О ветеранах-«афганцах», наших соотечественниках по тогда еще единому Советскому Союзу, которые волею судеб прошли через горнило Афганской войны
Войну затевают не окопные генералы, а джентльмены в белых перчатках. Которые потом брезгуют общаться с окопниками, потому что они в грязи перепачканы.
Из «Афганского дневника»
Об этом конфликте продолжают спорить — военные историки, политологи и, конечно же, сами ветераны. Ведь, как ни ряди, а это факт: именно после (и в значительной степени вследствие) Афганской войны рухнула советская власть и рассыпался Советский Союз. Думаю, никто не станет спорить с утверждением, что последствия крушения СССР гулким эхом отозвались во всех уголках человеческой цивилизации. Так что интерес к последней войне, в которой участвовала Советская армия, и к ее последствиям не угаснет еще долго. Соответственно, и оценивать ее каждый станет по-своему.
За неполные десять лет той войны в нашей стране неоднократно крутыми галсами менялось всё, все и вся: вожди и проводимая ими политика, социальная ситуация и социальная же риторика, приоритеты отечественной экономики, роль и полномочия правоохранительных органов, взаимоотношения на международной арене… Да и отношение общества и чиновничества к солдату, вернувшемуся из Афгана, менялось: молодой человек уезжал «за речку» из одной социально-экономической среды, а возвращался уже в кардинально поменявшуюся. И далеко не каждому ветерану удавалось встроиться в новую систему взаимоотношений.
Афганская война воспитала, пропустив через свои жернова, новое поколение, которое научилось смотреть на окружающую действительность иным, отличным от умиротворенно-обывательского, взглядом. Она словно снабдила каждого окунувшегося в ее обжигающее нутро человека системой опознавания «свой — чужой» в оценке окружающих людей; и эта градация отнюдь не совпадала с официальной государственной идеологической шкалой. Вернувшиеся с войны ветераны не понимали, почему их сверстники имеют возможность бездумно прожигать жизнь, в то время как такие же молодые люди рискуют жизнями во имя далеко не всегда понятных «государственных интересов».
…Мы привыкли на смерть на экране смотреть как бы созерцательно, а не сопереживательно. Мы знаем, что главный герой будет жив по меньшей мере до финала. И гибель его, если и случится, воспринимаем не как смерть, а непременно как подвиг.
И лишь на войне я взглянул на все иначе. Не умом, а сердцем понял, что люди на войне — это не фон для подвига героя. Каждый, кто падает на заднем плане, — это ЧЕЛОВЕК, вершина эволюции, вселенная, шедевр природы. И это сложнейшее, тончайше отрегулированное творение, наделенное разумом, гибнет ежедневно просто так, ни за что. Раньше я был фатально убежден, что в любом случае буду жив, я чувствовал себя тем самым литературным или киношным героем, которому гарантирована долгая жизнь. И лишь сейчас, здесь я понял, что такой герой — это каждый. И тот парень, что умирал под Гератом, — это такой же сложный мир, как и я. И шансов, и прав на жизнь у него было ничуть не меньше, чем у меня. И как же в конце концов дешево стоит жизнь. За несколько километров кто-то нажал на спуск или опустил мину в трубу — и здесь кого-то не стало. Тот же лейтенант Николай Кузнецов, который погиб недавно, подорвавшись гранатой. Он ведь тоже был, наверное, как и я, уверен, что уж его-то пуля минет. А пришлось самому себя убивать гранатой.
Нет, фортуна, случай — вот что определяет здесь, на войне, жить человеку или умирать.
Из «Афганского дневника»
На протяжении 35 лет после Великой Отечественной войны Советский Союз жил в условиях мира. Да, какие-то пограничные (а то и заграничные) военные конфликты случались, но они не приобретали всеобщего характера. Мы привыкли знать, что наша страна, при всех имевшихся недостатках и перекосах, — самая могучая и наша армия даст сокрушительный отпор любому агрессору, а наши государственные лидеры, хоть и староваты, а все ж таки ведут нас верной дорогой в светлое будущее.
Афганские события у многих их участников эти представления поколебали. А впоследствии ржа сомнения постепенно начала разъедать и остальные слои общества; в общественном сознании сначала робко зародился, а потом начал нарастать крамольный вопрос: а действительно ли вожди знают верную дорогу?
Вводя войска на территорию Афганистана, наша страна не преследовала никаких захватнических целей — только геополитические. Мы, рядовые участники той войны, искренне верили в свою интернациональную миссию: помочь застрявшему в средневековье соседскому народу скакнуть из феодализма сразу в социализм, как скакнули народы советской Средней Азии. Сегодня эта идея кажется смешной и несерьезной, но тогда-то мы, воспитанные на классовой теории исторического развития, особо не сомневались в благородстве своих действий! Наивно? Наверное. Годы так называемого застоя убаюкали нас представлением о незыблемости действительности под марксистско-ленинской риторикой.
Однако на практике нас ожидало разочарование.
Нежданно-негаданно выяснилось, что местному населению вполне уютно и комфортно живется в его исламском патриархальном мире и что мы, пришлые «шурави», стремившиеся привить местным жителям свои представления о социальной справедливости, понапрасну растрачиваем идеологический бисер, уподобившись пресловутому слону, забредшему в хлипкий дукан, торгующий хрупким фарфором.
Советский мальчишка, облаченный в солдатскую форму, оказавшись «за речкой», не понимал, почему нужно раздавать бесплатно продукты и материальные ценности кому-то постороннему, который к тому же далеко не всегда воспринимает этот жест с пониманием, в то время как в глубинной России, мягко говоря, продуктового изобилия отнюдь не наблюдается. До поры до времени риторические лозунги про «интернациональную помощь» срабатывали, однако постепенно их флер тускнел, позолота с выцветавшего кумача осыпалась и мобилизующий потенциал красивых словес неумолимо ослабевал. Ну а когда в города и веси СССР начали все чаще приходить цинковые гробы, вопрос «зачем он нам нужен, тот Афганистан?» в обществе начал звучать все громче и напористей.
Это ж истина, не подлежащая сомнению: солдат должен знать, ради чего он воюет, общество должно осознавать, во имя каких конкретных целей оно отправляет на войну свой генофонд. Иначе успеха не достичь. Война, не имеющая конкретной, четко обозначенной цели, обречена. Как емко выразился кто-то из ветеранов-«афганцев», «у нас была команда “воевать”, но не было команды “победить”»… Оно ведь и в самом деле так: выполнять интернациональный долг можно сколько угодно, но объяснить смысл абстрактного лозунга куда труднее.
…Санинструктор разведроты сержант Климов Александр Евгеньевич, награжден медалью «За отвагу». Его отец — доктор наук, академик Академии наук СССР. Во время июльской операции в Герате (ту операцию вспоминали постоянно все — уж очень много людей погибло) Александр был в составе группы, которую отправили осмотреть сгоревший танк. Когда оказались между дувалами в проходе шириной метра три, начался обстрел. Пуля попала рядовому Маркову в низ живота. Отстреливаясь, Климов перевязал его на месте. Тем временем вызвали машину, она эвакуировала их обоих. Потом под огнем перевязал младшего сержанта Хабова, который был ранен в шею… Но Хабов тем не менее умер. Климов вынес его тело — он вообще ни разу не оставил погибшего на поле боя.
Из «Афганского дневника»
В составе Ограниченного контингента советских войск на территории Афганистана побывали военнослужащие практически из всех союзных республик и социальных групп советского общества.
С кадровыми офицерами все понятно: нашим желанием представители кадровых органов если интересовались, то формально. И это вполне закономерно и оправданно: офицеры сами избрали себе судьбу, поступая в военное училище — служба при погонах изначально предполагает участие в боевых действиях.
В 1985 году я служил в отдаленном гарнизоне в Туркмении; мне позвонил чванливый полковник из штаба округа и спросил, хочу ли я ехать в Афганистан. «Нет, — ответил я, — не хочу!» «Вы отказываетесь?» — вельможно удивился высокий чин. «Нет, — опять ответил я, — не отказываюсь, потому что офицер и место службы не выбираю; и если поеду на войну, то только по приказу, а не по собственному желанию». «Тогда собирайтесь! — услышал в ответ. — Приказ будет».
Солдаты буквально просились «на боевые». Если подразделение отправлялось на задание, ребята, оставшиеся в расположении, расценивали это как наказание
Мне много раз довелось побывать в боевой обстановке; всего я прошел четыре войны. Ни разу я «на войну» не просился, но ни разу и не отказался — это моя жизненная позиция офицера и гражданина.
Между прочим, вот что хочется отметить. У многих офицеров, с которыми мне довелось встречаться на войнах, отцы или тести занимали высокие посты в силовых структурах; однако ж отправлялись сыновья в «горячие точки», не прятались за спины влиятельных родичей…
Конечно, и среди офицеров имелись «отказники», но таких все же встречалось не много. И вокруг них в гарнизонах неизменно формировался душок презрения: не к лицу кадровому военному уклоняться от командировки на войну.
Что же касается военнослужащих срочной службы, об их желаниях и вовсе не спрашивали. Попала твоя фамилия в соответствующий список — и никаких разговоров: отправляйся воевать. Мне в Афгане довелось встречать солдат — рабочих, колхозников, студентов, городских жителей и селян, столичных и из глубинки, представителей десятков национальностей СССР… Даже сын академика служил в нашей дивизии в звании рядового. Хотя это, конечно, скорее исключение — выходцы из простых семей все же преобладали.
Вообще, следует отметить, что война подобна лакмусовой бумажке, которая показывает натуру человека. Даже не просто показывает — обостряет качества его сущности. Смелого делает отважным, боязливого — трусом, честолюбивого — безрассудным…
В период службы в Афганистане я вел дневник. Это не особо приветствовалось, и я даже знал офицера, который имел серьезные служебные неприятности вследствие того, что эти его записки попали на глаза таможеннику, а затем оказались в руках представителей соответствующих надзорных органов. Мне повезло, я провез из Афгана все семь исписанных тетрадей, впоследствии обработал их и сформировал документальную книгу, которая выдержала три издания.
В этих тетрадях — сотни и сотни фамилий военнослужащих, с которыми меня сводила «за речкой» судьба, множество боевых и бытовых эпизодов, в которых они участвовали. Именно эти записи позволяют мне относительно объективно рассказывать о жизни и деятельности человека на войне. За каждым моим утверждением непременно имеются факты, которыми я могу их подтвердить.
В составе Ограниченного контингента значительная часть сил и средств задействовалась на сторожевых заставах и выносных постах, протянувшихся вдоль основных автомобильных магистралей или же охранявших важные объекты — аэродромы, например. Служба здесь протекала относительно спокойно — насколько вообще понятие «спокойно» можно отнести к пребыванию в районе боевых действий. Условия жизни и быта на них в значительной степени зависели от расторопности и хозяйственности командиров.
Ну а какие-то части и подразделения постоянно задействовались для выполнения текущих боевых задач, для чего им приходилось покидать пункты постоянной дислокации и отправляться в рейды по горам и пустыням.
В это можно верить или не верить, но факт остается фактом: среди рядовых военнослужащих желавших служить именно в боевых мобильных формированиях всегда имелось с избытком. Солдаты буквально просились «на боевые». Если подразделение отправлялось на задание, ребята, оставшиеся в расположении, в большинстве своем расценивали это как наказание, как проявление недоверия к ним со стороны командиров и сослуживцев. Если же кто и в самом деле сознательно уклонялся от выхода, его попросту потихоньку переводили на более спокойное местечко.
Это потом, уже после возвращения на родину, многие из подобных «уклонистов» начинали бить себя в грудь и рассказывать о своих подвигах. Но это уже другая история — об афганских ветеранах.
…Вчера вечером разбились два солдата из агитотряда. Показывали кино в Адраскане, обратно поехали в КамАЗе, который вез ж.-б. плиты. А за рулем водитель был пьяный. И не вписался в поворот.
Вот так понемногу и гибнут люди. Причем в боях не так часто, как по глупости. То у Саши в дивизионе один расстрелял четверых сослуживцев из автомата. То на аэродроме солдат взорвал гранату в казарме. То в саперном батальоне один дурак решил штык-ножом вскрыть цинк с капсюлями-детонаторами — хорошо, что один был, так только сам и погиб… Да разве всех упомнишь! Тот же прапорщик, который ночью пошел в кишлак за кишмишовкой, а утром его нашли с переломанными костями. А тот прапорщик-танкист, который пошел за бакшишами — и сам погиб, и двое солдат с ним…
Да мало ли!..
Из «Афганского дневника»
Как-то один воин поделился со мной: чтобы убить в первый раз, во второй, ему пришлось преодолеть некоторое внутреннее сопротивление; а дальше происходили просто механические действия: ловил на мушку цель, которая согласно шкале «свой — чужой» обозначена как враг, и нажимал спусковой крючок. Повел пальцем — автомат выплюнул пулю — фигурка упала. Никаких моральных терзаний.
И вот такой двадцатилетний ветеран, для которого человек стал просто целью, возвращается домой. А там… Друзья, вспомним конец 80-х! Пустые полки магазинов, гиперинфляция, смена идеалов и приоритетов, повсеместный всплеск национализма, шельмование армии и других силовых структур. Два основных социальных вектора: «Каждый да обогатится, кто как сможет!» и «СССР — тюрьма народов!».
Там, «за речкой», эти парни готовы были свою жизнь отдать за ближнего своего. А теперь они оказались в разных лагерях и смотрели друг на друга сквозь прорези прицелов
И в эту наэлектризованную гремучую смесь «из-за речки» вливается могучая армия молодых ветеранов… То есть нет, не так! Могучей следует называть 40-ю армию, пока она дислоцировалась в Афганистане. Затем с территории этого государства начали поочередно выводить соединения и части, которые поначалу временно размещали близ городков Термез и Кушка, откуда рассылали по просторам Средней Азии и за ее пределы, а то и попросту расформировывали. Мощь 40-й армии стремительно таяла, подобно снегу на горячей сковороде.
Так что в то самое наэлектризованное общество вливалась не армия, а неорганизованный поток молодых ветеранов, которые уже научились убивать и умирать, но пока не представляли, как реализовать свой потенциал в новой обстановке.
На смену неповоротливым чиновникам застойной поры к власти на местах пришла новая поросль, в основном из числа молодых и резвых «комсомолят» — именно в их среде родилось пресловутое «Я вас ТУДА не посылал!» Чиновники говорили истинную правду: не они посылали ребят на войну — и теперь не чувствовали перед ними никакой моральной ответственности. В новых условиях запустился процесс, не имевший к реализации ветеранских льгот никакого отношения: чиновники занялись лихорадочным переделом приватизируемой собственности, а тут эти ветераны со своими претензиями.
Вообще-то, если постараться взглянуть на ситуацию непредвзято, чиновничество той поры в какой-то степени можно понять. В стране всеобщий системный кризис; рушится и рассыпается все привычное и устоявшееся. В таких условиях заниматься решением проблем отдельно взятой социальной группы попросту нереально. Однако «афганцы» представляли собой реальную силу, потому государство пошло по самому легкому пути: бросило ветеранским организациям налоговую льготу — и решайте свои проблемы сами.
Рядовые «афганцы» остались предоставленными сами себе. Кто-то как-то устроился, приспособился к новым реалиям. Начали формироваться — где стихийно, а где и целенаправленно — общественные организации ветеранов Афганистана. И многие из них вскоре попали под влияние криминала — именно по указанной причине: ветеранам предоставили льготы, этот факт преступный мир мгновенно оценил и использовал в своекорыстных интересах.
Ветераны Афганистана, накопившие немалый фронтовой опыт, оказались очень востребованными и националистами всех мастей. Советский Союз вдруг вознамерился рассыпаться на неисчислимое количество осколочков — от союзных республик и до территорий с компактным проживанием малочисленных народов — русинов, например, или гагаузов. Для того чтобы претендовать на независимость, нужны какие-никакие, а вооруженные силы. Вот и начали «афганцев» зазывать под свои знамена самостийные армии национально-административных образований. Многие оставшиеся не у дел ветераны клюнули…
А потом дали старт «лихие девяностые». По всей одной шестой части суши заполыхали яростные очаги локальных войн. Разразилась череда конфликтов на Северном Кавказе. История сохранила для нас примеры того, как кое-где в таких локальных войнах вчерашние «афганцы», оказавшись во враждебных друг другу группировках, какое-то время сохраняли по отношению друг к другу фронтовое братство. Но постепенно это «джентльменство» сошло на нет.
Там, «за речкой», эти парни готовы были свою жизнь отдать за ближнего своего. А теперь они оказались в разных лагерях и смотрели друг на друга сквозь прорези прицелов. Взрыв на Котляковском кладбище — самый наглядный и трагический пример того, во что выродилось «афганское братство».
…Случай на проческе кишлака. Я толкнул какую-то хлипкую дверцу в глинобитной стене и оказался в маленьком дворике. В нем сбились в кучку несколько женщин и детей. Смотрят на меня… Оказалось, что это женская половина, гарем. Я протянул детишкам конфеты, они взяли… До сих пор это стоит перед глазами. Мужчина в добротном обмундировании и с оружием протягивает кое-как одетой босой детворе горсть конфет… И это после артподготовки! Как в том несмешном анекдоте: «А глаза добрые-добрые. А мог бы и ножиком по горлу». Как должен был относиться ко мне, такому доброму, глава этой семьи, в которой я вперся на женскую запрещенную территорию?..
Из «Афганского дневника»
…Все дальше в историю уходит Афганская война. Все плотнее отгораживают ее от современной молодежи последовавшие за ней события. Повседневные хлопоты занимают нас больше, чем память о той поре, когда мы были молоды и искренне верили, что в предгорьях Гиндукуша выполняем историческую миссию, имя которой интернационализм.
Мне в составе Ограниченного контингента советских войск в Афганистане довелось служить в 5-й гвардейской мотострелковой дивизии. Штаб нашего соединения располагался в городке Шинданд, и зоной ответственности дивизии являлась вся западная половина страны — от Кушки и Чагчарана на севере до Межозерья на юге и по иранской границе на западе. Огромная территория, и вся изъезжена-исхожена советским солдатом.
Дивизия — пятая; исходя из этого и дата встречи ветеранов определена соответствующая. Каждый год пятого числа пятого месяца, в пять часов дня ветераны дивизии собираются у памятника воину-интернационалисту на Поклонной горе. И с каждым годом нас становится все меньше. Все меньше остается в нашем мире участников Афганской войны, все реже слышишь некогда привычное обращение «шурави».
Та война стала последней в биографии Советского Союза. Но — увы! — не стала последней в истории нашего Отечества…