Разворот России на Восток, признаки которого мы видели в том числе и на недавнем ВЭФ-2024, часто подвергается критике сторонниками прежнего миропорядка. Мол, зачем менять один полюс на другой, который, к тому же, находится слишком далеко от русского «хартленда»?
Да, Европа нам ближе, однако для страны протяженностью в 11 часовых зон одного ПМЭФ явно маловато. Да и кто сказал, что центр мира - лишь к западу от наших границ?
На наших глазах выстраивается тот самый многополярный, многополюсный мир, приближение которого отчаянно пытается отсрочить коллективный Запад. Одни не заметили его из-за непомерно раздутого чувства собственного величия, заслонившего в какой-то момент реалистичный взгляд на мир. Вторые – то ли из страха перед гегемоном, то ли исходя из полной неуверенности в собственных силах.
Инициированный «Моноклем» экспертный разговор подтвердил ряд тезисов. Действительно, сама по себе многополярность, описанная в самых разных формах стараниями мыслителей и на Западе, и на Востоке (точнее сказать, и на Востоке, и на Юге, и в России) до сих пор кажется чем-то абстрактным – отчасти из-за того, что термины прежней эпохи уже устарели, да и обстоятельства изменились. Одни эксперты спорят, есть ли у полицентричного мира вообще хоть какая-то структура, вторые доказывают, что и при гегемоне мир был в целом еще ничего, а на смену ему придет настоящий хаос, выжить в котором смогут не все.
Опасения небеспочвенны. Гарантий, что новый мир будет лучше прежнего, никто не даст, однако и жить в мире ложных парадигм более не представляется возможным. Но главное, многополярность – уже реальность, она существует и нам нужно учиться жить с ней и в ней же выживать. Более того, если не готовые рецепты выживания, то хотя бы модели взаимодействия человечеству уже известны, причем не в западном мире.
В дополнение к предыдущим материалам — рассуждениям о структуре и операционной системе многополярности от Ивана Сафранчука, директора Центра евроазиатских исследований ИМИ МГИМО, и о том, на каких принципах может быть выстроен новый универсализм от председателя СПЧ Валерия Фадеева — предлагаем вашему вниманию еще два экспертных взгляда на новый мировой порядок.
Михаил Маргелов, вице-президент Российского совета по международным делам
Многополярность — совершенно объективный процесс, который не зависит от воли одного или даже двух государств. С ней можно соглашаться или нет, но это данность, в которой мир находится и на Востоке, и на Западе. В мире давно нет гегемонов, и спорить с реальностью глупо.
Но многополярность нужна не всякая, а такая, которая означала бы установление справедливого международного порядка. Без доминирования и насилия одних полюсов над другими.
На самом деле, многополярность была и раньше. Другой вопрос, что гармонической справедливости не было. Только сейчас появляются контуры возможной истинной многополярности. Потому что в состав новых полюсов пришли те, кому претит прежнее мировоззрение доминирования в международных отношениях. Это Россия, Китай, Индия, Бразилия, арабо-мусульманский мир и другие. Против доминирования отдельных полюсов настроен весь глобальный Юг. Отсюда будут прорастать новые контуры коррекции международной системы.
Это не означает столкновения старых и новых подходов, но соревнование полюсов будет непременно, причем во всех сферах – научно-техническое развитие, экономика, культура, идеи и так далее. Во всяком случае, умудренный опытом Запад принимает вызов глобального Юга и готов к такому соревнованию.
Для стран, которые в свое время освободились от колониализма, понятие многополярности было абсолютно органичным. Что-то они брали от капиталистической системы, что-то от социалистической, учитывая, что бывшие колонии являлись полем иногда горячей войны, иногда полем соревнования двух проектов развития.
Мы называли ту структуру биполярной, но на самом деле уже тогда свою роль играл Китай, тот же Израиль в Африке мог действовать в своих интересах. Например, Запад осуждал апартеид, а Израиль прекрасно с этими режимами сотрудничал, и примеров таких было много. Страны глобального юга даже в годы кажущейся биполярности извлекали выгоду из зарождавшейся тогда многополярности.
Страны третьего мира уже давно развились в достаточной степени для того, чтобы отстаивать свой суверенитет. Турция, член НАТО, в то же время проводит политику, которая не обязательно согласуется с «Вашингтонским обкомом». Малайзия, казалось бы, страна третьего мира. Но много десятилетий малазийская нефтегазовая компания Petronas ведет свою политику в Африке и взаимодействует с подсанкционными режимами, не оглядываясь на окрики из ООН.
Ожидаемо, Запад считает, что будет хуже. Ведь так удобно жить в черно-белом мире, где все понятно и предсказуемо. Но эти времена прошли, наступает многоцветный мир, и нужно учиться жить в условиях международного политического калейдоскопа.
На сегодняшний день ни у кого по-прежнему нет готового рецепта взаимодействия в рамках новой системы. Несмотря на все традиционные заклинания, что ООН оказалась полностью несостоятельной, эта организация, по сути, осталась единственным стыковочным механизмом, пусть и неэффективным, как и ОБСЕ.
Мир тяжело и мучительно ищет какие-то модели самоорганизации. Хорошо, что складывается некая международная архитектура – ШОС, БРИКС+: по крайней мере, это попытки на региональном уровне уйти от хаоса, создать какие-то площадки, которые позволили бы сближать позиции, консультироваться, и для чего уже не нужно ехать в Нью-Йорк, Брюссель или Женеву.
Например, африканский ЭКОВАС: из него вышли Мали, Нигер и Буркина-Фасо, но эти же самые страны создают новую структуру — Сахельскую конфедерацию. И пусть я большой скептик в отношении ООН, все равно нам пока нужен некий стыковочный механизм, чтобы сближать позиции по самым разным вопросам.
Я не вижу прямой связи между складыванием новой международной архитектуры и возрастанием или уменьшением угроз вооруженных конфликтов. Насчет опасений, что многополярный мир будет менее безопасным – так разве создание ООН избавило мир от войн, равно как и создание ОБСЕ? Хотя создавались они именно ради этого.
Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»
Многополярный мир сейчас превратился в штамп, за которым очень мало что стоит. Это понятие имело конкретное содержание в период, когда существовала в той или иной степени американская гегемония. В ту пору многополярный мир выступал в качестве противовеса, того, к чему надо стремиться взамен гегемонии. Сейчас Соединенные Штаты более не могут диктовать миру правила поведения. И в этом смысле можно сказать, что многополярный мир действительно наступил. Но дальше из этого ничего не следует, потому что мы не знаем, что это означает на практике.
Многополярный мир – это не конкретное мироустройство, это просто некая констатация факта, это среда. Сама по себе она ничего не говорит о том, как в этом мире будут строиться отношения между государствами. Я бы сказал, что концепция многополярного мира свою роль выполнила, но сейчас она нуждается в пересмотре.
Роль институтов в нынешнем миропорядке падает, по разным причинам. Регулирование международной среды через организации не работает, либо работает все хуже и хуже. В этой связи возникает много гипотез относительно того, как дальше все будет устроено.
Та система международных институтов, к которой мы привыкли, — это продукт определенного исторического периода после Второй мировой войны. Он был уникальным. Сначала это была жесткая, уравновешенная двуполярная система, чего не было раньше и вряд ли появится когда-нибудь впредь. А потом на смену ей пришла еще более необычная модель – гегемония США, которая не очень долго продержалась.
В эти две эпохи —точнее, лучше будет назвать это одной эпохой, состоящей из двух этапов, — все международные институты должны были играть важную роль и, собственно, играли её на определенных отрезках времени. Сейчас при отсутствии упорядоченности институты работать не могут, потому что они для другого предназначены. А вот какими будут институты в дальнейшем — другой вопрос.
Возможно, представление, что эти институты должны быть всеохватными и всеобъемлющими, вызывает сомнение, потому что там, где мы видим более или менее успешную деятельность, работают не институты, а коалиции стран, собирающиеся для решения конкретных вопросов в конкретных частях мира. Эти региональные коалиции более ориентированы на прикладную тему.
Например, несколько лет назад для решения сирийских проблем была собрана так называемая Астанинская тройка — неформальная организация трех стран, которые обладали влиянием в регионе: Турция, Россия и Иран. И оказалось, что эта структура может сделать гораздо больше, чем, например, усилия по линии ООН. Некоторое время этот формат хорошо работал, потом по ряду причин перестал, но, мне кажется, он мог бы быть моделью. То есть будут возникать конфигурации, затем исчезать, потом появляться новые, это будет свойством нового мира, в противовес нынешним, жестким структурам.
В идеале, гегемония – это самая стабильная система: просто она не получилась. Двуполярный баланс времен Холодной войны тоже был более устойчивым и стабильным. Это была система, в которой находилось много ключевых действующих лиц. Главная проблема сейчас в том, что невозможно установить какой-то порядок, потому что этих действующих лиц как минимум пара десятков. Это не только Россия, Китай, США или Индия. Это большое количество средних государств. Нет оснований рассчитывать на скорое установление баланса.
В финансовой сфере к многополярности призывают все больше и больше, причем не только Россия, но и те страны, у которых более-менее нормальные отношения с Соединенными Штатами. Они прекрасно понимают, что монополия доллара дает слишком большую власть американцам, которой они злоупотребляют. Отсюда призывы к новой финансовой системе.
Опять же, любая новая финансовая система будет гораздо менее удобна, чем та, которая с долларом, тут нет никаких сомнений, но, к сожалению, доллар превратился в американский инструмент, и американцы им пользуются для того, чтобы оказывать давление на другие страны. Никто это в долгосрочной перспективе терпеть не будет. И так у нас по всем направлениям. Это и есть многополярность как реакция на те или иные события, которые меняют среду. А будет ли эта среда лучше предыдущей — этого никто не обещает.