалась бы спросом и за рубежом, в первую очередь в странах Азиатского региона. Хорошим примером, с ее точки зрения, является строительство АЭС во всем мире компанией «Росатом».

Президент консорциума F&I Consulting, член правления ТПП РФ и РСПП Владимир Гамза предлагает начать формировать технологический суверенитет с самого начала — с национальной системы реализации инновационных венчурных проектов. Он напоминает, что в первой половине 2010-х годов венчурный рынок (инновационные стартапы) в России рос достаточно высокими темпами — тогда по объему финансирования он вышел на второе место в Европе и четвертое в мире. Большую роль сыграли РВК и Сколково, впереди были только Кремниевая долина, Израиль и Лондон.

В 2023 году значительный прирост инвестиций был практически в тех же отраслях, что и в 2021-м, довоенном году. Например, быстро росли инвестиции в производство готовых металлических изделий, автотранспортных средств, химических веществ и химических продуктов

В качестве основных проблем сегодня Владимир Гамза выделяет отсутствие национального рынка реальных венчурных проектов, отсутствие государственного заказа на инновации и национальной системы отбора и реализации таких проектов с единым органом управления, запрет государственным структурам на проектный риск и списание убытков. Он предлагает: выстроить на базе высших учебных заведений национальную систему равного бесплатного доступа всего малого бизнеса к формированию венчурного проекта на посевной стадии (pre-seed и seed) — все права на проект остаются у его инициатора; поручить РВК создать комиссию по отбору проектов, прошедших посевную стадию, и единую национальную платформу (витрину) для этих проектов; обязать инновационные фонды с госучастием иметь в портфеле не менее 50% прошедших отбор проектов; в корпорациях с совокупной годовой выручкой более 0,1% ВВП создать открытые венчурные фонды с капиталом в 3% от выручки.

Два года перед СВО, в течение которых наши предприятия начали разгонять производства в тех секторах, где они видели возможность для себя (та же фармацевтика, химия и т. д.), и три года под санкциями ясно показали: наш бизнес прекрасно видит новые ниши и готов развивать производство. Ему часто достаточно нашего внутреннего, не такого уж большого рынка — главное, чтобы конкуренты в виде иностранных компаний — сейчас китайских, а в перспективе и снова западных — не выдавливали его с нашего же рынка, пользуясь той широкой поддержкой, что им предоставляют их страны. У нас до сих пор есть множество рынков, где даже небольшой кусок, «отъеденный», нашими производителями у импорта, даст солидную прибавку нашей экономике. Даже если эти рынки надо на какое-то время аккуратно защитить от зарубежных игроков.

Бурно растущий спрос, который ЦБ гасит всеми силами, можно было бы использовать для того, чтобы дать нашим производителям тот самый эффект масштаба и постепенно усложнять экономику.

За последние три года санкций доля импорта в ВВП практически не изменилась, оставшись на уровне около 20%, — но, как сказал недавно в интервью «Моноклю» председатель экспертного совета ФРП, заместитель председателя «Деловой России» Антон Данилов-Данильян, серьезно поменялась сама структура импорта: мы закупаем оборудование, чтобы импортозамещать следующий передел, то есть производить на нем комплектующие, субстанции и т. д. (подробнее см. «Если что-то можно произвести в России, почему бы это не делать?», «Монокль» № 8 за 2025 год).

И пора наконец выработать более жесткую модель для локализованных производств, чтобы они оставляли в России максимум добавленной стоимости и использовали произведенные здесь же, в стране, комплектующие.