Выставка «Эксперимент. Ремонт» была открыта 28 мая 2022 года, ровно через 35 лет после начала работы в Ростове выставочного зала «Эксперимент», спроектированного Болотовым-отцом. Это была первая на тот момент специализированная площадка для фотографов на юге России. Выставка открылась в мастерской, которую занимают Михаил и его жена. На время выставок частное пространство начало принимать гостей, работа выставки продолжается и сейчас.
Марк Болотов — уникальная личность, вокруг которой в позднесоветский период сложилась творческая среда, включавшая фотографов, архитекторов, проектировщиков, художников, литераторов. Его фотоработы заметили ещё в конце 50-х, на шестидесятые пришёлся пик его публичной активности как фотографа, но уже с семидесятых он существовал в основном в широком кругу единомышленников. Затем он долгое время работал руководителем фотолаборатории при Главной городской архитектуре Ростова-на-Дону. В эту фотолабораторию преподаватели архитектуры водили экскурсии студентов, показывая её как один из первых примеров интерьерного дизайна в городе. Во второй половине восьмидесятых Марк Болотов руководил реконструкцией пивной-«стекляшки» в парке имени Горького: он превратил её в выставочный павильон «Эксперимент», работа которого открылась фотовыставкой «Мир детства», состоящей из работ Марка Болотова и его сыновей. Даже в этой ситуации Болотов как фотограф предпочёл остаться на заднем плане. В новое время он не вписался, в конце жизни ослеп.
Недавняя смерть Марка Болотова стала поводом начать разбираться в его наследии. Михаил признаётся, что семья до сих пор находит колоссальное количество материала, фотографий, негативов, которых ещё не видел и он сам. Это материал самых разных периодов и жанров: пейзаж, портрет, городская фотография, спортивные снимки, сцены из повседневности. Выставка «Эксперимент. Ремонт» стала своеобразным введением в творчество фотографа, которого Ростову, по всей видимости, только предстоит открыть.
Наш разговор с Михаилом Болотовым начинался как авторская экскурсия по выставке памяти отца, но вторая его половина посвящена самому Михаилу, самобытному фотографу, и его пониманию принципов этого искусства.
Публикация подготовлена в рамках работы Центра поддержки культурных индустрий ЮФО, созданного АНО «ИНГУП» при поддержке КБ «Центр-инвест» и «Эксперт ЮГ». Ранее мы писали о том, что Центр начал работать над созданием специального сообщества деятелей культуры и искусства в регионе.
Экскурсия по выставке: начало творческого пути
— Какую историю о вашем отце Марке Болотове рассказывала ваша экспозиция?
— Мы постарались выстроить экспозицию в соответствии с историей и основными событиями творческого пути Марка Болотова. Прежде всего, отец родился в 1939 году в деревне Красная и переехал в село Княжпогост в Коми АССР — вокруг рабочие посёлки и трудовые лагеря — глубокая провинция. Детство прошло в бедности и голоде военных и послевоенных лет. Мать Марка со своей сестрой растили и воспитывали детей в одиночку — трое детей Афанасии и четверо у её сестры — мужья и отцы пропали без вести в первые годы Великой Отечественной. Тем не менее, у Марка была постоянная тяга к развитию, он подолгу просиживал в библиотеке.
В 1957 году приехал в Новочеркасск поступать в политехнический институт по специальности инженера-механика. Поступил — и нашёл здесь и друзей, и единомышленников. Здесь начал заниматься фотографией. И здесь в 1959 году состоялась первая выставка, на которой были показаны его работы — это была общая обзорная студенческая выставка в институте. И мы в первом отделении своей экспозиции представили работы, которые он тогда показал. На входе у нас висит работа «Подавляющее преимущество» с той выставки, и другие работы, напечатанные и оформленные отцом собственноручно. На выставке его фотографии были замечены и оценены жюри — Марка направили на участие уже в Ростовской областной выставке 1959 года.
Это был уже период многочисленных новых знакомств, вокруг него складывается молодое сообщество творческих людей. Например, он знакомится с поэтом Виктором Боковым, с которым они потом долго дружили, отец проиллюстрировал несколько его книг. С писателем Александром Яшиным, учеником Пришвина, — его книги отец тоже иллюстрировал.
Мы разбавили выставку артефактами из фотолаборатории отца — штативы, линзы, — чтобы молодёжи примерно показать, как происходил в то время процесс работы над фотографией.
— А он с самого начала избрал для себя в фотографии путь искусства?
— Конечно, он всегда умел заработать — и головой, и руками. Он работал по специальности на автобазе — ремонт и обслуживание автотранспорта. А фотография — это было дело, которое он не мог не делать — призвание, одержимость. При этом вокруг сложилась такая среда единомышленников — художников, фотографов, писателей, поэтов. И все были счастливы просто тем, что они могли этим заниматься. А он был визуалом, очень увлечённым человеком: выписывал журналы, собирал альбомы, коллекции открыток — их у нас остался целый саквояж и библиотека. Он любого художника определял по одной работе — был очень «насмотренным».
Как любому творцу, ему хотелось показывать свои фотографии, хотелось выставок, публикаций. Но в то время, чтобы разместить хоть одну фотографию в «Советском фото»… Надо было быть членом союзов и профессиональных организаций, преодолевать советскую систему, бюрократию и иерархию. В апреле 1962 года он написал письмо в чешский журнал Revue Fotografie, который выходил и в СССР на русском языке. Написал главному редактору, известному авангардному фотографу Вацлаву Йиру, приложил пару своих фотографий. Редактора материалы заинтересовали, он запросил ещё, и получил конверт ещё с 50 фото и длинной историей. И уже в декабре 1962 года выходит статья «Талант и скромность» — на три разворота с цитатами из письма отца, целой серией фотографий — для того времени это всё равно, что слетать в космос вслед за Гагариным.
А в июне 1962 года, между письмами Марка в редакцию и выходом журнала, в Новочеркасске происходит «новочеркасский расстрел» демонстрации рабочих — Марк становится лишь свидетелем события, коренным образом изменившего политический климат в стране. Эти кровавые события рассматриваются как конец хрущёвской «оттепели», и можно сказать, что журнал выходит уже в другой стране.
В 1963 году Марк получает диплом НПИ по специальности «Эксплуатация автомобильного транспорта» и диплом РГУ по специальности «Журналистика», и поступает на работу инженера-механика в Ростовское областное автоуправление. Для Ростоблавтоуправления Болотов верстает и выпускает информационные листы, снабжая их своими статьями и фотоиллюстрациями.
В мае 1964 года Марк Болотов принимает участие во Всесоюзной выставке в Москве — «Семилетка в действии». Его фоторабота «Скучная игра» проходит отбор жюри городских и республиканских выставок и смотров-конкурсов, и выставляется в центре столицы.
Но в сентябрьском журнале «Советское фото 1964» подводятся предварительные итоги семилетки и обсуждается воспитание молодых идейно вдохновлённых фотохудожников: «У ёнекоторых молодых фотолюбителей ещё не изжиты эстетские настроения, приводящие к увлечению формальными экспериментами. Носители таких тенденций — молодые люди, которые в стремлении быть оригинальными не осознают того, что уродуют и профанируют искусство фотографии. Наши молодые “авангардисты” находят своих почитателей, к сожалению, на страницах чешского журнала “Ревю 64”. Так, например, фотолюбители Болотов, Зыбин и другие опубликовали на его страницах свои формалистические работы и были горды тем, что их безыдейные снимки опубликованы в этом журнале».
— Начало 1964 года — это процесс над Бродским. Всё это период, когда начался процесс «закручивания гаек» именно в отношении интеллигенции.
— Затем отец переехал в Ростов, стал работать в проектном институте «Ростовгипрошахт». Тогда угольная промышленность была на подъёме — много проектировалось и строилось. Все проекты, макеты, чертежи и демонстрационные материалы — всё нужно было документировать, а делалось это через фотографию. Его приняли на работу заведующим лабораторией объёмного проектирования и моделирования, но он, как художник и визуал, занимался ещё много чем — вёрсткой, промграфикой, художественным оформлением — тогда не было понятия «дизайн».
Из «Гипрошахта» он перешёл в Архитектурно-планировочное управление Ростова («Главная городская архитектура»). Ему выделили лабораторию, в которой он был заведующим и единственным работником.
Руководитель и единственный сотрудник фотолаборатории
— Поясните, почему работа архитектурного управления требовала фотолаборатории?
— Почти все проекты, которые с начала семидесятых годов и до начала девяностых разрабатывались для Ростова, проходили через съёмку и документацию в фотолаборатории — съёмки территорий и кварталов для проектов застройки, проекты и макеты объектов, материалы для Градостроительного совета. Фотографировались уже построенные объекты — здания, городская среда, монументальное искусство и малые формы. Это «бумажная» история Ростова. Каким он был, каким его видели и проектировали, какой он есть и каким не стал.
В 1980 году мы одновременно получили квартиру и отец — помещение под фотолабораторию. И он её строил шесть лет. Это был целый лабиринт помещений, который помогал укрываться от солнечного света — фотография требует нулевой инсоляции. Мы с братьями выросли в этой фотолаборатории — она была как космический корабль: огромные ванны, увеличители, эргономика. Архитекторы приводили в неё студентов, чтобы показать, что такое «дизайн интерьеров» — такого понятия ещё не было. Ростовский дизайнер Сергей Номерков рассказывал, что он был среди тех, кто приходил на такую экскурсию. Он потом дружил с отцом, и сейчас поддерживает и помогает нам с этим проектом.
— В какой момент началась история создания выставочного зала «Эксперимент»?
— Это 1986 год. Отец к тому времени уже был известен в городе и как фотограф, и как профессионал широкого спектра в среде художников, скульпторов и архитекторов. Это времена «сухого» закона. В сквере парка Горького за Домом офицеров раньше стояла пивная-«стекляшка» — её город передал фотоклубу «Дон». Марк познакомился с председателем фотоклуба Борисом Быковым — идея создать специальную выставочную площадку для фотографов вдохновляет его. Отец берётся и выполняет целый проект реконструкции, хоть архитектором и дизайнером никогда не был. Он придумал и продумал всё — от концепции, фасадов и планировки до названия и фирменного стиля. И потом ещё полгода жил на стройке, чтобы воплотить все замыслы и решения своего проекта. В центре пустого помещения с четырьмя стенами он сделал систему перегородок сложной формы, которая увеличивала экспозиционные площади, позволяла зонировать любую выставку.
28 мая 1987 года выставочный павильон «Эксперимент» открылся. Это был первый выставочный зал для фотографов — залы для художников были, а вот у фотографов своих специализированных площадок не было. Таких площадок не было не только в Ростове, но и на всём Юге.
«Эксперимент» начался с нашей семейной выставки «Мир детства» — фотографий Марка Болотова и детских рисунков его сыновей — нас с братьями. Казалось бы, отец был главным идеологом площадки — ну возьми и сделай уже персональную выставку. Но нет, он решает устроить семейную выставку — «прячет» свои фотографии в общем творчестве. И вот в том виде, в каком они были напечатаны для выставки, они представлены и на нашей экспозиции. Самая известная работа — «Настенька» — висела на фасаде «Эксперимента». Выставку «Эксперимент. Ремонт» мы открыли ровно 35 лет спустя.
Потом через этот зал прошли очень многие фотографы, не только из Ростова — приезжали выставляться из Краснодара и Таганрога, со всего юга России. Проводились и международные выставки, перформансы. Вокруг «Эксперимента» проходили «сходки» — люди приходили общаться, меняться, купить или продать литературу, фотоматериалы, аппаратуру. Но отец уже не участвовал в жизни площадки и управлении ею.
Потом начались девяностые, архитектура и фотография стали почти никому не нужны. Менялась сама профессия — появилась сначала цветная, «автоматическая», потом цифровая фотография. Марк Болотов снимает на плёнку в цвете до нулевых — частно для архитекторов и просто новую историю Ростова. Он пытался вписаться в цифровой мир, но уже не смог этого сделать. Возраст и здоровье тоже давали о себе знать — отец начинает медленно терять зрение. И потом ослеп полностью.
— Если подводить итог, то на какую сферу в Ростове он больше всего повлиял, учитывая, что сообщество вокруг вашего отца было самым разнообразным?
— Думаю, прежде всего на архитекторов. Мама ведь тоже работала в проектном институте — «Ростовгражданпроекте». Он потом распался на целый ряд небольших мастерских, но вышли все почти из одной «кухни». Потому все и дружили, и работали вместе. Близкие и знакомые творческие люди, которые были знакомы и с художественным творчеством Марка, и смогли оценить его работу как архитектурного фотографа. Это сообщество мы тоже смогли собрать на выставку памяти отца — и это была очень ценная, очень теплая встреча.
Несмотря на весь талант, самоотдачу, творческие успехи и признание на самых разных уровнях, за полвека упорной работы персональной выставки у него так никогда и не случилось.
— Я правильно понимаю, что вы только начали разбираться с архивом отца? Судя по тому, что вы описали, там собран значительный краеведческий материал.
— Да, это динамичный процесс. Архив отца — это огромный и многослойный объём фотографий, плёнок и документов. Я думаю, что архив ценен не столько как документальный материал, сколько искусством фотографии самим по себе. И там колоссальное количество фотографий, которые ещё никто не видел — даже я. Многое хранится в негативах, их тысячи, спектр тем очень широк — работа, семья, пейзажи… Я сейчас всё это оцифровываю и систематизирую данные и фотографию. Мы, семья, восстанавливаем эту историю — прежде всего для себя и наших потомков. Отец о себе рассказывал очень мало — многое сейчас узнаётся и уточняется по документам, статьям и материалам архива. Это большая и сложная, но необходимая работа.
Такой же профессиональный любитель, как и отец
— Вы сам профессиональный фотограф — отец повлиял на ваш стиль?
— Я не профессиональный фотограф — я такой же «профессиональный любитель», как и он. Я самоучка, который мало что может сказать о стилях и жанрах. Я не специалист в технике или оптике. Я, например, сейчас снимаю на мобильный телефон. Мне нравится гулять по городу и снимать архитектуру, пространство, историю. Все технические вопросы вторичны — главное, чтобы процесс доставлял удовольствие.
От отца мне совсем ничего не передалось — я начинал фотографировать тогда, когда он давно закончил. Я пришёл в фотографию через архитектуру, через рабочую съёмку. По работе приходилось обследовать кварталы на предмет реконструкции, вникать в ткань города. Сначала я это делал для обследования и документирования, потом поймал эстетику. Я снимаю историю людей без людей. Когда снимаешь человека — неважно, какого он размера на снимке — то это уже сюжетный портрет, потому что человек сразу на себя стягивает, фокусирует всё внимание, все остальное становится вторичным. Поэтому мне важно передавать жизнь людей, не погружаясь в социальную сферу.
— А почему вы снимаете на телефон?
— На самом деле сегодня многие фотографы как минимум имеют периоды, когда они снимают на мобильник. Возможно, у меня просто такой период. На телефон ведь и снимается по-другому — можно снять то, что не снимешь на фотоаппарат. Например, мне нужно зайти во двор, избегая контакта с людьми, понять, что там есть интересного, быстро найти точку, щёлкнуть и уйти до того, как откроется какая-нибудь дверь или кто-то с балкона спросит: «Что вы тут делаете?» Ну и я себя приучил к принципу: один вид — один кадр. Потому что очень сложно потом разбирать эти копии, дубли. А если не получилось — значит, не получилось. Я стараюсь дисциплинировать себя. Цифровая фотография не должна давать повода нащёлкивать тысячу фотографий, из которых потом выбираешь одну. Осознанность в процессе съёмки должна оставаться.
— Что меняется в городе? За то время, которое вы его снимаете.
— Многое меняется. Если посмотреть фотографии Ростова в «Яндексе», мы увидим фото 10-15 зданий, которые обычно представляют Ростов. И все фотографы город воспринимают через них. Эти здания и ракурсы на открытках не меняются из десятилетия в десятилетие — ЦУМ, «Океан», «Золотой колос». Но самое главное на этих снимках не эти здания, а то, на что не обращают внимания, — на одном были деревья, на другом их нет, там закруглённый троллейбус, здесь уже современный. Весь тот контекст, который фотографы достопримечательностей считают визуальной помехой, — марки машин, рекламные вывески — это самое ценное, что отражает время.
«Настоящий» же город, его внутренняя ткань и жизнь — за фасадами этих парадных достопримечательностей, живёт и меняется всегда, постоянно. И именно этим город, его среда и архитектура, интересны — в своей динамике, в историческом процессе
— Вам интересно развивать своё рабочее пространство как выставочное?
— Да, этот год мы выставками и занимались. «Каждому художнику нужны свои 15 минут славы». Но тут даже не в славе дело. Экспозиция — это значит взять и правильно разложить то, что ты наделал, — и самому на это посмотреть. Эта площадка открылась с моей персональной выставки в 2021 году. Для меня это было важно — я впервые за десять лет напечатал свои фотографии, пощупал их на бумаге, увидел, как это смотрится. Затем мы сделали выставку моей жены Наталии — она скульптор и преподаватель, работает со студентами ЮФУ, проводит детские занятия. Что такое сегодня сделать выставку в Ростове… — я со всеми пообщался и понял, что проще сделать самому.
— Что не так в работе галеристов?
— Неразборчивость. Вот одна из главных наших галерей — не буду её называть: сегодня там поют казаки, завтра приезжает молодёжь с баллончиками краски, послезавтра выступают поэты из Танаиса, потом — какая-нибудь вечеринка эмо. Все стили и уровни профессионализма в одной куче. А когда всё сваливается в одну кучу, невозможно выделиться. А если 80 процентов из этого ещё и спорно по уровню…
С другой стороны, галерея — это же не только стены. В чём смысл проведения мероприятий? У нас нет рынка искусства, поэтому выставляются только для того, чтобы пришли друзья и знакомые. И поэтому же нет критики. И получается, что у нас такой «город хороших людей» — все друг друга знают, встречаются за одним столом. Хороший человек в данном случае — профессия. В итоге у нас много хороших архитекторов, а выходишь в город — архитектуры нет. Скульпторы все хорошие, а в город выходишь — какие-то сантехники, бабки с вёдрами. Нонсенс, конечно. Но это зона комфорта, это всем удобно.
А у нас — у всех троих братьев — отцовы гены: говорить всё прямо, чтобы не надо было додумывать, что имелось в виду. Отцу привозили проекты, и он пока всё не рассмотрит и пока не выскажется по поводу всего — от размера шрифта до качества картона, из которого надо делать макет, — к съёмкам не приступал. Но когда он делал своё дело, все понимали, что он делает так, как должно быть. И многие его терпели за это, потому что оно того стоило. И когда ты сам весь отдаёшься делу, тебе очень странно постоянно спотыкаться об эти халтуры, когда человеку либо наплевать на то, что он делает, либо он просто ненавидит своё дело.
— А появление критики или культурной журналистики в регионе оживило бы среду?
— Критику формирует рынок, а у нас искусство непродаваемое и немонетизируемое. Если мы не говорим о картинах, которыми удобно дырки на обоях закрывать. Пока люди не начнут платить деньги за искусство, у них и не возникнет вопроса, а за что они платят.
— А почему немонетизируемое? Кое-где у нас рынок искусства всё-таки есть.
— Да, я со многими фотографами дружу, в том числе международного уровня. Но и они подтверждают, что рынка городской фотографии у нас нет нигде. Городская фотография не продаваема. У нас нет такой традиции. Есть американская богатая традиция, которая начиналась с того, что зажиточные фермеры в глубинках приобретали гармошечные «Хессельблады» и начинали фотографировать луг, амбар, свои дома, улочки. И получалась простая ненапыщенная история повседневности города.
— А вы когда снимаете город, к чему стремитесь? Есть какая-то сверхзадача?
— Мне не столь интересно отправлять в будущее историю прошлого. Был какой-то момент перед мундиалем, когда началась череда неадекватных ремонтов, — тогда стало понятно, что сейчас история города будет разворачиваться очень быстро. И я маниакально облазил практически все старинные здания Ростова, в которые можно было попасть. Но постепенно понял, что вот эта инвентаризация неинтересна. Фотография — это нечто другое. Да и ценность этих дверей, парадных, кирпичей не в том, что ты подошёл, щёлкнул и показал, какой была ручка у двери, какими петли — это никому не интересно. Ты фотографируешь на самом деле не дверь, а сцену, контекст. И от документальной фотографии двери ты приходишь к картине, в которой эта дверь может занимать очень небольшое место. Когда исходишь из изобразительного начала в фотографии, тогда визуальные помехи становятся главными деталями картины. Чем дальше я снимал, тем больше я выключал архитектора, который привык критиковать всю эту «народную» архитектуру. Художник видит культурный слой и в этом тоже.
— У вашего пространства появится какая-то программа выставок?
— Вряд ли. Скорее всего, здесь останется часть фотоэкспозиции, часть отдадим архиву, в части сделаем дарк-рум — элемент фотолаборатории. Вывеска «Эксперимент» обязывает к тому, чтобы объяснять, что такое фотография. Но для меня это прежде всего место коммуникаций и встреч. Я не вижу себя как фотографа, который стремится что-то покорять. Главная ценность — люди, история, семья — и фотография сама по себе как очень достойное искусство.
