Бизнес справился с ситуацией благодаря оперативности и самоорганизации. Теперь он предъявляет запрос на продуманную промышленную политику — решение конкретных отраслевых задач, а не общие рецепты для всех
В середине ноября уполномоченный по защите прав предпринимателей Борис Титов выступил с новой инициативой расширения мер поддержки бизнеса отраслей, пострадавших от коронавируса. И это закономерно, отмечает директор Центра экономической географии и регионалистики РАНХиГС Степан Земцов: «Масштаб пандемии COVID-19 создал тяжелые условия для функционирования малого и среднего бизнеса: сокращение доходов населения и спроса, закрытие внешних рынков, а также режим самоизоляции привели к приостановке деятельности многих предприятий сферы услуг. Уверенность предпринимателей и деловая активность малого бизнеса снизились до минимальных уровней, наблюдавшихся в кризисный 2015 год».
Какие резервы есть у бизнеса для восстановления? Эта тема стала предметом дискуссии круглого стола «Реакция бизнеса на новые вызовы развития: кейсы российских регионов» традиционной ежегодной конференции «Российские регионы в фокусе перемен», организованной Институтом экономики и управления УрФУ, АЦ «Эксперт» и журналом «Эксперт-Урал».
Количественное сжатие сектора случается каждый кризис, но в силу специфики российской статистики посчитать эти потери сейчас возможно только по первой волне эпидемии, наблюдавшейся в марте — сентябре 2020 года. В целом сокращение числа субъектов МСП в условиях сжатия спроса было ожидаемо, и эксперты не считают его критичным. По расчетам Центра экономической географии и регионалистики РАНХиГС, в годовом выражении число субъектов МСП по состоянию на август 2020 года сократилось в среднем на 4,2%, в основном провал варьируется от 3% до 4,5%. Больше — в крупнейших агломерациях, имеющих не только значительную долю МСП в секторе рыночных услуг, но и принявших жесткие антиковидные ограничения: в Москве, Санкт-Петербурге, Волгоградской, Самарской областях, Пермском и Краснодарском краях. Вторая группа — северные сырьевые территории: республики Коми, Саха Якутия, ХМАО, ЯНАО, Красноярский край. Здесь провал экспорта сырья привел к снижению доходов населения, сжатию транспортных услуг и иных бизнес-сервисов для крупных компаний.
В проигрыше также приграничные регионы (Еврейская автономная область, Псковская, Брянская области), где противоэпидемиологические меры ограничили возможности импорта продукции из соседних стран.
Однако масштабы и причины потерь во многом зависят не только от специализации регионов, но и от антикризисных моделей самих предпринимателей. Проанализировать эти факторы на примере Свердловской области попытались авторы исследования «Реакция МСП Свердловской области на кризис и вызовы новой реальности», проведенного Институтом экономики и управления (ИнЭУ) УрФУ.
По словам завкафедрой международной экономики и менеджмента ИнЭУ УрФУ Людмилы Ружанской, розничный ритейл области, как и всей страны, пострадал от сокращения доходов населения, временного закрытия торговых предприятий и резкого увеличения расходов, связанных с обеспечением санитарной безопасности. Все это привело к структурному изменению рынка:
— Впервые за десять лет в регионе произошло уменьшение количества торговых точек. Сокращение произошло за счет магазинов в сельской местности, при этом число магазинов федеральных сетей, наоборот, выросло в небольших городах и поселках городского типа.
Кроме того, на Среднем Урале сектор ощутил влияние специфической региональной меры: на объеме выручки розничных торговых компаний негативно сказались ограничения времени продажи алкоголя.
Сложно острую фазу кризиса прошел и общепит. Выживаемость компаний в этом секторе сильно зависела от формата заведения: самыми стойкими оказались пиццерии, пекарни и кофейни. В целом сектор сохранил дееспособность на счет быстрой смены формата: предприниматели развернули сервисы доставки готовых блюд (собственными силами или через посредников) и продажи продукции на вынос. По наблюдениям Людмилы Ружанской, помогли и операционные решения: «Многие владельцы в поисках снижения издержек пошли на сокращение площадей, пересмотрели меню в сторону удешевления или расширения ассортимента, ускорили процесс приготовления блюд, заменили посуду на более дешевую». Главным приоритетом владельцев кафе и ресторанов в этот период, как показали опросы, стало сохранение целевой аудитории и коллектива.
Временный запрет на работу подкосил и позиции индустрии красоты: выручка сектора по Свердловской области в целом по итогам 2020 года просела на треть. По словам Людмилы Ружанской, здесь степень устойчивости зависела от формата салонов: «Чуть легче других с кризисом справились барбершопы, парикмахерские с ограниченным набором услуг, сетевые салоны полного цикла, небольшие моностудии».
Ощутимый удар в этом сегменте пришелся на рынок труда. Период кризиса совпал с полномасштабной реализаций на практике закона о налоге на профессиональный доход. Как говорит директор по развитию сети салонов красоты Motchany Елена Мотчаная, ее сектор стал главным поставщиком новых самозанятых. При этом легальный формат выбрали далеко не все мастера. По экспертным оценкам, в Екатеринбурге около 80% сотрудников сферы красоты работают без правоустанавливающих документов — в «тени», и в кризис их количество увеличилось. «Если до 2019 года нашим конкурентом был другой салон, который мог переманить мастера, то сейчас мы конкурируем либо с теневым рынком, либо со сферой самозанятых», — говорит Елена Мотчаная.
Однако эти общие проблемы стимулировали инициативы по сетевой организации индустрии:
— Наконец-то индустрия красоты выделилась из сферы бытовых услуг, у нас стали появляться свои ассоциации: сейчас в общем чате салонов Свердловской области объединились по своей инициативе 129 компаний, представляющих легальный бизнес, — свидетельствует Елена Мотчаная.
Сложнее всего, по ее словам, пришлось салонам, которые имели нестабильную команду, слабую клиентскую базу, а также мало возможностей для диверсификации. Бизнес сети Motchany, например, поддержали другие направления, в частности оптово-розничная торговля: «Мы много лет занимаемся дистрибуцией профессиональной продукции для ухода за волосами из Испании, Италии и других стран. Стоимость продукции при транспортировке через таможню подскочила втрое, и мы приняли решение перевести каналы продаж в маркетплейсы».
Ковид подтолкнул этот салон и к более смелому шагу — организации производства собственных линек: «Мы разместили производство, выпустили косметику, шампуни, бальзамы под своим логотипом. Это позволяет более гибко выстраивать сервис, дополнительную возможность для мотивации клиентов, в конечном счете, способствует росту маржи».
Быстро пришлось перестроиться и фитнес-центрам. У этой категории бизнеса в регионе еще не сформировалась массовая аудитория, в фитнес-клубах Свердловской области занимаются менее 1% жителей.
Запрет на работу больно ударил по индустрии, отмечает Людмила Ружанская: «Второй и третий кварталы 2020 года были убыточны, особенно сильно просела выручка от продажи абонементов».
В условиях жесткого карантина поддержать минимальные объемы выручки удалось за счет выстраивания сетевого взаимодействия с потребителями и организации онлайн-занятий. Ускоренная цифровизация стала для индустрии единственным выходом. Клубы внедряли CRM-решения, сервисы для онлайн-тренировки, реализовали проекты автоматизации систем учета и обучения сотрудников работе с данными.
Авторы исследования также обнаружили новые векторы развития — коллаборацию фитнеса и медицины: многие фитнес-клубы решились на создание совместных реабилитационных программ, в Екатеринбурге были реализованы мероприятия по постковидной реабилитации на базе фитнес-клубов.
Компании управляли затратами: договаривались о полном либо частичном снижении арендной платы, переводили персонал на сдельную оплату труда с сохранением минимального оклада.
Затем пришлось поработать над изменением программ лояльности клиентов: получила распространение дифференцированная линейка клубных карт по продолжительности сроков действия, расширен перечень услуг в рамках действующих карт, введен формат бесплатных онлайн-тренировок для клиентов.
Для промышленных компаний в отличие от сервисного сектора главным вызовом стали не физические ограничения в передвижении, а закрытие каналов продаж и обрыв цепочек поставок.
— Пострадали прежде всего субъекты экономики, которые внезапно потеряли привычные каналы продаж из-за ограничительных действий государства и не смогли заменить их альтернативными. Это был немедленный эффект. Сейчас мы видим развитие следующего этапа, связанного с отсутствием доступа производителей к компонентам, что наглядно иллюстрирует ситуация в автопромышленности (подробнее см. «Лихорадка на колесах», «Э-У» № 48 от 29.11.2021). Для многих компаний критичным становится нарушение сроков поставки оборудования, в некоторых случаях он увеличивается до двух раз от обговоренных сроков. Растет и стоимость фрахта: за последний год перевозки фрахтовым контейнером из Шанхая во Владивосток подорожали в 8 — 10 раз. Соответственно, все это закладывается в цену оборудования, которое мы финансируем, — свидетельствует заместитель генерального директора по Уральскому региону лизинговой компании «Сименс Финанс» Вадим Константинов.
Однако, оправившись от первого шока, компании производственного сектора довольно быстро вернулись к реализации запланированных программ развития, говорит эксперт. И приводит как иллюстрацию тренда динамику лизинговых портфелей: именно этот инструмент производственные компании чаще всего используют для обновления основных фондов. Так вот, за девять месяцев этого года в «Сименс Финанс» почти все показатели (количество проектов, объем финансирования) продемонстрировали рост как минимум на треть по отношению к прошлому году.
— Довольно высокую инвестиционную активность показывает металлообработка, производство нефтепромыслового и электрооборудования, дорожное строительство, автомобильные грузоперевозки. Среди новой группы активных клиентов — компании, занимающиеся сбором и переработкой промышленных бытовых отходов, частная медицина, — говорит Вадим Константинов.
В качестве главного ограничивающего фактора при реализации новых проектов компании, по его словам, указывают на дефицит квалифицированной рабочей силы: «Речь идет о специалистах, которым можно доверить обслуживание сложного оборудования».
Многие исследования говорят о том, что пандемия обострила значимость качественной логистики. Между тем сам сектор вынужден отвечать на специфичные вызовы (подробнее см. «Седельный тягач с полуприцепом заморочек», «Э-У» № 45 от 14.11.2021).
В самом начале пандемии грузоперевозки, как и все сегменты, попали под падение спроса, что, по словам генерального директора ТЭК «Желдоринтеграция» Николая Тушина, обрушило цены на аренду подвижного состава. Стоимость предоставления вагонов у операторов снизилась в три раза, с 1500 до 500 — 600 рублей за сутки. Аналогичные тенденции наблюдались и у автомобильных перевозчиков. Это привело к тому, что подвижной состав не обновлялся, накопленные ремонты откладывались.
— Но уже с 2021 года с оживлением экономики мы столкнулись с проблемами ограничения инфраструктуры, — подчеркивает смену настроений эксперт. — Об этом говорят пробки в портах, на пограничных переходах. И все это приводит к замедлению оборота подвижного состава, дефициту и автомобилей, вагонов, контейнеров.
В конечном итоге эти проблемы выливаются для потребителей транспортных услуг в рост издержек и, как следствие, цен на их продукцию, говорит Николай Тушин. Растут издержки и у грузоперевозчиков, главным образом — из-за недостатка водителей: «Из-за дефицита кадров мы были вынуждены в 2020 году довольно существенно повышать заработные платы».
Анализ итогов исследований и экспертных оценок подталкивает к выводу о необходимости перехода от антикризисной повестки к поиску ответов на долгосрочные вызовы. Однако эта дискуссия, по мнению председателя совета директоров «Корин Холдинг» Андрея Бриля, ведется в ложном направлении:
— Почему COVID — краткосрочный фактор, не затрагивающий фундаментальные экономические процессы, обсуждается сегодня как вызов развитию? Вопрос нужно ставить иначе: какие промахи и неадекватные решения в области экономической политики в отраслевом, страновом, межнациональном разрезе списываются на ситуацию. На моей памяти это пятый или шестой кризис. Причем он, пожалуй, наиболее легкий, краткосрочный и не затрагивающий фундаментальных основ экономики. Нам гораздо сложнее бороться с другими ограничивающими факторами, например, с политикой Центрального банка. Наш регулятор последние лет десять лишил нас доступа к инвестиционному кредитному ресурсу, постоянно изымает деньги из реального сектора, переводя в золотовалютные резервы, которые направляются на кредитование экономик враждебных нам стран. А с бизнесами этих стран мы жестко и постоянно конкурируем. Не очень хорошо мы справляемся и с процессом огосударствления экономики.
По мнению Андрея Бриля, сегодня под ковидным предлогом продолжается массированная денежная эмиссия в долларовой и в еврозоне, и этот вопрос волнует бизнес в значительно большей степени:
— Это провоцирует инфляцию, которую мы и импортируем. Поэтому обсуждать надо эти фундаментальные вопросы, а не то, как компания «Пупкин и сыновья» купила пять компьютеров, высадила народ на удаленку и под бодрые крики: «Даешь онлайн!» победоносно на диванах переживает пандемию. С нашей точки зрения, обсуждать проблематику на таком уровне бессодержательно.
Ученые и экономисты давно говорят о том, что точки роста и ограничений, вокруг которых нужно формировать новый трек развития, сильно отличаются в зависимости от отраслей. Дискуссия, состоявшаяся на этом круглом столе, еще раз это подтвердила. Заместитель директора ИМЭМО РАН по научной работе Сергей Афонцев в ходе обсуждения обратил внимание на то, что кризисные вызовы, о которых говорили спикеры от бизнеса, имеют ограниченное число точек пересечения: «Компании оперируют в разных рыночных условиях, сталкиваются с разной структурой спроса, находятся на разных стадиях жизненного цикла, имеют разные потребности во внешнем финансировании. Из этого следует принципиальный вывод для промышленной политики. Она должна быть политикой тонкой настройки. Не может быть единых условий и мер поддержки для всех отраслей. Если в макроэкономической политике можно говорить о создании общего благоприятного климата для развития экономики, то в промышленной политике нужно детально разбираться с проблемами конкретных отраслей и решать их по отдельности, а не придумывать общие для всех рецепты».
Пожалуй, единственный общий больной вопрос, который сегодня ставит практически каждый сектор экономики, — кадры (подробнее см. «Мудрости станет больше, а живости ума меньше», «Э-У» № 49 — 51 от 06.12.2021). По мнению главного экономиста рейтингового агентства «Эксперт РА» Антона Табаха, проблема человеческого капитала в экономике существовала все последние годы, но особенно остро проявилась на фоне пандемии. «Эпоха дешевой рабочей силы подошла к концу. Скорее всего, это будет долгосрочный тренд», — прогнозирует эксперт.
И к ответу на этот вызов мы оказались не готовы, считает директор по экономической политике НИУ ВШЭ, директор Центра исследований структурной политики Юрий Симачев:
— Проблемы с человеческим капиталом испытывает не только крупный, но и средний быстрорастущий бизнес. Крупные компании более-менее эти проблемы решать научились, а у среднего бизнеса еще не выстроились устойчивые связи с вузами. В результате формируется перспективный спрос со стороны новых секторов экономики, но он не улавливается, и понятно почему: всегда удобнее работать с крупной организацией, даже если она предъявляет устаревший запрос на компетенции. Проблема в том, что мы все пребываем в представлении о линейной модели инноваций: сначала надо что-нибудь закачать в фундаментальную науку, а потом это перельется технологиями на уровень компаний. Но сейчас очень много вариантов, когда запрос на знания со стороны небольших компаний в сторону фундаментальной науки может спроецировать изменения. И эти изменения предстоит научиться извлекать и отвечать на них.