Главную тему нашего разговора с архитектором Алексеем Полянским можно обозначить так: как в Ростовской области создать условия, при которых регион мог бы создавать городскую среду высокого качества и как создать барьеры для серости и убожества? Ответы на эти вопросы существуют
Наш собеседник, без преувеличения, является одним из главных интеллектуалов в сфере архитектуры и градостроительства в Ростове. Алексей Полянский — не только практикующий архитектор: в разное время он работал на должностях главного архитектора Ростова-на-Дону, затем области, то есть хорошо понимает, как выглядит градостроительство с позиции тех, кто им управляет. Это не только хороший опыт. В 2019 году Полянский стал фигурантом показательного процесса над управленцами, которых во многом назначили ответственными в деле об обманутых дольщиках — «Эксперт ЮГ» подробно писал об этом. Все уголовные обвинения с Полянского были сняты, административные — не все.
Важная роль Алексея Полянского состоит в том, что к нему прислушиваются все стороны, представленные в городском девелопменте, хотя далеко не все его идеи находят воплощение. Он был «мозгом» проекта по реанимации реки Темерник и переосмыслению функции её бассейна в городе, он участвует в разработке проектов по освоению старого аэропорта, Левобережья, территории винно-водочного завода. Сегодня Полянский выступает как председатель правления Ростовской областной организации Союза архитекторов России и руководитель проектов архитектурной мастерской «АПН-Проект», но в разговоре с «Экспертом ЮГ» подчёркивает, что выражает только своё частное мнение.
Мы начали этот разговор с перспектив применения механизма комплексного развития территории (КРТ) в Ростове, поскольку именно первый проект КРТ на территории старого ростовского аэропорта является принципиально новым решением для города и региона. Но мы быстро вышли на тему того, как вообще получать городскую среду более высокого качества и обезопасить город от проектов, которые этой среде откровенно вредят. Решение тут одно, оно уже применяется во многих российских территориях — реальный экспертный совет, рекомендации которого превращаются в решения исполнительной власти. В Москве не стесняются отправлять на доработку многомиллиардные проекты, сетует Полянский, а у нас девелопер лучше потратит миллионы на судебные тяжбы, нежели поймёт, что он предложил что-то не то. Этот подход надо в корне менять.
— С 2020 года разными регионами активно используется механизм комплексного развития территорий. В Ростовской области первая попытка предпринята только в 2022 году — с территорией старого аэропорта. Как вы считаете, от чего зависит активность применения регионами, городами этого инструмента?
— Имея опыт работы в органах архитектуры, управления градостроительным процессом, я понимаю, что просто не хватает института подготовки документов для проектов КРТ. Ни департамент координации строительства, ни департамент архитектуры и градостроительства забежать вперёд не могут в силу своей загруженности выполнением текущих задач. Не могут они заниматься подготовкой огромного количества документации, которая нужна для того, чтобы инициировать процессы комплексного развития территорий от лица муниципалитета. При этом они требуют колоссальной, очень квалифицированной работы. Я уверен, что там, где КРТ развивается активно, там обязательно найдётся бюро или агентство, которое занимается этим повседневно. То есть просто увеличением нагрузки на существующих чиновников такие вопросы решаться не могут. КРТ должно быть отдельным городским проектом. Я считаю, что это действительно очень действенный инструмент, заниматься им нужно, потому что он стопроцентная альтернатива точечному и фрагментарному взгляду на развитие города, который, учитывая колоссальную синтетическую природу города, взаимосвязанность любых его элементов и процессов, просто не соответствует интеллектуальному уровню, с которым надо в городе работать. Нам сказали: «Работайте комплексно» — и это не так просто сделать. Потому что всё равно преобладает ведомственный подход: отдельные поручения расходятся по ведомствам — и каждое ведомство справляется. Я не видел ни одного заседания, где бы какое-то ведомство сказало, что оно не справилось со своей работой. Но в целом у горожан нет ощущения, что территория развивается системно и планомерно, что это всё происходит комплексно.
В тех регионах, где мы видим активное применение КРТ, мы видим на уровне региона влиятельные советы, которые ретранслируют принципиальную позицию региональной власти в области градостроительства
— Много лет говорят о комплексном развитии, но, судя по всему, мы о нём говорим, не применяя инструментарий КРТ. И вот в этой парадигме родилось такое понимание: чем крупнее проект, тем более крупный застройщик за ним должен стоять. Следовательно, когда мы подходим к теме КРТ, нам начинают мерещиться застройщики уровня Вексельберга, не меньше — а где их взять? Механизм КРТ даёт новые возможности в работе с инвесторами?
— Конечно, и на этом фоне КРТ на территории старого аэропорта, несмотря на его масштабность, — это не самый сложный случай. Львиная доля земли областная, не нужно воевать за отдельные участки. Я помню, что мы испытали большое воодушевление, когда появилось законодательство для работы на застроенных территориях. Но все столкнулись с тем, что территорию можно было выбрать, каким-то образом обозначить заинтересованную сторону, то есть застройщика, но это ничего не меняло в его взаимоотношениях с владельцами недвижимости на этих территориях, то есть он оставался с ними один на один, они могли ему обозначать любую стоимость выкупа своей недвижимости, и его проект погибал, так и не начавшись. КРТ — это шаг вперёд, потому что муниципалитет уже определяет эти территории по определённому критерию, и все взаимоотношения инвесторов, резидентов территории и власти уже выстраиваются на принципах, которые позволяют этот проект всё-таки просчитать, сделать его прогнозируемым по стоимости и по времени.
— Насколько здесь сохраняется модель «один проект — один инвестор»? Или проекты комплексного развития территорий дают возможность формирования пула инвесторов?
— В данном случае «девелопер» — это просто термин. На территории могут выстраиваться совершенно разные взаимоотношения, если кто-то, например, продаёт свою недвижимость или готов ей же вступить в проект развития территории.
И основной вопрос тут — выработка городом понятных правил игры на выбранных под первоочередное развитие территориях. Я говорю о правилах, которые зафиксировали определённую территорию, определённый процент сноса, определённое участие бюджета в расселении, определённые требования по объёму строительства, плотности, этажности, размещению объектов обслуживания — на основе такой картины уже можно сделать определённый анализ, выгодно это или невыгодно с точки зрения бизнеса. И когда есть предложение со стороны города и есть анализ со стороны бизнес-сообщества, возможно, должна быть стадия обсуждения проекта, после которой становится понятно, что и город получит то, что хочет, и бизнес увидит смысл в реализации. Конечно, с точки зрения того, какие территории вообще нужно брать в развитие на первом этапе, должно быть какое-то невероятное чутьё что с одной стороны, что с другой. Но, насколько я знаю, новые территории под комплексное развитие уже отобраны. Мне кажется, что их сейчас порядка десяти. Они пока не запущены как КРТ, но то, что отбор этих территорий состоялся, я это знаю точно. Не факт, что все они получат статус КРТ.
— Какого рода территории оптимально выбирать для такого рода проектов? Куда лучше с ними заходить, куда точно не стоит заходить? Ну и, соответственно, в Ростове какие проекты КРТ могут быть следующими?
— Я думаю, что интересны проекты глубокого преобразования промышленно-коммунальных территорий или таких территорий, которые являются очень миксованными, то есть там присутствует всё, а в результате нет жизни ни тем, ни другим, ни третьим. Я полагаю, что отбираться для КРТ должны те территории, которые требуют глубокой реновации и где уже понятно, что развитие их в том направлении, в котором они существуют сейчас, невозможно. Каждая функция там подавляет другую функцию. Ну, и те, по которым план землепользования и генеральный план показывают, что эти территории уже стоят на пути реформирования.
Если говорить про центральную часть города, то, конечно, мне кажется, что важными являются кварталы, в которых тоже есть определённые вкрапления нежилых, отживших уже функций и достаточно большой процент жилья, непригодного для проживания.
Нужно учитывать, что КРТ — это конкурсная процедура. Это тоже сдерживает. Наши застройщики не очень любят участвовать в конкурсах.
— «Масштабник» требует более масштабного проекта, чем КРТ, или это просто процедура?
— Но «масштабник» сейчас, как правило, реализуется на свободных территориях. Почему мне ещё нравится КРТ — этот механизм лучше подходит для исторической части города, потому что он позволяет создать архитектурно и социально более продвинутую и интересную среду. Потому что это явно будет не стандартный класс жилья, это уже нечто выше. И здесь уже просматриваются перспективы реновации центра по пути хорошо забытого старого города, когда центральная часть является более дорогой, и там не надо добиваться большой этажности, там ценность заключается в определённой камерности того, что ты делаешь. А это, соответственно, новый девелопер, новый заказчик, люди, которые имеют вкус к тому, чтобы не поломать исторический объект, а, наоборот, придать ему новое звучание и приспособить под современные требования бизнеса.
— Получается, если у нас в разработке с десяток «пятен» для КРТ, то у нас в ближайшие годы будет бум комплексного развития.
— Зависит от того, как они пойдут, с какой скоростью. Главное, чтобы пилотные проекты были успешными.
— А как вы понимаете роль Региональной корпорации развития (РКР) в разработке проекта старого аэропорта? Она в данном случае выполняет роль того бюро, которое должно разработать проект, как инструмент власти, или это просто инструмент заказчика, который выиграл конкурс?
— Думаю, это бюро, которое руководит реализацией проекта. Мне кажется, что это вообще обязательный институт для любого проекта, который хочет быть когда-либо реализованным.
— Есть надежда в проектах КРТ получить какое-то другое качество городской среды, чем то, что мы сегодня иногда получаем? Где гарантии, что на выходе мы не получим очередные смотрящие друг на друга многоэтажки?
— Я думаю, надежда есть. Особенно, если речь идёт о КРТ, развиваемом на территории старого аэропорта. Мне кажется, что там неплохой вырисовывается альянс, потому что РКР включает в себя и центр компетенций, который сейчас в большей степени ориентирован на вопросы благоустройства территорий, а это больше сфера ЖКХ. И поэтому возвращение центра компетенций в сферу градостроительства и развитие его уже под этим флагом, думаю, может в значительной степени ситуацию улучшить.
Гарантией же может быть только высокий профессиональный уровень людей, которые проектом управляют на уровне РКР. И большая ответственность, связь этого института управления проектом перед высоким руководством области, что даёт возможность выбора решений, возможность их обсуждения.
— То есть политическая воля в таких проектах обязательно должна присутствовать?
— Конечно. Это очень важно. В тех регионах, в которых мы видим активное применение КРТ, мы видим на уровне региона очень влиятельные советы, которые, как правило, ретранслируют принципиальную позицию региональной власти в области градостроительства. Эти советы обладают достаточными полномочиями для того, чтобы отправлять на доработку проекты даже самых влиятельных девелоперов, если они объективно не соответствуют заявленным принципам. На уровне Ростова и области формально существуют такие советы, но пока о влиятельности их говорить не приходится — собираются они крайне редко, их решения носят рекомендательный характер и, как правило, не становятся основой для решений исполнительной власти. Через них по факту политическая воля в сфере градостроительства не ретранслируется, а это необходимо для того, чтобы у нас реализовывались хорошие проекты, а вопиющие не имели шанса быть реализованными. Поэтому появление в этой сфере РКР как площадки обсуждения проекта, в работе которой участвует высшее руководство, — это шаг вперёд. С одной стороны, для людей, принимающих решения, должна быть потребность показать их, посоветоваться, услышать мнение экспертного сообщества, а с другой стороны, есть желание экспертного сообщества реально включиться в работу на благо региона. Всё должно быть направлено на получение проектов, продвигающих нас вперёд. В противном случае экспертное сообщество скажет, что вы опять делаете всё не то, потому что с нами не советуетесь. Должна быть культура в этой сфере. Я боюсь, что у нас вообще утрачена культура таких советов, учитывая, что их давно не было. Она сейчас вряд ли легко пойдёт. Каждый подчас приходит со своим мнением и не очень заинтересован кого-то слушать. Я помню, как непросто когда-то проходили градостроительные советы. Но здесь имеет значение роль личности в истории. Ведь советы создаются при ком-то, а их решения всегда носят рекомендательный характер. То есть за советом обязательно должен стоять достаточно профессиональный, влиятельный и понимающий человек, который будет рекомендации совета превращать в решения исполнительной власти. Чтобы совет в принципе был действенным. Не вокруг каждого человека соберётся такой совет.
— И здесь альтернативы губернатору нет?
— Это может быть и губернатор, и глава городской администрации, и главный архитектор города. Главное, что это должен быть человек, который понимает и продвигает высокие стандарты архитектуры и градостроительства на благо города и региона.
Просто мы всё время не можем найти эту объективность в оценке архитектурных решений, выходящую за рамки схем «красиво-некрасиво», «нравится-не нравится», и понять, до какой степени можно влиять на эти процессы принятия или отклонения предлагаемых решений. А в Москве не стесняются: проекты многомиллиардных объектов, которые нам и не снились, по решению совета уходят на доработку, например, переделывать фасады. Там никто не парится на эту тему. А у нас, если человек какую-то чепуху за три копейки нарисовал, он уже считает, что он сильно вложился и что он лучше потратит миллионы на тяжбы, нежели поймёт, что предложил что-то не то. Вот этот менталитет бизнеса города Ростова-на-Дону должен быть очень сильно раскритикован.
— Упёртость регионального бизнеса?
— Да, она прослеживается. Бывает невозможно объяснить объективную причину отказа, потому что тут же показывают пальцем, говорят, вот ему разрешили, а мне отказали. Вот это самопозиционирование, что не он в городе, а город вокруг него.
— То есть влиятельный совет нужен для того, чтобы все просто пришли в себя?
— Да. Мне кажется, что этот институт мог бы при развитии своём быть местом, где эксперты не стесняются выражать свои мысли, основываясь на профессиональных принципах, знании города в целом и конкретной ситуации, а ярко выраженный вождь в сфере градостроительства не стесняется руководить.
— Вы помните, у нас долгое время складывалась ситуация, когда Ростов-на-Дону работал без главного архитектора, поскольку на трёх предыдущих были заведены уголовные дела, и никто не соглашался занимать эту должность…
— Архитектор сейчас есть — Юрий Берестов. Кстати, я ему позвонил, когда его назначили, спросил: «Юрий Иванович, ты ругаешь меня за то, что моими усилиями тебе зарплату зарезали?» Я же, когда стал председателем Союза архитекторов области, предложил, чтобы главный архитектор города был переведён на должность первого заместителя соответствующего департамента, тем самым много дурной ответственности, не свойственной профессиональной подготовке, от него ушло, но он понизился в статусе. Меня многие за это ругали. Я ничего не отвечал, потому что надо сначала побывать в этой шкуре. Возможно, благодаря этому предложению удалось принять на эту должность профессионального архитектора. Юрий Иванович сказал: «Я тебе благодарен».
— Как изменилась роль главного архитектора города в Ростове?
— Инструмент главного архитектора — это генеральный план, план землепользования и застройки, проекты планировок на отдельной территории, то есть вся стратегия и тактика развития города.
Роль главного архитектора в развитии города может быть разной. Я помню Яна Андреевича Ребайна (главный архитектор Ростова-на-Дону в 1947-1972 годах. — «Эксперт ЮГ»). Он окончил питерскую академию, воевал в ополчении, был ранен, восстанавливал Ростов и 25 лет руководил архитектурой города — значительный человек в значительный период времени. Был Нерсесянц (Норальд Нерсесянц, 1931-2014. — «Эксперт ЮГ») — он дважды был главным архитектором, был одним из авторов генплана города 1971 года и получил его как собственную партитуру для дальнейшей работы. Тогда ещё это было возможно. Сейчас же мало кто наберётся смелости заявить, что я разработал генплан и отвечаю за развитие города. Сейчас, наоборот, вам скажут, что тут в генплане зона такая накрашена, поэтому мы так и работаем.
С одной стороны, жизнь говорит, что, если ты хочешь в городской архитектуре чего-то добиться, занимайся документами, то есть приводи их в соответствие с правом. Хочешь повлиять на судьбу территории — добейся, чтобы она в генплане была обозначена правильно. А с другой стороны, это всё хорошо работает на уровне достаточно механических вещей, которые позволяют сформировать земельный участок, определить его параметры. Но когда доходит до вопросов, уже связанных с архитектурой, градостроительством как искусством, вот тут возникает проблема, потому что эти вопросы не очень хорошо решаются юридически. То есть душой ты понимаешь, что можно сделать лучше, но ты не можешь этим управлять, к сожалению. Ты заложник того, насколько застройщик сам ответственно отнесётся к тому, какая территория попала ему в руки, какого он выберет архитектора для реализации своей задачи. Только тогда будет ясно, какое мы получим качество.
Я очень трепетно отношусь к этой сфере деятельности. Мне бы не хотелось её раскладывать только на юридически значимое и обывательское. Я всё равно понимаю: какая-то магия в архитектуре существует, разные архитекторы могут решить задачу совершенно разными способами даже в условиях жёстко определённых параметров. И в этом смысле, конечно, интрига в том, чьё решение будет наиболее интересным, ярким. Позиция главного архитектора, с точки зрения юридической составляющей, достаточно понятна, — тут успех зависит от твоей квалификации, от степени поддержки тебя руководством, сообществом. А вот архитектурная функция, на мой взгляд, наиболее интересная и которая, собственно, даёт тот результат, который все увидят, ее сейчас реализовывать очень сложно. Архитектура — это профессия, зависимая от кучи обстоятельств. И успешные проекты сейчас возникают, только когда какой-то парад планет происходит, когда выстраивается все предпосылки для того, чтобы получилось хорошо. Выбрось из этого какой-то элемент, и у тебя это всё начнёт сбоить.
— То есть все документы могут быть хорошо оформлены, но городская среда при этом может оставаться серой и невыразительной?
— Именно так. Результатом юридически безупречной работы может стать серое, невыразительное произведение. Архитектуру же сравнивают с застывшей музыкой, есть гармонии музыкальные и архитектурные, есть партитура, исполнители, дирижёр.
— И кого у нас не хватает?
— И дирижёра, и исполнителей не хватает, и желания сыграть в ансамбле. В ансамбле городской среды. Мы же должны вместе композицию какую-то создать. А у нас — кто первый построил. И вот он построил что-то невообразимое в центре города в стиле ампир на свой вкус — и пусть теперь остальные пробуют вписать это в свой ансамбль. А почему он такое построил? Потому что пошёл, показал проект, ему сказали: «Мне нравится» — он и построил. Он построил — другие начинают смотреть на это и идти с подобными проектами. Вместо влияния экспертного сообщества на архитектуру у нас иногда доминирует субъективное мнение.
— Об этом факторе влияния на архитектуру регионов и городов почти не говорится. А какого стиля стоило бы придерживаться? Вы как архитектурное бюро — у вас есть стиль, на котором вы специализируетесь? Как вы его определяете?
— Я считаю себя контекстуалистом. Я пытаюсь понять, что нужно создать на предоставленном участке или территории, изучая контекст окружающей застройки. Но это значит, что стиль должен иметь какую-то историческую подоплёку, связанную с конкретным местом. А не просто — увидел в Москве, понравилось, давайте и здесь такое сделаем. Я считаю важным, что мы не конкурируем со столичными регионами, потому что у нас ресурсов таких нет. Но наше конкурентное преимущество в том, что мы из этой земли что-то «вытащим», присущее именно нам.
Мы в этом году сделали первую архитектурную выставку в галерее «Ростов», я её назвал «Уместная архитектура». Она нашла в нашем профессиональном сообществе неплохой отклик, думаю, в следующем году мы её повторим.
— А я её видел, но не в день открытия, поэтому общую идею не считал.
— Для себя я основную идею определил в самом названии — «уместная». Убери букву «У», останется «местная», а это уже немножко обидно, потому что «местная» — это может ассоциироваться со словами «местечковая», «провинциальная». А вот «уместная» предполагает поиск архитектуры в контексте. Она может быть более или менее современной, может использовать приёмы архитектуры прошлого века, но это не должно вызывать отторжения в окружающей среде, даже может с нею контрастировать, но не должно диссонировать. Ты должен искать специфику, выражать её разными приёмами. Но для того, чтобы больше работать со средой, надо и получить в качестве предмета проектирования именно среду: квартал, группу кварталов, нечто комплексное, где градостроительные требования в сочетании с инвестиционной целесообразностью и высоким уровнем архитектуры могут обеспечить наилучший результат.