Директор департамента по работе с эмитентами Московской биржи Наталья Логинова — об аппетитах инвесторов и компаний, об IPO и о том, что происходит после него
В этом году IPO встали на паузу. Те компании, которые весной заявляли, что готовы к публичному размещению акций, отложили эти планы на неопределенный срок — фондовый рынок из-за ставки чувствует себя неважно, как и многие отрасли. Напомним, в 2024 году был поставлен десятилетний рекорд по числу размещений: на бирже появилось 15 новых эмитентов и еще четыре провели SPO. С тех пор котировки акций многих новых эмитентов снизились вместе с рынком, что вызывает массу недовольства у частных инвесторов, выступавших базой большинства размещений. Хотя и весь рынок за это время ушел в минус.
В то же время в начале сентября ВТБ с успехом провел SPO: банк привлек 85 млрд рублей, спрос превысил предложение в два с лишним раза, а 41% эмиссии купили частные инвесторы. Это показывает, что деньги и аппетит к акциям на рынке все же есть.
Московская биржа много лет ведет кропотливую работу с потенциальными эмитентами, продвигая саму идею публичности и рынков капитала. Директор департамента по работе с эмитентами Московской биржи Наталья Логинова рассказала «Моноклю», почему даже готовые к публичности компании сейчас не торопятся на рынок, как устроены сами IPO и как сблизить ожидания инвесторов и эмитентов, которые сейчас очень далеки друг от друга.
— После долгой паузы появились сообщения, что до конца года мы все же увидим какие-то IPO на нашем рынке. Что изменилось?
— Снизилась ставка, условия стали получше, и, возможно, «окно» размещений приоткроется. Но в целом мы понизили свои ожидания: если в начале года мы думали, что могли бы увидеть на рынке десять-пятнадцать компаний, то теперь понятно, что это нереально.
Сами компании хотят выйти на рынок, многие к этому готовы — технически, психологически, — но при высоком «ключе» инвесторы уходят из акций, и это нормальное движение рынка. Сейчас момент, когда надо покупать супердоходные для инвесторов (и суперневыгодные для эмитентов) долговые инструменты. Кстати, сейчас редкий случай на российском фондовом рынке, когда инвесторы могут так спокойно заработать достаточно высокую доходность.
А история с equity (акциями. — «Монокль») начинает развиваться на рынке в целом при низком уровне ставок. Подтверждением этого является и многообещающее начало новых IPO после 2022 года, когда ставка сначала поднялась до 20 процентов, а потом упала до четырех процентов. Вот как раз в этот момент и началась история выхода на рынок, потому что инвесторы искали доходность.
— Но тут некий парадокс: в тот период компании активно размещались, потому что они могли продаться подороже. А инвесторам логично покупать, когда ставки высокие, и компания если уж выходит, то стоит дешево, и тогда у тебя будет upside.
— Да, эта асимметрия есть всегда. Но чем хорош рынок: он эти дисбалансы и асимметрии так или иначе выравнивает. Сейчас рынок явно перекошен в сторону долговых инструментов и в сторону бенефитов для инвесторов. Ни для эмитентов акций, ни для эмитентов облигаций бенефитов нет никаких. Какая же рентабельность должна быть, чтобы привлекать долг под 20‒30 процентов и эту нагрузку выдерживать? Экономика страдает от этого.
Мы все любим, когда после IPO бумага показывает плюс 20 процентов, плюс 40 процентов в первый день торгов. Но на самом деле эта слишком большая волатильность вредит бумаге. Значит, другие инвесторы забудут про нее
— Принцип «купи и держи» все еще работает?
— Акции по классике всегда дают бóльшую доходность на длинном горизонте. Как минимум акции абсорбируют инфляцию. А если еще ваш портфель состоит из акций эффективных компаний, где рентабельность выше и они растут больше, чем вся экономика, увеличивая свою долю рынка, то вы как инвестор зарабатываете еще больше.
Понятно, что всегда инвестиции в акции сопровождаются повышенным риском, но если в вашем портфеле нет акций, то вы лишаетесь потенциально достаточно интересного актива.
― Есть ли у нас потенциал для роста базы инвесторов?
— Потенциал реального спроса на рынке аккумулирован в очень узкой прослойке наших состоятельных сограждан. Сейчас их основные активы, помимо собственных бизнесов, по большей части находятся в форме депозитов. В моменте это хорошо, но депозиты не покрывают инфляцию на длинном горизонте. Исследования богатства, которые проводят швейцарские банки, говорят о том, что в стандартных портфелях состоятельных людей, как минимум треть — акции публичных компаний.
В портфелях наших состоятельных граждан такого нет (речь не об их бизнесе, а о компаниях, где они миноритарии) — и это угроза их портфелям, какой-то компонент роста для своих детей и внуков они явно упускают. Хотите ли вы передать портфель, который у детей и внуков будет расти? Если хотите, то уйдите из депозитов частично, хотя бы десять процентов, переведите в акции.
Возможно, психологически это очень тяжело, но надо менять свой подход, потому что никто, кроме нас, нам не поможет. Если мы в стране живем и хотим, чтобы страна богатела, то надо быть частью этого процесса, и как инвестор тоже.
К тому же состоятельные сограждане как портфельные инвесторы были бы особенно полезны рынку: они стали состоятельными не просто так. Они обладают силой, которую могут направить на рынок. Они были бы очень полезной щукой в нашей реке, чтобы вот эти караси — публичные компании — держали себя в руках. Я считаю, что это крайне важно.
— До конца года ждут появления на рынке некоторого числа госкомпаний — и уже есть оценки, что приватизация может поднять индекс Мосбиржи до 4000 пунктов. Тем более что у вас были оценки, что квалифицированные инвесторы с большим капиталом недовольны количеством эмитентов. Логично ждать, что с увеличением числа эмитентов на рынке будут появляться и новые деньги этих крупных инвесторов?
— Это не будет работать так однозначно, как вы сказали. У нас на рынке есть проблема: деньги находятся в концентрированном владении, им (в данном случае институциональным инвесторам. — «Монокль») сложно участвовать в IPO, где размер сделки — три‒пять миллиардов рублей. Для них желательно, чтобы на рынок выходили большие компании. Но большая компания хочет высокую цену. И вот инвесторы и эмитенты стоят, как два борца сумо, и думают, на какой же дорожке они встретятся.
— Но вот ВТБ привлек 85 миллиардов, спрос у них в два раза превысил предложение.
— Значит, они сумели борцов сумо свести вместе — за счет привлекательной цены, дав дисконт.
Там все просто. У ВТБ уже есть рыночная цена, ВТБ дает к ней дисконт, и, конечно же, люди придут, потому что они моментально зафиксируют прибыль в своем портфеле.
Но у компаний, с госучастием или частных, которые еще не на рынке, рыночной цены нет. А представление о прекрасном, о том, где должна быть их рыночная цена, может быть далеко от реальности.
— За этот год они свои представления никак не скорректировали?
— Это выясняется в процессе сделки. Компании начинают говорить с инвесторами, получают обратную связь. Если есть сигналы, что аппетит есть, что готовы купить по такой цене, сделка происходит — при условии, что компания технически готова, у нее все в порядке с корпоративным управлением, с отчетностью, она соответствует требованиям листинга. А если сделки нет — значит, нет положительной обратной связи.
— А если положительная обратная связь слишком велика, вот именно в этот момент происходит повышение цены?
— Да, если компания видит, что есть очень большой спрос, то, конечно, она может поднять цену.
— И тогда с высокой вероятностью после IPO бумага не будет быстро расти…
— Мы все любим, когда после IPO бумага показывает плюс 20 процентов, плюс 40 процентов в первый день торгов. На на самом деле эта слишком большая волатильность вредит бумаге. Конечно, есть эффект дофамина: вау, я заработал плюс 90 процентов в первый день торгов. Но значит, другие инвесторы забудут про эту бумагу, так как зарабатывать уже нечего. А эмитенту надо поддерживать инвесторскую базу и расширять ее.
И наоборот: произошло снижение цены на бумагу. Компания должна активно коммуницировать с рынком, говорить: не волнуйтесь, фундаментально с нами все в порядке, наш бизнес-план неизменен. И в то же время: ребята, подешевело, надо брать.
В общем, мы очень подвержены эмоциям, хотя в целом они нужны на рынке, просто не в таком широком диапазоне.
— Что касается коммуникации с инвесторами: ЦБ хочет ее унифицировать, упростить, сделать понятнее. А заодно сделать так, чтобы планы развития, которые публикует будущий эмитент, были приближены к реальности. Как это повлияет на качество IPO?
— Пока рынок сдержанно относится к инициативе регулятора включать в проспект эмиссии прогнозы компании. Проспект — это ответственность. На других рынках в проспектах прогнозов, как правило, нет вообще. Какая позиция в России? Совсем ничего не говорить о себе, наверное, тоже нельзя. Но понять, как компания будет работать, можно по нескольким источникам. Первый источник — прописанная в проспекте стратегия, включая анализ прошлых периодов. За три года мы прошли путь с такими-то показателями, и наша стратегия говорит о том, что из точки А, где мы находимся сегодня, мы дорастем до точки Б. Фактически это и есть прогноз, но без количественных показателей.
— И биржа, и аудиторы всегда говорят эмитентам: стройте понятную стратегию, коммуницируйте с инвесторами. Но мы же как на вулкане живем. Сегодня, допустим, одна компания решила стать на 100 процентов публичной, а завтра ее уже скупили и превратили в непубличную. Завтра другая перешла в руки государства. Как нам построить рынок в условиях постоянной турбулентности? Можем ли мы вообще на нашем рынке успокоиться и сказать: да, я купил на IPO на десять лет, и я буду сидеть и ждать, и с этой компанией ничего не произойдет, бизнес будет работать.
— Давайте так: когда вы покупаете бумагу в расчете на долгий срок, пять или десять лет, вы не должны следить за ней ежедневно. Вы должны сначала оценить, насколько бизнес будет дальше таким же успешным, как сейчас. И не волноваться по поводу цены его акций. Более того, вам не обязательно покупать акции именно в момент IPO, вы всегда можете сделать это на вторичном рынке. Просто без IPO новые компании на рынке не появятся.
И если будут какие-то грандиозные новости, что рынок, где эта компания работает, тотально перестраивается, то это будет поводом оценить и, возможно, переложиться из этой бумаги в другую. Но это редко будет происходить.
Вторая часть вашего вопроса — она про систему обеспечения защиты прав инвесторов на рынке. У нас есть Закон об акционерных обществах, который говорит, что при смене собственника или при пересечении определенных порогов держания акции новый собственник должен делать обязательное предложение. Мы лично считаем, что это должно относиться к любому собственнику, который заменяет предыдущего. Поэтому мы очень рассчитываем на то, что в кейсах, которые вы подразумеваете, собственник, который приходит на смену предыдущему, будет соблюдать букву Закона об акционерных обществах, и, если доля его участия превышает определенный порог, делать обязательное предложение миноритарным инвесторам.
И третья часть вопроса — о высокой степени неопределенности, операционной и финансовой, в которой компания проживает. Бизнес не должен комментировать цену своих акций, но он должен быть последовательным и постоянным в своей коммуникации с рынком. Допустим, компания выходит на рынок, чтобы привлечь новый капитал для открытия 200 точек в 50 регионах страны. Через какое-то время она открыла 150 точек и заявляет, что, по ее оценке, еще 50 точек ей не надо, и она останавливается на 150. То есть надо говорить регулярно, последовательно и уметь, в том числе, вести и антикризисную коммуникацию. И вы не поверите, но многие инвесторы даже в кризис остаются в компании, которая честна с ними.
— У Московской биржи были оценки потенциальных эмитентов — 300‒500 компаний. Но, очевидно, время воспользоваться рынком капитала для них еще не пришло. Чего они ждут?
— Для начала уточню, что задача удвоения или уже утроения капитализации фондового рынка, как мы считаем, решается, скорее, за счет переоценки нашего рынка, который по мультипликаторам стоит достаточно дешево.
Но мультипликатор — это обратная сторона рисков в системе. Даже в Индии с ее более высокими мультипликаторами стоимость риска ниже, чем в России. Значит, наша задача — снизить общую стоимость риска в российской экономике, чтобы мультипликаторы подросли. Для этого надо убирать элементы неопределенности и защищать права инвесторов.
Что до этих 300‒500 компаний — это те компании, которые могли бы выйти на рынок, если бы захотели. Но кто-то просто не хочет быть публичным. И это нормально. Вот, например, недавно стало известно, что Армани в завещании указал вывести его бизнес на биржу, хотя при жизни этого не хотел. Так тоже бывает. Может, у владельца компании дети, которые не хотят заниматься бизнесом, и тогда можно отдать им публичную компанию с советом директоров и грамотным CEO, чтобы бизнес не требовал их вовлечения в управление.
И я все-таки надеюсь, что у нас будут появляться компании, которых мы пока еще не видим, потому что они еще не выросли.
Важно стимулировать и давать возможность привлекать капитал на рынке тем, кто хочет развиваться и кто будет фундаментом новой экономики.
— Считается, что быть публичным дорого. Ты все время содержишь совет директоров, раскрытие информации — все это расходы.
— Вообще-то это называется инвестиции в себя. Если у вас нет МСФО, то как же вы себя анализируете? Важно также, кто аудирует эту отчетность и помогает вам выявлять неэффективности.
Далее, корпоративное управление. One Man Show — это рискованная стратегия, и желательно иметь рядом советников — так появляется advisory board, люди с разным опытом, с разными профессиональными компетенциями. Если вы станете публичной компанией, он превратится в совет директоров. Я всем говорю: МСФО, аудиторы, совет директоров — это не инвесторам надо, это надо вам как бизнесу.
— У нас пока не развит сегмент pre-IPO, который, по идее, должен служить «рассадой» новых эмитентов. Как с ним быть?
— Рынок pre-IPO начинает формироваться, какие-то деньги приходят в фонды прямых инвестиций. Конечно, нам нужно, чтобы этот питательный бульон венчурной индустрии, индустрии частных фондов, готовил нам компании, чтобы они шли по этой лесенке, где сначала ангелы и венчуры, private equity и потом уже публичный рынок. Это было бы классно, потому что на биржу выходили бы уже проверенные бизнесы, но пока этого нет. Сейчас все наоборот: компании с высокой степенью риска могут выходить на публичный рынок сразу, а после начинают подтягиваться фонды private equity и венчуры.
Но, повторю, деньги в pre-IPO начинают поступать. Почему компании не хотят с ними иметь дело, а выходят сразу на рынок или на инвестиционные платформы? Любой венчурный фонд или фонд прямых инвестиций внимателен, скрупулезен, ставит условия, требует место в управлении. И компании решают, идти напрямую к розничным инвесторам, которые не будут ставить условий, да еще и можно сэкономить на комиссиях. Так что здесь надо всем найти баланс, может быть, и фондам более гибко подходить к тому, на каких условиях они инвестируют деньги.