«Неважно, чем это закончится. В любом случае эта война велика и прекрасна», — писал немецкий социолог Макс Вебер.
«Эта величайшая из всех войн — не какая-то очередная война, а война последняя!» — знаменитый писатель Герберт Уэллс. «Вероятно, впервые за тридцать лет я чувствую себя австрийцем… Все мое либидо на службе у Австро-Венгрии», — признавался психиатр Зигмунд Фрейд. Так эти звезды мировой величины, умнейшие люди встречали начало Первой мировой войны, одной из самых кровопролитных и масштабных в истории человечества. В прошлом году как раз стукнуло 110 лет с начала этой четырехлетней мясорубки.
Нет, были и разумные возражения, но они потонули во всеобщем психозе. «Самые миролюбивые, самые добродушные как одержимые жаждали крови. Друзья, которых я знал как убежденных индивидуалистов и даже идейных анархистов, буквально за ночь превратились в фанатичных патриотов, а из патриотов — в ненасытных аннексионистов. Каждый разговор заканчивался или глупой фразой, вроде “Кто не умеет ненавидеть, тот не умеет по-настоящему любить”, или грубыми подозрениями» — так описывал начало войны Стефан Цвейг.
Современной Европе, кажется, далеко до своей версии вековой давности. Уж по качеству управленческой мысли и интеллектуальному уровню политической элиты безусловно. Нет тех массовых призывных армий и значительного мобилизационного ресурса, молодых и голодных. Впрочем, и тогда простой люд не горел желанием умирать за господ. «Любой бык счастливее нас с вами. Его убьют на бойне сразу и не таскают перед этим на полевое ученье и на стрельбище», — резюмировал один из героев антивоенного «Швейка».
В сегодняшней апатии обитателей «цветущего сада» призывы европейских лидеров к милитаризации, пересмотру бюджетов в пользу ВПК и модернизации ядерного щита звучат как-то звонко и бессмысленно. Все, и мы в России, бросаются утешать себя тем, что лишних денег в Европе нет, политики глупы и непопулярны, а арсеналы исчерпаны. В конце концов, все понимают, что паника европейцев связана вовсе не с судьбой Украины, а со страхом остаться без американского «зонтика» и с необходимостью выстраивать самостоятельно и политику, и экономику, и безопасность в условиях дикой международной конкуренции. Тот самый «цветущий сад» мог существовать только на основаниях, возникших в результате холодной войны. Построить новую евразийскую конструкцию в Европе за тридцать лет так и не сумели.
Сегодня же, как и всегда было в истории, милитаризм — самый простой выход из внутреннего кризиса, когда есть общий враг и нужны основания для консолидации общества в условиях снижения благосостояния. Никаких причин радоваться этому у России нет, даже на фоне пока туманных надежд на восстановление отношений с США. Американцы уйдут разбираться с Китаем, а как нам жить с такой Европой?
В Евросоюзе давно назрела перезагрузка элит, и она обязательно произойдет, но вряд ли нам станет спокойнее. Мы воодушевлены прагматизмом правых партий Европы, но в конечном счете вряд ли можем игнорировать их национальный пафос и ксенофобию, которые пока еще держатся в маргинальной зоне. Чем больше нынешние центристы бьют по внутренней стабильности, тем больше запроса на радикализм ждет Европу на очередных выборах.
Постепенное сворачивание социального государства и ужесточение налогового давления переформатируют не только политическое поле, но и саму социальную ткань европейской жизни. Не случайно в своем громком выступлении Эммануэль Макрон не только обозначил Россию как, по сути, военного противника всей Европы, но и принялся взывать к патриотизму и будить национальное самосознание французов.
«В Европе сейчас настроения, напоминающие те, что были перед Первой мировой. Перед каждой мировой войной появляется некая фобия — тогда это была сербофобия, перед Второй мировой — антисемитизм, сейчас — русофобия», — совсем недавно заметил вице-премьер Сербии Александр Вулич.