Проектом «Сила Сибири — 2» КНР создает систему тылового энергообеспечения на случай будущих геополитических катаклизмов. Но потребуется ли Китаю такой объем дополнительного импорта газа на протяжении 30 лет? Есть риск неполной загрузки газопровода. А от этого зависят его рентабельность и сроки отдачи инвестиций
Обсудить с «Моноклем» различные аспекты проекта «Сила Сибири — 2» согласился Алексей Белогорьев, директор по исследованиям Института энергетики и финансов.
— Каков статус документа, подписанного «Газпромом» и CNPC в Пекине? Что значит «юридически обязывающий меморандум»? Это еще не соглашение о строительстве и не контракт на поставку?
— На латыни memorandum — «то, о чем следует помнить», и обычно он описывает лишь рамочные договоренности и общие намерения сторон. Однако ничто не мешает им внести в него пункты, которые содержат некие обязательства по созданию в будущем правовых (контрактных) отношений. Но пока это еще не контракт и речь идет о предварительных договоренностях, которые могут быть пересмотрены. К сожалению, текст меморандума не обнародован и, видимо, не будет, поэтому мы не знаем, в чем именно заключаются обязательства. Это пока черный ящик, и вопросов намного больше, чем ответов.
— Почему документ не трехсторонний, без подписи Монголии?
— Это не межправсоглашение, а договоренность двух коммерческих компаний стратегического характера. Монголия не планирует инвестировать собственные деньги в проект, выступает транзитером газа и, может быть, будет выкупать часть поставок (в пределах трех‒пяти миллиардов кубометров в год), если займется, как планировала, газификацией. Ее роль важна, но все же второстепенна.
— Готово ли технико-экономическое обоснование с четкой трассировкой газопровода?
— По заявлениям «Газпрома», ТЭО разрабатывалось в 2020‒2023 годах, как для российского, так и для монгольского участков маршрута. Закончено ли оно и насколько соответствует текущим экономическим реалиям, сложно сказать. Трассировка должна уже быть.
— Цена поставок газа по «Силе Сибири — 2» согласована или нет?
— Есть ли в меморандуме четко прописанная формула ценообразования — одна из его основных загадок. Честно говоря, сомневаюсь. Но это не должно быть фиксированное значение, а почти наверняка привязка к какому-то рыночному бенчмарку. Но непонятно, к какому именно: цене нефти, нефтепродуктов, угля или газовых индексов — вариантов много. Возможно и их сочетание. На тридцать лет вперед (а с учетом строительства почти на сорок) предугадать, какой из многочисленных вариантов ценообразования будет выгоден обеим сторонам, — весьма нетривиальная задача. Особенно с учетом ценовой волатильности последних лет.
— Можно ли с уверенностью говорить, что проект все-таки состоится?
— Подписанный меморандум далеко не первый подобный документ в истории этого проекта, но, на мой взгляд, это все-таки важный шаг вперед, поскольку Китай впервые после нескольких лет молчания явным образом обозначил свою реальную заинтересованность в проекте.
Этому, несомненно, способствует геополитический контекст растущего противостояния с США, заставивший руководство страны переоценить риски. У Китая есть основания опасаться и будущих санкций США, и прямых угроз безопасности своим морским коммуникациям. И то и другое критично для поставок СПГ, но не влияет на трубопроводный импорт из России и Центральной Азии. Иными словами, Китай создает себе систему тылового энергообеспечения на случай будущих геополитических катаклизмов.
Но в том, что в основе проекта лежат геополитические соображения, состоит и его основная слабость. Поскольку по-прежнему неясно, потребуется ли Китаю такой объем дополнительного импорта газа (45‒50 миллиардов кубометров в год), тем более на протяжении тридцати лет. И, соответственно, непонятно, готова ли CNPC гарантировать ежегодно загрузку проектной мощности газопровода. А от этого зависят его рентабельность и сроки отдачи инвестиций.
Поэтому шансы на реализацию проекта повысились, думаю, они уже выше 80 процентов, но это еще не стопроцентная гарантия.
— Напомните, пожалуйста, основные вехи истории проекта «Сила Сибири — 2». Какие были спорные вопросы, по которым позиции России и Китая не совпадали? Почему именно сейчас стороны вышли на компромисс?
— История длинная и исполненная бумажного творчества. Сама концепция западного маршрута поставок газа в Китай была выдвинута, насколько мне известно, еще в 1998 году Институтом нефтегазовой геологии и геофизики Сибирского отделения РАН. Тогда и долгое время после предполагалось, что маршрут пройдет от Ямало-Ненецкого автономного округа через Республику Алтай в Синьцзян-Уйгурский автономный район (СУАР), то есть будет бестранзитным. В таком виде проект просуществовал двадцать лет.
В 2001 году его возможность впервые была официально зафиксирована в генеральном соглашении необязывающего характера между «Газпромом» и CNPC. Проект тогда назывался «Ямал — Китай» и предполагал возможность начала поставок уже с 2005 года в объеме 25‒35 миллиардов кубометров в год. Но написанное осталось только на бумаге.
В 2006 году «Газпром» и CNPC подписали «Протокол о поставках природного газа из России в КНР». Западный маршрут в нем получил название «Алтай», его мощность была оговорена на уровне 30 миллиардов кубометров в год, а продолжительность поставок, как и сейчас, — тридцать лет. Начало поставок было намечено на 2011 год. Позже, в 2009 и 2010 годах, были подписаны новые, уже юридически обязывающие соглашения, перенесшие срок запуска на 2015-й.
Но проект основательно увяз в противоречиях вокруг ценообразования — споры о нем велись годами. И хотя «Газпром» изначально отдавал приоритет именно ему, в итоге развитие получил восточный маршрут (нынешняя «Сила Сибири»): в 2014 году по нему был подписан контракт, а в 2019-м начались первые поставки. А Китай взамен России обеспечил к началу 2010-х поставки в СУАР газа из Туркмении, Узбекистана и Казахстана, что сильно ослабило его заинтересованность в «Алтае».
Но в 2014 году «Газпром» и CNPC все равно подписали очередное рамочное соглашение о поставках по западному маршруту. В 2015-м было подписано соглашение об основных условиях поставок газа по нему, и именно тогда он получил сегодняшнее название «Сила Сибири — 2». При этом по техническим параметрам проект не отличался от «Алтая».
С 2012 года прокладку газопровода через свою территорию стала активно лоббировать Монголия. Изначально против этого выступал Китай, поскольку между странами были довольно натянутые отношения. Но в 2014-м они объявили о переходе к «всеобъемлющим стратегическим отношениям», и КНР стала допускать возможность транзита через Монголию стратегически важных товаров. В итоге где-то к 2020 году монгольский транзит стал основным вариантом, потеснив Алтай и Казахстан, который тоже предлагал свои услуги.
Для Китая монгольский вариант предпочтителен тем, что газ подается на границу не в далеком Синьцзян-Уйгурском автономном районе, от которого его нужно газопроводами тянуть через всю страну, а значительно ближе к рынкам сбыта, расположенным в основном на восточном побережье Китая.
К 2021 году мощность газопровода была повышена с 30 до 50 миллиардов кубометров в год. С тех пор газопровод был в повестке дня всех крупных переговоров между Россией и Китаем, но в последний год переговорный процесс явно активизировался. Причина, повторюсь, в геополитике.
То, что переговоры длятся десятилетиями, было связано с ценовым вопросом и наличием альтернативы в виде центральноазиатского газа. Но в последние годы КНР сильно подсела на СПГ, потеснив Японию с места его крупнейшего импорта в мире, и преуспела в развитии собственной газодобычи. И встал вопрос уже о том, а нужно ли будет Китаю в 2030‒2040-е годы сколько импортного трубопроводного газа, то есть найдется ли для «Силы Сибири — 2» спрос. Вопрос, на мой взгляд, остается актуальным.
— Долгое время в качестве альтернативы «Силы Сибири — 2» Китай рассматривал расширение действующего газопровода «Центральная Азия — Китай» — так называемая ветка D, позволявшая нарастить мощность этого магистрального газопровода, запитанного от туркменских запасов газа, до 85 миллиардов кубометров в год. В начале текущего года ветка D введена в строй. И тем не менее сейчас Китай делает шаг в сторону реализации российско-монгольского проекта. Почему?
— У них теперь, как я уже отметил, принципиально разные точки входа на китайский рынок. В свое время проект «Алтай» действительно проиграл конкуренцию центральноазиатскому газу, но в последние годы «Сила Сибири — 2» конкурировала за будущий китайский спрос не с туркменским газом, а с СПГ. И именно переоценка рисков, связанных с поставками СПГ, вернула интерес к проекту. Кроме того, как показывает китайская таможенная статистика, российский газ, идущий по «Силе Сибири», обходится Китаю дешевле тоже не особо дорогого туркменского газа. Вероятно, цена поставок по «Силе Сибири — 2» будет сопоставима.
— Каковы ключевые выгоды от проекта «Сила Сибири — 2» для России, Китая и Монголии?
— Китай получает новый, надежный источник поставок относительно недорогого газа, почти не зависящий от геополитических пертурбаций. Кроме того, он еще крепче экономически привязывает к себе Россию.
Монголия повышает свою стратегическую роль, становясь крупным транзитером энергоресурсов. Она также получит экономическую выгоду от самого строительства и транзитных платежей. Немаловажно и то, что газопровод позволяет запустить газификацию самой Монголии, что значимо, например, с точки зрения выполнения ее климатических целей.
Выгоды России наиболее дискуссионны и как раз зависят от детальных договоренностей, которые неизвестны. Каков будет ежегодный объем гарантированного спроса (на условии «бери или плати»), какова будет цена газа, кем и на каких условиях будет осуществляться финансирование строительства? Риск остается прежним — это явно выраженная монопсония.
— На пике в 2019 году поставки российского трубопроводного газа в Европу (ЕС плюс Балканы, без Турции) составляли 166 миллиардов кубометров, а поставки в Китай еще не начались (первая очередь «Силы Сибири» достраивалась). В 2039 году трубопроводные поставки в Китай достигнут 106 миллиардов кубометров («Сила Сибири» — 44, «Сила Сибири — 2» — 50, восточный маршрут — 12). То есть за двадцать лет Россия заместит 70 процентов своего довоенного объема экспорта в Европу. При этом доля российского газа на китайском рынке дойдет примерно до 20 процентов, и это без учета СПГ. Можно ли расценивать это как успех?
— Говорить о прямом замещении некорректно: у «Силы Сибири» и дальневосточного маршрута совсем другая, изолированная от Единой системы газоснабжения сырьевая база. А «Сила Сибири — 2» будет запущена только в 2030-е годы — это иная эпоха по сравнению со структурой добычи в ЯНАО в первой половине 2020-х. Потребуются новые инвестиции в разведку и добычу. Не говоря уже о несопоставимой рентабельности поставок газа в Европу и в Китай: Европа для трубопроводных поставщиков — высокомаржинальный рынок, Китай — нет, так сложилось исторически.
Поэтому выгоды от экспорта в Европу упущены навсегда и заменить этот рынок нечем. А китайский экспортный вектор развивается сам по себе, его бессмысленно сравнивать с рынками в другой части света.
Отвечая на ваш вопрос, открытие и развитие нового экспортного направления — это в целом, конечно, успех. Другое дело, что общая, долгосрочная рентабельность этого направления вызывает много споров, во многом связанных с непрозрачностью данных, характерных для «Газпрома».
— Насколько велико значение проекта «Сила Сибири — 2» для решения задачи газификации Восточной Сибири, прежде всего Красноярского края, а также достижения связности между высокоразвитой западной и пока фрагментированной восточной сети российских магистральных газопроводов?
— С «Силой Сибири — 2» определенно и уже давно связывают надежды на газификацию юга Красноярского края, включая Красноярск, Ачинск, Канск, а также отдельных районов Иркутской области и Бурятии. Возможно, хотя еще менее определенно, также Хакасии. Но насколько эти надежды оправданны, до сих пор непонятно, поскольку ни со стороны государства, в том числе региональных властей, ни со стороны «Газпрома» нет никакой конкретики.
— Еще как минимум на десять лет «Газпром» перемещается в привычную колею национального достояния, решающего задачу государственной важности. Освоение производства крупнотоннажного СПГ, газохимические проекты, повышение операционной эффективности и другие стратегические задачи теряют свой приоритет. Возвращаются привычные хлопоты: бури больше, кидай трубу дальше. Что думаете по поводу такой оценки проекта?
— Крупные газотранспортные проекты для «Газпрома», конечно, привычнее, понятнее и потому всегда в приоритете. Тем более что почти наверняка это последний проект такого масштаба в истории российской газовой отрасли, по-настоящему уходящая эпоха. Он позволит загрузить работой множество дочерних и сторонних подрядчиков компании, а также поддержать на высоком уровне ее традиционно огромную инвестпрограмму. И то и другое важно и для государства с точки зрения мультипликативного эффекта.
Но вы правы, что он будет оттягивать инвестиции, силы и внимание от других направлений бизнеса. Хорошо это или плохо — давний и во многом риторический вопрос.
— Энергетический альянс России и Китая явно усиливается. Означает ли это ослабление позиций США на евразийском энергетическом рынке? В то же время глава РФПИ Кирилл Дмитриев заявил в Пекине в интервью телеканалу «Звезда»: «Безусловно, Россия рассматривает возможность совместных российско-китайско-американских проектов, в том числе и в Арктике, в том числе и в энергетике. И мы как раз видим, что здесь не надо разделять проекты на российско-китайские или российско-американские. Мы видим, что совместно можно инвестировать, в том числе китайским и американским инвесторам, в совместные проекты, в том числе и в углеводородные проекты в Арктике». Как могло бы выглядеть трехстороннее энергетическое сотрудничество? О каких конкретно проектах может идти речь?
— Почему бы и нет, ведь нашлось место в разгар холодной войны для программы «Союз — Аполлон». В отношениях геополитических противников всегда есть пространство для совместных символических шагов. Поэтому я не исключаю, что в будущем может появиться некий трехсторонний энергетический проект, скорее всего исследовательского или экспериментального типа. Но какие-либо масштабные инвестиционные проекты между КНР и США маловероятны: энергетика — кровеносная система экономики, и страны с таким масштабом амбиций и взаимных противоречий не будут рисковать ее стратегической стабильностью только ради привлечения инвестиций. Другое дело, что в будущем вполне возможны новые российско-китайские или российско-американские проекты. Но тоже не скоро и с большой оглядкой на геополитические риски.