Как студент МГУ стал ремесленником и почему его первая работа называется «Своды»
Этим текстом мы хотели начать новую рубрику — «Премьера вещей». Рубрика должна была рассказывать о том, что происходит в отечественном предметном дизайне: уже выросло новое поколение мастеров-ремесленников, которые своими руками делают множество интересных концептуальных штучек. Первым героем рубрики должна была стать мебельная коллекция «Своды» — обеденная группа, в основе идеи которой лежит отсылка к православной храмовой архитектуре. Но ее автор, 25-летний москвич Михаил Пашков, оказался таким необычным персонажем, что рассказывать о человеке оказалось интереснее, чем о сделанных им предметах.
Заканчивая третий курс факультета международных отношений МГУ, Миша понял, что «все эти международные договоры и списки баллистических ракет» — не его. И, пытаясь понять, что ему в этой жизни интересно, он пришел к невероятному выводу: ему хочется что-то делать. Невероятному, учитывая уже ставший стереотипным и «мемным» хтонический ужас зумеров перед ручным и тем более физическим трудом.
— Возможно, это конфабуляция, самообман при попытке ретроспективы, но мне кажется, что я с детства все время что-то делал руками, наблюдал, как что-то кто-то делает руками, — пытается объяснить Михаил, откуда появилось это странное желание. — Обычно отец передает сыну какие-то прикладные навыки, но у меня это больше от мамы — она у меня очень активная женщина, все время что-то делает на даче. Может сама сколотить садовую мебель, например.
«Big brother is watching» за всеми нами из интернета, поэтому очень скоро «таргет» выбросил из своих недр на монитор лэптопа Михаила рекламный баннер: в мастерскую требуются люди, которые хотят работать. Как раз были каникулы между семестрами («таргет» лучше нас знает, что, когда и как!), и он подумал: почему бы и не потратить две каникулярные недели с пользой, тем более что никаких высоких требований там не ставят. Это была большая мастерская «Квадрат-Труба», которая производила сложные дизайнерские объекты — мебель для ресторанов и жилых помещений.
— Наверное, главное, чему я там научился, — это понимание того, насколько многообразен мир материалов и технологий. В мастерской работали со всеми существующими материалами. Денег я там получал немного, но с точки зрения бэкграунда это опыт очень полезный, я очень им благодарен, — размышляет Михаил.
Найдя свое, как тогда казалось, просто хобби, Михаил не бросил институт, получил академическое образование, хотя и был уверен, что оно никогда ему не понадобится. И продолжил постигать азы ремесленничества.
— В сфере ремесла мне все время казалось, что я недостаточно компетентен. Помимо приобретения прикладных навыков хотелось набираться теоретических основ. Мне хотелось работать больше с деревяшками, а в мастерской я имел с ними дела мало. Тогда я отучился на столярных курсах, — вспоминает Михаил. — Потом меня пригласили в другую мастерскую, где мы работали с цветными металлами, химически их обрабатывали, состаривали, ковали, например, двери для храмов. То есть это не какая-то сварка такая, знаете, с черными металлами, а именно художественная обработка металлов. Я работал с разными материалами, занимался отделочными декоративными работами и просто постигал этот необъятный мир декоративно-прикладного искусства.
Когда стало понятно, что хобби приобретает признаки дела всей жизни, Михаил задумался о создании собственной мастерской. К этому подталкивала нарастающая потребность в независимом творчестве. У отца был захламленный не используемый гараж. Михаил выпросил себе «карт-бланш» на помещение, разгреб завалы барахла и обустроил мастерскую. Некоторое время он жил в изматывающем ритме — днем уходил на работу в чужие мастерские, вечером устало брел в свою. Заработанные деньги тратил на станки, материалы и инструменты. Через год такой жизни, создав небольшую материально-техническую базу своего будущего, решился уйти в «свободный полет».
— Уже были идеи, но это трудно назвать бизнесом. Работая в «Квадрат-Трубе», я познакомился с человеком, с которым мы дружим до сих пор и вместе делаем в моей мастерской какие-то небольшие совместные проекты. В этом мало творчества, это мебель для музыкальных студий по индивидуальным заказам, чтобы люди могли встраивать туда свое студийное оборудование. Но это давало возможность немного зарабатывать, — объясняет Михаил. — Уже тогда я понимал, что хочу не только делать что-то руками на заказ, по чужим эскизам, но хочу научиться этому сам и делать ту мебель, которая отражала бы меня как художника, в которую я, возможно, закладывал бы частичку чего-то, что важно именно для меня.
И опять помог вездесущий «таргет». Из бездонных недр интернета, строго в нужный момент, выплыло объявление о наборе на обучающую программу в дизайн-лабораторию архитектора Петра Сафиуллина и дизайнера Светланы Липкиной — они как раз запускали программу, на которой в интенсивном формате собирались обучать людей, у которых уже есть какие-то навыки интерьерного дизайна или ремесленничества, помогали погрузиться в мир именно предметного дизайна и понять, как на базе какого-то предмета или коллекции позиционировать свой бренд и дальше продвигать его на рынке. Курс занимал три месяца.
— Мы искали источники для вдохновения. Мне запомнилась одна важная фраза: «Домик рыбака не должен быть в форме рыбы». То есть этот источник вдохновения для создания, например, коллекции мебели не должен был напрямую угадываться в этой коллекции, иначе это плохой дизайн. Так же, как и если предмет только красив, но не функционален: это плохой дизайн, — рассказывает Михаил. — И я начал копаться в себе. Очень удачно, что нам задавали какие-то наводящие вопросы, которые заставляли нас задуматься, порыться в каких-то собственных переживаниях, воспоминаниях и найти что-то, что послужит этим референсом для создания своего. Коллекция, которую мы сегодня обсуждаем, является выпускной работой этой программы.
Сейчас слово «осознанность» сильно дискредитировано и заляпано потными лапками самозваных коучей и психологов, которые вкладывают в него совершенно ложные смыслы: любить себя таким, какой ты есть, и ненавидеть весь мир за то, что он тебя за это любить отказывается. Михаил понимал этот термин совершенно верно.
— Еще до этого обучения, когда я работал с металлом, у меня был коллега, осетин. Он был по образованию театральный режиссер. Человек культуры, искусства, — размышляет Михаил. — И мы с ним за суровым металлическим трудом обсуждали какие-то насущные вопросы — разговаривали про культурное наследие, культурный код. Тогда я впервые задумался о том, что малые народы, представителем которых он является, очень бережно относятся к своему культурному наследию, к материальной культуре. А вот я, представитель титульной нации, всегда считал себя русским человеком, и, по свидетельству моих родителей, никаких больше национальностей в нашем роду не представлено. Я задумался: а что же такое русская культура, что это для меня лично? — и сходу ответа на этот вопрос не нашел. Я начал читать какие-то книги, славянские мифы, пытаясь найти ответ. Даже если просто загуглить, мы найдем какие-то клишированные вещи, типа балет, классическая литература, Толстой, Достоевский. Но все это во мне не откликалось. Я пытался найти что-то, что было бы отражением русской культуры именно для меня.
Рассказывая об этом, Михаил не задумывается над формулировками, не подбирает слова. Видно, что он много, долго об этом думал и уже многое для себя осознал и решил.
— Когда я пришел на курс и нам начали задавать наводящие вопросы, я подумал, что это и есть та возможность покопаться в себе и в виде какого-то осязаемого предмета ответить для себя на вопрос, что такое русская культура именно для меня. Я вырос в воцерковленной семье — религиозной, но не фанатично, просто христианская культура окружала меня с детства. Русский культурный код в дизайне стал в последнее время очень популярен. Актуален. Но если обратить внимание на то, чем вдохновляются авторы, то это в основном неоязычество. Есть такая выставка — «Трын-трава. Современный русский стиль». Все это по большей части вдохновлено именно теми самыми славянскими мифами, забытыми языческими, дохристианскими традициями. Это никуда не вело.
Михаил решил «идти другим путем». Своим.
— Христианская культура — это большая часть русской культуры, как мне кажется, вот мы сейчас тоже сидим в центре Москвы, и вокруг нас много соборов, церквей и храмов. — Михаил обводит рукой окружающий нас «шахматный» Гоголевский бульвар, где рядом, словно в насмешку, как карикатура на храм, стоит мелкая скульптурная форма — стилизованный под шахматную королеву арт-павильон. — И в поиске свежих идей я пошел по центру Москвы, по монастырям, по храмам, начал фотографировать для себя. Просто отмечать какие-то характерные для храмовой архитектуры вещи, которые повторяются в каждом из соборов. И эти наблюдения стали референсом для создания коллекции.
Мало было скопировать или подсмотреть некую архитектурную форму. Нужно было заложить в коллекцию какую-то идею, потому что формализм — это тоже не есть хорошо. Идею Михаила обсудили на курсе. Результатом этого «мозгового штурма» стала мысль, что коллекция, отсылающая к христианству, могла бы иметь центром своей концепции идею единства, единения людей. Как люди верующие собираются под сводами храмов или как в монастыре братья все вместе собираются к общей молитвенной капелле — так и люди собираются все вместе за столом на праздниках, встречают гостей. Так впервые прозвучало слово «своды».
И поэтому было решено создать коллекцию предметов обеденной группы, которая включает в себя стол, стул и скамью — семейная мебельная группа, то, что объединяет всех нас дома.
— Скамья тут, наверное, самый русский предмет мебели, — слегка смущаясь, объясняется Михаил. — Идея включить ее в коллекцию ко мне вообще пришла, когда я разговаривал со своей бабушкой, ей уже девяносто четыре года. И она рассказала мне, что очень четко помнит интерьер своего дома, лавку, на которой все сидели. Конечно, я не скопировал лавку по ее воспоминаниям, но, в принципе то, что она мне рассказала, натолкнуло меня на мысль, что это очень традиционный предмет, на котором раньше и сидели, и спали, и все, что угодно, в избе делали.
Рассматривая с этой точки зрения уже сделанные фотографии, Михаил старался сублимировать изображения в творческое восприятие мебельных форм.
— Важно было не просто набрать какие-то картинки в интернете, но ходить, наблюдать, управлять своим настроением. И через себя пропускать то, что ты наблюдаешь вокруг. Я начал замечать какие-то характерные архитектурные элементы, характерные формы. И попытался вписать мебель в эти формы. Главными, конечно, были вот эти сводчатые арки, которые присутствуют в каждом элементе мебели, узкие окошки-бойницы, монастырские башенки, стены. Одним из референсов послужила башня Псковского кремля, это такие средневековые, очень грузные трапециевидные башенки в виде куличиков.
Потом начался долгий процесс отрисовки, моделирования, создания объемных уменьшенных моделек, а потом и полноразмерных макетов, доработка эргономики, чтобы этот предмет был не только красив, но и функционален, чтобы на стуле было удобно сидеть, чтобы было удобно сидеть за столом, на лавке. И в этом процессе рисования, моделирования и проверки собственным телом родилась финальная версия тех предметов, которые сейчас существуют.
— Сейчас они есть на визуализации, в чертежах. В материальном воплощении есть стул, который был уже представлен на одной из выставок на Московской неделе интерьера и дизайна, которая в мае проводилась в «Манеже». Не уверен, что я буду воплощать в полноразмерном формате стол, просто потому, что мне его некуда поставить, если честно. Это достаточно большая такая штука.
Так родился бренд 24 objects.
— Когда я думал, как назвать свой бренд, мне было важно, чтобы название каким-то образом отражало меня, а не просто было красивым словом в отрыве от моей персоны. Потому что я не хотел выступать в роли обычного предпринимателя, который собрал команду людей — дизайнера, производителя, рабочих — и все это вместе связал. Я и придумываю предмет, и произвожу его, и пытаюсь сейчас все это реализовать. Часто за работой я слушаю подкасты на какие-то на философские темы. Мне показалась интересной идея проанализировать свою жизнь с той точки зрения, что вся она состоит из циклов. Как правило, если брать восточную, китайскую философию, жизнь состоит из разной продолжительности циклов — шести-, двенадцатилетних. Я подумал, что моя жизнь, наверное, действительно из таких циклов и состоит. Когда я начал разрабатывать эту коллекцию, мне было 24 года, это был 2024-й. И эта коллекция стала началом, отправной точкой для запуска бренда. Началом нового цикла, который связан с самостоятельной работой.
— Я подумал, что число — это довольно лаконичный такой символ, который выглядит узнаваемым, как его ни напиши. Я еще искал какое-то слово, которое хорошо писалось бы и кириллицей и латиницей, а цифры замечательно воспринимаются по всему миру, при этом отражают мое внутреннее начало нового цикла. Поэтому я назвал его «24 объекта». Почему объекты? Потому что я искал какое-то слово, которое отражало бы именно материальную сущность того, что я делаю. Я делаю что-то, что можно потрогать. Для меня это очень важно. Я мир воспринимаю не только визуально, но и тактильно. И мне важно не просто рисовать что-то. Я выбрал для себя именно создание предметов. Не живопись, не фотографию, не визуальное воплощение своего творческого потенциала. И вот именно слово «объект» — это отражение того, что я делаю материальный предмет, который может принести прикладную пользу.
Сейчас для бренда Михаила Пашкова настает самый сложный и болезненный, как любые роды, момент — выход в большой мир.
Русский культурный код в дизайне стал в последнее время очень популярен. Но если обратить внимание на то, чем вдохновляются авторы, то это в основном неоязычество. Это путь в никуда
— Я стараюсь подавать заявки на все доступные выставки. Мне важно, чтобы о коллекции узнавало больше людей. В сентябре будет выставка молодого современного искусства «Блазар» — это выставка-спутник более масштабной выставки «КосМоскоу». Жду решения по этой заявке, скоро должны объявить. На одной из выставок уже был представлен один из моих предметов. Вероятно, что эти предметы будут представлены на крупной дизайнерской выставке «АртДом». Это крупная профессиональная выставка дизайнерского искусства, которая ежегодно проходит в феврале, — размышляет о свой дальнейшей судьбе и действиях Михаил. — И сейчас у меня в планах — продвижение коллекции где-то в социальных сетях и на офлайн-площадках. Ну и, конечно, создание новых предметов, новых, возможно, коллекций, каких-то небольших серий. Коллекция «Своды» дополняться не будет, я думаю, что она, как капсула, закончена. Если я буду пытаться что-то еще в ее рамках разрабатывать, мне кажется, идея потеряется.
Коллекцию «Своды» уже благосклонно встретили критики.
— Я, на самом деле, был удивлен и очень рад, что действительно был отклик. После выставки коллекция была замечена, ее в том числе публиковали телеграм-каналы, которые посвящены русскому стилю, культурному коду, дизайну. О ней доброжелательно отзывались блогеры, которые освещают тему дизайна и русского стиля. Мне писали дизайнеры, спрашивали, сколько стоит, какие сроки производства и так далее. Недавно списывались с девушкой-дизайнером, которая комплектует большой гостиничный комплекс. И потенциально это может быть большой для меня заказ из нескольких столов, большого количества стульев. Есть обратная связь, есть интерес. И я надеюсь, что этот интерес будет только расти. И, возможно, эти предметы можно будет где-нибудь увидеть вживую.
Низменный вопрос ценообразования Михаила заметно смущает.
— Это для меня очень трудно, потому что в коммерческом плане я человек не образованный абсолютно. Для меня самое трудное — это продвижение и продажа. В этом я не понимаю ровно ничего, — Михаил задумчиво смотрит в небо и считает в уме. — Конечно, стоимость какого-то предмета состоит из стоимости материалов, затраченных на него часов работы, сопутствующих расходов в виде электричества и всего прочего и какой-то дизайнерской наценки. Обычно человек производит предмет как дизайнер, отдавая производство куда-то на подряд, он просто накидывает какую-то свою маржу поверх той себестоимости, которая составляет материалы, стоимость работы и так далее. И, соответственно, добавляет какие-то расходы на маркетинг. И я тоже сориентировался на цены по рынку, посчитал, сколько мне все это будет стоить и примерно прикинул стоимость изделия. В моей голове стул стоит 60 тысяч рублей, стол — 150 тысяч рублей, лавка… Мне ее нужно до конца просчитать, потому что там не только моя работа, там есть мягкие элементы, которые не я сам делаю. В общем, обеденная группа должна стоить в районе 300 тысяч рублей.
Первый блин комом рубрики «Премьера вещей» на самом деле очень удачный. Этот опыт показывает, что судьба человека всегда интереснее судьбы предметов, а мышление мастера первично перед дальнейшей жизнью изготовленных им произведений.