США вышли на первое место по притоку прямых инвестиций, монархии Залива, Юго-Восточная Азия и Африка притягивают все больше иностранного капитала, и только по отношению к Европе инвесторы испытывают все больший скепсис
Глобалисты из Всемирного экономического форума только пару лет назад с тревогой заговорили о повороте глобализации вспять, но теперь мы четко видим, что ее закат начался уже десять лет назад. Пиком глобализации можно считать 2015 год: именно тогда прямые иностранные инвестиции (ПИИ) в мире показали максимальное значение (см. график 1). Совпадение или нет, но примерно в то же время, а точнее в 2014 году, на максимуме оказалась доля американского госдолга на руках у иностранных держателей. Крымская весна запустила процесс отказа от долларовых активов, деглобализации и регионализации.
По итогам 2024 года прямые инвестиции по всему миру, по данным UNCTAD, снизились на 11%, до 1,5 трлн долларов. Это был второй год снижения и, похоже, не последний: уже в начале 2025-го аналитики организации зафиксировали рекордно низкий уровень активности по сделкам и проектам, а по итогам первого полугодия 2025 года — снижение ПИИ на 3% на фоне «торговой напряженности, геополитических рисков, высоких процентных ставок и региональных конфликтов».
Конечно, дело не только в глобализации — меняется мировой экономический ландшафт. Страны, которые в начале тысячелетия были главными получателями ПИИ (Китай, государства Юго-Восточной Азии, Ближний Восток), уже набрали массу и сами становятся донорами инвестиций. А некоторые «старые» доноры ПИИ (Европа) сходят со сцены либо ищут новые перспективные регионы.
И пожалуй, самым неожиданным оказался тот факт, что США еще до торговых войн Дональда Трампа и его крестового похода с девизом «Сделаем Америку снова великой» стали крупнейшим в мире магнитом для прямых инвестиций.
Вообще, США и Китай — это «вечная классика» последних десятилетий для инвесторов. Только десять лет назад, в 2014-м, топ-20 стран — реципиентов ПИИ с большим отрывом возглавлял Китай. А в 2024-м этот список с еще большим отрывом возглавили США (см. таблицу 1). Китай же переместился на четвертое место, правда, вместе с Сингапуром и Гонконгом он все еще находится в пятерке стран — лидеров по привлечению ПИИ.
К 2024 году из двадцатки стран с самым крупным объемом поступлений ПИИ вылетели шесть европейских государств — Великобритания, Нидерланды, Польша, Швейцария, Финляндия и Россия. Германии не было в топ-20 реципиентов ПИИ ни в 2014-м, ни в 2024-м. Из европейских держав в 2024 году удержали свои места в топ-20 Франция и Испания, добавились Италия и Швеция, а также Люксембург. Последний — офшорный хаб для «переупаковки» капиталов, преимущественно из США и Великобритании, и неудивительно, что он также ворвался в пятерку стран — доноров ПИИ.
Желающих инвестировать в Старый Свет все меньше: по итогам прошлого года приток ПИИ в этот регион рухнул на 58%
А вот список новичков в топ-20 стран с самым мощным притоком ПИИ: Египет, ОАЭ, Израиль, Саудовская Аравия и Вьетнам.
США ожидаемо лидируют и в списке стран — доноров ПИИ, наряду с Китаем, Японией и Гонконгом. В этом же списке Южная Корея, Тайвань, а также основные европейские страны: Германия, Франция, Испания, Италия, Нидерланды, Ирландия — все они были в топ-20 стран-доноров в 2014 году и остаются в нем в 2024-м. Пока европейская экономика затухает, бизнес из Старого Света ищет, куда бы вложиться. Более того, в 2024 году в двадцатку доноров добавились еще три европейские державы: Люксембург (как объяснялось выше, европейский он лишь отчасти), Швеция и Великобритания. И три азиатские страны: Индия, ОАЭ и Саудовская Аравия (см. таблицу 2).
Африка становится полем настоящей инвестиционной битвы: здесь сходятся интересы и Европы, и Китая, и Индии, и стран Залива, и США
Главный европейский неудачник, Германия, в 2014 году входила в пятерку крупнейших доноров ПИИ, опережая всех своих «коллег» по ЕС. В 2024-м она опустилась на 12-е место, пропустив вперед Люксембург, Нидерланды, Испанию и Францию, а объем обеспеченных ею ПИИ сократился втрое — со 112 до 39 млрд долларов.
Кстати, пик ПИИ в Россию пришелся на 2008 год, когда, по данным UNCTAD, в нашу страну было инвестировано 75,8 млрд долларов. В 2024 году этот объем составил скромные 3,3 млрд долларов. По примеру Китая и других азиатских стран мы попытались также стать донором прямых инвестиций: тут пиком стал 2013 год, когда мы вложили в мировую экономику 70,7 млрд долларов. После этого исходящие российские ПИИ еще раз подобрались к пику в 2021 году (64 млрд долларов), а к 2024-му ужались до 11,7 млрд долларов.
Статистика ПИИ демонстрирует, что желающих инвестировать в Старый Свет все меньше. По итогам прошлого года прямые иностранные инвестиции в развитые экономики сократились на 22%, констатирует UNCTAD, и Европа пострадала больше всего: приток ПИИ в этот регион рухнул на 58%. В первом полугодии 2025-го процесс продолжился: прямые инвестиции в развитые страны просели на 7%, в Европу — на 25%.
Другие исследования подтверждают, что в Старом Свете дела идут плохо: согласно результатам опроса EY Europe Attractiveness Survey, в течение 2024 года Франция, Великобритания и Германия хотя и оставались ведущими направлениями ПИИ, забирая примерно половину всех проектов, показали двузначное снижение: во Франции число проектов нового строительства и расширения мощностей упал на 14%, в Великобритании — на 13%, в Германии — на 17%.
EY и опрошенные ими мировые бизнес-лидеры считают, что причина в низких темпах экономического роста, высоких ценах на энергоносители и «долгосрочных структурных проблемах» — а именно в снижении конкурентоспособности обрабатывающей промышленности ЕС по сравнению с США и Китаем. «Улучшение экономических условий в США, с которыми Европа конкурирует за инвестиции, также стало важным фактором, — говорится в материалах EY. ― Количество проектов, объявленных американскими инвесторами в Европе, сократилось на 11% по сравнению с 2023 годом и на 24% по сравнению с 2022 годом. Фактически инвестиции США в Европу находятся на самом низком уровне за последнее десятилетие». При этом, хотя в целом прямые иностранные инвестиции из Европы в 2024 году сократились, их потоки в Северную Америку выросли на 20%, а в Азии остались стабильными. И это, повторимся, цифры еще до основных залпов торговой войны Трампа — как они повлияли на прямые инвестиции в Европу и США, нам только предстоит узнать. Похоже, Трамп лишь форсирует процесс выкачивания капитала из Европы, который шел и до него.
Справедливости ради, нельзя сказать, что дело только в мрачных перспективах европейской экономики. Евросоюз и сам делает все возможное, чтобы не пускать к себе внешние инвестиции: сейчас евробюрократы готовят новое положение о проверке входящих ПИИ из третьих стран в ЕС ― европейцы видят в этом «риски для безопасности или общественного порядка». На подходе контроль и за исходящими ПИИ в «чувствительных» технологических секторах: полупроводниках, генеративном ИИ и квантовых технологиях. По мнению Еврокомиссии, важные технологии не должны утечь из союза вслед за такими инвестициями.
Впрочем, внутри Европа неоднородна. Да, проблемы ключевых стран уже настолько тяжелы, что не могут игнорироваться: EY пишет, что прямые инвестицию во Францию страдают в том числе из-за затяжного периода политической неопределенности, высоких затрат на рабочую силу и корпоративных налогов; Германия по-прежнему испытывает давление из-за потери дешевых российских энергоносителей, сокращения экспорта в Китай и слабости производственного сектора; Великобритания тоже страдает от дорогих энергоносителей, а также низкой производительности труда и проблем с государственными финансами. В то же время инвестиции в Центральную, Восточную и Южную Европу растут — здесь труд все еще относительно дешев, как и энергоносители (возможно, имеются в виду все еще имеющие доступ к российским ресурсам Венгрия и Словакия). Если при такой разнице в инвестиционной привлекательности ЕС будет ультимативно регулировать иностранные инвестиции, то это будет дополнительно раскачивать его изнутри.
Да, США остаются крупнейшим инвестором в Европу, но речь идет прежде всего о «дочках» американских транснациональных корпораций из сферы информационных технологий и производства компьютеров и электронных изделий, и в основном они вкладывают в таких странах, как Великобритания, Нидерланды, Люксембург и Ирландия. Вместе с Сингапуром эти государства выбирают более половины иностранных инвестиций Соединенных Штатов (данные Бюро экономического анализа США).
Самым неожиданным является тот факт, что США еще до Дональда Трампа с девизом «Сделаем Америку снова великой» стали крупнейшим в мире магнитом для прямых инвестиций
Что касается прямых иностранных инвестиций в Штаты, то и тут лидеров угадать нетрудно: на первом месте главный держатель американского госдолга и союзник — Япония, дальше — Великобритания, Канада и Нидерланды. При этом американцы ведут и другую статистику — конечных бенефициаров прямых инвестиций. И вот тут на третьем месте оказывается уже Германия (677,3 млрд долларов; отметим, что методология Бюро экономического анализа США сильно отличается от методологии UNCTAD: американцы учитывают в числе прочего инвестиции внутри транснациональных компаний и пересчитывают цифры по исторической стоимости, а UNCTAD учитывает только объявленные сделки слияний и поглощений и гринфилд-проекты). Так что Старый Свет активно вкладывается в американскую экономику, просто старается делать это потише.
Первая причина инвестиционной привлекательности США: это понятный для европейцев рынок и растущая, в отличие от них самих, экономика. Вторая причина — хайп ИИ, который, чем бы он ни обернулся в итоге, пока помогает США работать «инвестиционным пылесосом». По подсчетам UCTAD, в первой половине 2025 года в Штатах было реализовано проектов с нуля на 237 млрд долларов — это почти соответствует показателю 2024 года и в четыре раза превышает средний полугодовой показатель за последнее десятилетие. Более половины этой суммы приходится на секторы, связанные с искусственным интеллектом, в частности на полупроводники (103 млрд долларов) и центры обработки данных (27 млрд долларов).
Наличие в топ-5 стран с самыми большими притоками и оттоками ПИИ Китая и Гонконга — отражение скорее мощи китайской экономики, чем ее привлекательности для инвесторов из других стран. Три четверти прямых иностранных инвестиций в КНР обеспечивает как раз Гонконг ― куда, в свою очередь, поступают китайские деньги, получается этакий дракон-уроборос. Остальное делят между собой Сингапур, Британские Виргинские острова, Южная Корея и Япония.
Отдельно стоит сказать про Индию: она, как когда-то на заре своего рывка Китай, является инвестиционным «проектом» США, и в меньшей степени Европы: США, Кипр и Сингапур вместе обеспечивают более трех четвертей общего притока иностранных инвестиций в эту страну. При этом Нью-Дели пытается диверсифицировать источники ПИИ и активно стремится к заключению двусторонних инвестиционных договоров более чем с десятком стран ― среди них Саудовская Аравия, Катар, Кувейт, Израиль, Оман, Швейцария, Австралия и другие.
Статистика UNCTAD по ПИИ опирается на данные по конкретным проектам, а поэтому очень волатильна. Тем не менее, мы попробовали по данным этой организации выделить самые быстрорастущие страны ― цели для иностранных инвестиций и источники таковых. Для этого мы выделили страны, ПИИ в которых с 2004 по 2024 год выросли более чем на 100% и более чем на 1000%.
Среди самых стран с быстрым ростом поступлений в виде ПИИ за 20 лет нет Китая, но есть Гонконг и Сингапур, есть Саудовская Аравия и ОАЭ, США, ряд стран Центральной и Юго-Восточной Азии, Гайана с ее недавно обнаруженной нефтью, Тайвань с его полупроводниками и 11 африканских стран.
Монархии Залива также в числе стран-доноров с бурно растущими потоками исходящих инвестиций. Резко нарастил за 20 лет потоки ПИИ Китай ― что логично: стране с хроническим профицитом торгового баланса, уже превысившим триллион долларов, просто необходимо где-то размещать капитал. В этом же списке азиатские «тигры» от Японии до Малайзии, четыре европейские страны ― Польша, Венгрия, Италия и все тот же Люксембург — и Аргентина.
Да, 75% притока ПИИ в развивающиеся страны приходится на пять крупнейших рынков ― Китай, Бразилию, Мексику, Индонезию и Индию. Да, доля ПИИ, получаемых Африкой, всего лишь 6%. Но, похоже, Африка уже становится полем настоящей инвестиционной битвы сейчас и особенно на перспективу. Здесь сходятся интересы и Европы, и Китая, и стран Залива (особенно активны они в арабских странах), и США. Пример: приток прямых иностранных инвестиций в Египет обеспечивается странами Персидского залива (ОАЭ, Саудовская Аравия, Кувейт, Катар), Европы (Италия, Великобритания, Франция), США и Китая. За активы в Замбии соревнуются Канада, Австралия, Великобритания, США и Китай, за активы в Намибии ― Канада, Великобритания, США, Нидерланды, Испания, Россия и Китай и т. д. При этом если большая часть инвестиций в развитые страны и Азию поступает на проекты, связанные с цифровыми технологиями, ИИ и ЦОДами, полупроводниками или сектором услуг, то в Африке вкладываются в добычу и переработку сырья, а также в электроэнергетику. Те же Саудовская Аравия и Эмираты активно инвестируют в проекты по добыче меди, лития и других ресурсов для новой энергетики.
«Китайские транснациональные корпорации на протяжении многих лет являются крупными инвесторами в развивающиеся страны в горнодобывающей промышленности и добыче критически важных полезных ископаемых, создавая важное стратегическое преимущество. Однако инвесторы из других крупных стран — экспортеров капитала также набирают обороты, часто при явной поддержке своих правительств. Например, Соединенные Штаты ведут переговоры о соглашении с Демократической Республикой Конго относительно доступа к ее месторождениям критически важных полезных ископаемых в обмен на инвестиции в инфраструктуру и на другую поддержку. Аналогичным образом Индия добивается доступа к месторождениям меди в Замбии», ― перечисляют UNCTAD в обзоре за 2024 год.
Индия вообще осваивается с ролью донора ПИИ: так, в этом году индийская Oil & Natural Gas Corporation (ONGC) собралась вложить 175 млн долларов США в проект газодобычи Area 1 в Мозамбике. Нью-Дели также участвует в проектах по переработке нефти в Нигерии, а недавно Индия пообещала нарастить свои инвестиции в Африку, Ближний Восток и Латинскую Америку. Индийские компании также инвестируют в африканскую фармацевтику, ИТ, автомобильную промышленность, банковское дело и горнодобывающую промышленность, а кроме того, Индия содействует экономической интеграции Африки в глобальные цепочки создания стоимости посредством таких инициатив, как Африканская континентальная зона свободной торговли (AfCFTA). Похоже, это и есть то, что UNCTAD без детализации называет «возрастающая роль инвестиций Юг — Юг, появление суверенных фондов благосостояния из стран Глобального Юга».
Что движет странами развивающегося мира, когда они ищут точки приложения своих инвестиций? Наличие сырья, дешевого труда, необходимость обеспечить себя важными ресурсами вроде топлива, возможность заработать — это понятно. Но дело еще и в попытках выстроить новые производственные цепочки — чтобы не пользоваться старыми, выстроенными западными странами или… Китаем. Например, весной этого года Индия купила медный рудник в Замбии — и австралийские аналитики по горнорудной отрасли из Discovery Alert трактуют это как ее первый большой шаг к созданию прямого плацдарма в богатых минералами регионах Африки, минуя все более концентрированные глобальные цепочки поставок, в которых доминируют такие конкуренты, как Китай. Всемирный банк ждет, что к 2040 году Африка будет поставлять 40% мировой меди, что изменит традиционные цепочки поставок. При этом Китай уже взял под контроль почти 50% мировых мощностей по выплавке и рафинированию меди, заключив стратегические партнерства с 44 африканскими странами в рамках «Пояса и пути» и затеяв стройку 2000-километрового железнодорожного коридора Замбия — Танзания для экспорта сырья в китайские порты. И пока англосаксонские страны заключают соглашения «о противодействии китайскому влиянию», азиатские страны действуют тоньше. Индия привлекла Саудовскую Аравию к масштабированию своих медеплавильных мощностей в Африке и предложила иную модель освоения ресурсов: в отличие от китайских предприятий, которые используют строго китайских рабочих, не оставляя стране-реципиенту ничего, кроме «выжженной земли», индийцы предлагают местным сообществам роялти вдвое большее, чем дает Китай, плюс гарантируют 15% местного персонала на руководящих должностях.
Последние шесть лет, с начала пандемии ковида, сильно изменили международные цепочки поставок, так что теперь предприятия по всему миру предпочитают держать их под контролем — отсюда либо репатриация производства, либо перемещение его в дружественные страны, особенно в таких секторах, как энергетика или технологии. Западные страны стремятся увеличить местное производство микрочипов, и, как видим, все крупные суверенные игроки спешат диверсифицировать источники поставок важнейшего сырья, выскользнув из-под китайской зависимости.
В заключение можно привести пример Nike: до ковида компания производила 50% обуви и 30% одежды во Вьетнаме. Теперь же производство, ориентированное на Северную Америку, переносится в Мексику, а часть производства для рынка Юго-Восточной Азии — в Индию. «Подтягивание» производств поближе к рынкам сбыта уже перекраивает потоки инвестиций, и понятно, где эти потоки будут усиливаться — с ростом населения и среднего класса в густонаселенных странах Азии и Африки.