К 2027 году Медный завод, крупный производитель чистовой меди, один из ключевых производственных объектов Норильского промышленного района (НПР), будет закрыт, и медный концентрат «Норильского никеля» будет отправляться на плавку в Китай, где к этому времени будут построены соответствующие мощности. Об этом в развернутом интервью «Интерфаксу» сообщил в конце апреля президент компании Владимир Потанин.
«Способствовал этому решению негатив в виде санкций против российской цветной металлургии. Сейчас эти санкции формализованы, но и до этого мы, как и другие производители российских сырьевых и прочих товаров, столкнулись с отказами клиентов, необходимостью предоставлять скидки. Это давление заставило задуматься над тем, как правильнее доставлять наш товар до рынков сбыта. И одним из таких нестандартных решений является перенесение части производства на рынки непосредственного потребления», — аргументировал свои планы президент «Норникеля».
В пакете с закрытием Медного завода Потанин объявил — правда, без какой-либо конкретики — о приобретении в дружественных юрисдикциях технологий по изготовлению аккумуляторных батарей. «“Норильский никель” сосредоточится на тех компетенциях, которые для нас наиболее выгодны и где мы наиболее успешны — добыча и обогащение, и получит цепочку производства батарей. Наши экологические проблемы, проблемы расчетов, проблемы доступа на рынок, проблемы кастомизации нашего товара под рынок потребления мы переносим туда, где они решаются наиболее эффективно, в данном случае в Китай», — резюмирует Потанин.
А на площадке Медного завода президент «Норникеля» обещает развернуть новое производство: от современных перевалочных пунктов, пунктов сушки концентрата, его подготовки и складирования, до 3D-принтинга различных деталей для оборудования, необходимого для Норильского промышленного района. Двум тысячам сотрудникам Медного завода будет предоставлена возможность трудоустроиться в НПР.
Важнейшим мотивом рокировки, конечно, стало кардинальное решение проблемы экологического вреда, наносимого старым предприятием, которое отметит в нынешнем декабре свое 75-летие. Особенность сульфидных медно-никелевых руд Таймыра, являющихся сырьевой базой «Норникеля», — высокое содержание серы. В результате в процессе плавки концентрата происходят масштабные выбросы диоксида серы в атмосферу.
В 2022 году (данных за прошлый год пока нет) выбросы SO2 Норильским дивизионом компании составили 1,76 млн тонн. Из них около одного миллиона тонн пришлось на Надеждинский металлургический завод (НМЗ), запущенный в 1979 году, который расположен в тридцати километрах от центра городского округа, в районе Кайеркан. В то время как сам Медный завод непосредственно примыкает к историческому ядру города.
1,76 млн тонн в год — это почти
«Норникель» уже много лет подступался к решению проблемы вредных выбросов своих плавильных предприятий. В 2016 году в Норильске был остановлен старейший в районе Никелевый завод (работал с 1942 года). В 2020 году были остановлены пирометаллургические мощности в Никеле, в 2021 году — в Мончегорске.
Кроме того, в НПР в 2019 году была запущена так называемая Серная программа. Ее пилотный этап был реализован на НМЗ. Фактически рядом с металлургическим заводом был построен еще один, химический завод, где диоксид серы улавливался, превращался в серную кислоту, и затем посредством нейтрализации известняком на выходе получался обычный гипс. Абсолютно безвредный, но и абсолютно бесполезный в НПР в тех гигантских объемах, которые образовывались. Вывоз потенциального стройматериала на Большую землю был абсолютно нерентабелен. При реализации такой технологии утилизации диоксида серы на Медном заводе гипса бы стало в два раза больше и оставалось только, по словам Потанина, «закапывать его в тундру».
При всей убедительности аргументов в пользу рокировки, приводимых президентом «Норникеля» — а Потанин подчеркивает в интервью, что его решение получило поддержку правительства, — не оставляет ощущение его ущербности. Вместо удлинения передельной цепочки внутри России мы получаем ее укорачивание, более высокое звено цепи создания стоимости вместе с рабочими местами, налогами — правда, и вместе с экологически неблагоприятным шлейфом — переезжает из России в Китай.
Были ли какие-то способы развязать, а не разрубить норильский экологический узел?
Кислота не выход
На начало 2023 года «Норильский никель» располагал на территории России, согласно отчетности компании, 1,1 млрд тонн сульфидно-никелевых руд при содержании никеля 0,74%, меди — 1,32%. Проблема в том, что спутником металлов в этих рудах выступает сера. Справочники ЕС по наилучшим доступным технологиям оценивают выход диоксида серы при производстве первичной меди в 8‒16 кг на тонну продукции.
В Западном полушарии нашей планеты (Чили, Перу, США) широко представлены медно-порфировые руды, более бедные по содержанию полезного компонента (примерно вдвое), но и серы там существенно меньше. Медную сырьевую базу Евразии и Африки составляют в основном сульфидно-медно-никелевые и медно-порфировые месторождения, более богатые — но не только медью, но и серой.
В мировой практике «серный вопрос» решается улавливанием SO2 с последующей утилизацией — чаще всего в виде серной кислоты. Серная кислота может как смешиваться с известняками для получения безобидных для природы минералов и последующим «складированием» отходов, так и реализоваться на рынке в виде товарной продукции.
Например, в начале 1990-х международная горнодобывающая группа Rio Tinto провела модернизацию медеплавильного завода, расположенного неподалеку от Солт-Лейк-Сити в США. Компания инвестировала в проект 5 млрд долларов, получив возможность производить до 0,8 млн тонн серной кислоты в год и став, таким образом, крупным ее поставщиком на рынке Северной Америки.
При более «сероемком» сырье значение поставок товарной серной кислоты может быть настолько велико, что она выступает ограничителем выпуска самой меди. Например, в 2021 году китайская медеплавильная компания Tongling Nonferrous Metals снижала загрузку своих медеплавильных мощностей (примерно на 110 тыс. тонн в годовом измерении) из-за затоваривания складов серной кислотой. Для сравнения: в предыдущем, 2020 году эта компания на 1,4 млн тонн меди произвела 4,4 млн тонн серной кислоты.
В России также принимались меры по борьбе с выбросами двуокиси серы на медеплавильных производствах.
Например, УГМК отчитывалась, что на подконтрольном ей Среднеуральском медеплавильном заводе (СУМЗ) удельный объем выбросов загрязняющих веществ к 2015 году удалось снизить в 34 раза к уровню 1991 года и в 80 раз к уровню 1975-го. Крупными поставщиками товарной серной кислоты в России в 2023 году помимо традиционных НПЗ выступили такие производители меди, как СУМЗ (свыше 0,8 млн тонн), «Карабашмедь» (Русская медная компания, 0,6 млн тонн), осуществлялась отгрузка товарной серной кислоты из Мончегорска (Кольский дивизион «Норникеля», чуть больше 50 тыс. тонн).
Почему по этому пути не пошел Норильск?
«Для Норильска подход, предусматривающий продажу серной кислоты, практически неприменим, — пояснял старший вице-президент “Норникеля” Сергей Дубовицкий. — Здесь просто некуда сбывать продукцию. Вывозить ее тоже проблематично, город очень обособлен и труднодоступен. Связь с внешним миром обеспечивают авиация и навигация: морская — через замерзающие моря Арктического бассейна, речная — по Енисею и только летом. Железнодорожного сообщения с остальной частью России нет. Конечно, мы подробно изучали возможность вывоза производимой серной кислоты. Но рынок этого продукта довольно узок, поскольку потребление в большинстве случаев интегрировано в единые цепочки с производством. Те объемы, которые мы будем производить, — а это потенциально более 20 процентов объемов международной торговли — просто не востребованы рынком. Кроме того, отсутствуют свободные мощности для хранения, перевалки и перевозки, в первую очередь по Северному морскому пути. А само по себе хранение и транспортировка такого опасного продукта, как серная кислота, — сложный и рискованный процесс, особенно в арктических условиях».
В настоящее время Владимир Потанин оправдывает закрытие производства невозможностью его модернизации в условиях санкционного давления со стороны «коллективного Запада».
«В связи с поручением [председателя правительства] Михаила Владимировича Мишустина мы максимально задействовали весь интеллектуальный потенциал для переосмысления программы на Медном заводе, — рассказал в апрельском интервью “Интерфаксу” Владимир Потанин. — Но в решении этой задачи мы столкнулись с очень сильным встречным ветром. У нас уже нет доступа к западным технологиям, оборудованию, программному обеспечению. Мы очень многое перепрограммировали, задействовав отечественных поставщиков, тем не менее полностью избежать зависимости от импорта по этому проекту невозможно».
В ноябре 2023 года «Норникель» запустил первую очередь Серной программы на Надеждинском металлургическом заводе. Уловленный фильтрами в процессе плавки концентрата диоксид серы превращался в серную кислоту и далее в гипс. Стоимость первой очереди программы оценивалась в 180 млрд рублей (2,6 млрд долларов по среднегодовому курсу 2022 года, в нынешних ценах — еще меньше) при чистой прибыли «Норникеля в том же 2022 году в размере 5,85 млрд долларов. Общая стоимость проекта (включая Медный завод) оценивалась в прошлом году в 300 млрд рублей. Таким образом, в досанкционном внешнем контексте денег для реализации Серной программы на обоих «грязных» активах компании в НПР, в принципе, хватало.
Но затем наложились санкционные трудности. Хотя «Норильский никель» пока избежал подпадания под самые жесткие блокирующие санкции США, работа на внешних рынках, включая поставки зарубежного оборудования, безусловно, осложнилась.
«Следующий этап Серной программы — второе металлургическое предприятие Норильска, Медный завод. Решить вопрос с его выбросами сложнее. Специфика этого проекта такова, что он включает в себя не только создание нового производства по утилизации диоксида серы, но и большую металлургическую часть, которая предусматривает значительную реконструкцию всего завода. В том числе из-за этого проект, который был утвержден для Медного завода, предусматривал гораздо большую долю импортного оборудования, а теперь требует глубокого перепроектирования», — пояснял зимой в интервью «Коммерсанту» Сергей Дубовицкий.
Финская осечка
Подсластить пилюлю от переноса производства в Китай президент «Норникеля» пытается, делая заявления, что этот шаг даст возможность получить технологии производства литий-ионных батарей.
Вообще, «Норникель» уже присматривался к перспективному рынку батарей. В октябре 2018 года компания сообщала о стратегическом партнерстве с BASF, предусматривающем поставку никелевого и кобальтового сырья для будущего аккумуляторного завода в финском городе Харьявалта. Немецкий холдинг выбрал Харьявалту в качестве первой европейской площадки для производства аккумуляторных материалов для европейского автомобильного рынка. Планировалось производить до 300 тыс. аккумуляторных комплектов (для электромобилей) в год с использованием сырья «Норникеля».
В итоге договориться о поставке сырья удалось, а вот из батарейного бартера с BASF ничего не выросло. Как пояснял сам Потанин, «с BASF у нас была договоренность о строительстве door-to-door завода. Стороны достигали бы там огромной экономии, потому что миновали благодаря этому два технологических передела. Трудно себе представить более перспективную систему поставки сырья для батарейных материалов. Ожидался очень неплохой экономический эффект, но дальше последовательно случились два неприятных события, которые я не берусь оценить. Сначала финские власти не дали BASF разрешение на работу уже построенного завода, хотя финский регион был крайне заинтересован в этом и все требования были, как нам казалось, соблюдены. А потом начался санкционный этап, и этот проект, который выглядел очень перспективным, поставлен на hold».
В 2024 году BASF в принципе заморозила все работы по этому проекту.
Тут уже встает ряд неудобных вопросов. Например, почему никто не пытался затащить аккумуляторное производство BASF сюда, в Россию, еще в 2018 году, задолго до санкций.
И не меньше вопросов оставляют заявления, что перенос производства меди в Китай позволит получить технологии производства литий-ионных аккумуляторов.
Сейчас в Китае производится 56% мировых мощностей аккумуляторных батарей. К 2030 году его доля может достигнуть 60% мирового производства. Китай выходит на лидирующие позиции на мировом рынке электромобилей. Для всего этого нужно сырье — много сырья. Так что Китай кровно заинтересован «завязать» русское сырье на себя.
А вот примеров того, как китайцев удавалось бы «раскрутить» на передачу технологий — да хотя бы на локализацию за пределами Поднебесной сколько-нибудь высокотехнологичного производства, нам найти не удалось. Разве что отверточная сборка китайских автомобилей Haval и Geely в России и Белоруссии соответственно.
Между тем проекты освоения технологической цепочки литий-ионных батарей — от сырья до готовой продукции — в России уже ведутся. Причем силами «Росатома» совместно с тем же самым «Норникелем».
Здесь, например, разработка крупнейшего и наиболее перспективного Колмозерского месторождения литиевых руд в Мурманской области и дальнейшая глубокая переработка сырья вплоть до выпуска готовых батарей из литий-ионных аккумуляторов. Дальнейшей переработкой с получением сверхчистого карбоната и гидроксида лития, необходимых для изготовления батарей, должен заняться «Норникель». «РЭНЕРА» — предприятие «Росатома» — должно обеспечить выпуск литий-ионных аккумуляторов и батарей. Для этого в стране планируется построить несколько гигафабрик, первая из которых (в Калининграде, эквивалент 50 тыс. электромобильных комплектов в год) должна открыться уже в 2025 году.
До 50% стоимости готового аккумулятора приходится на катодный материал. Один из наиболее перспективных составов — литий-никелево-марганцево-кобальтовый оксид с разным соотношением металлов. Соответствующие исследования проводит подразделение «Норникеля» — «Гипроникель», один из крупнейших научно-исследовательских и проектных институтов России в области технологии горных работ, металлургии, обогащения и переработки минерального сырья. Сегодня технология уже находится в высокой степени готовности, речь идет о ее промышленном масштабировании.
А вот медный завод в Китае в эту схему никак не влезает.
Ничего личного, только бизнес
Да, Китай сегодня — это 55% мирового потребления рафинированной меди. С чисто корпоративной точки зрения перенести финальный передел на рынок главного потребителя логично и интересно.
Отраслевые эксперты также отмечают, что в случае развертывания производства в Китае «Норникель» получает возможность легко организовывать отгрузку серы (побочный продукт медного производства) местным потребителям. В Русском Заполярье эту серу пришлось бы захоранивать в виде гипса (безопасно для природы, но не приносит прибыли компании), либо организовывать сложную логистику (что неинтересно, поскольку потенциальные потребители не «за забором», а в сотнях и тысячах километров).
Уже в обозримой перспективе значение меди может еще более возрасти. Так, развитие электрического и гибридного автотранспорта радикально увеличивает спрос на медь со стороны транспортного машиностроения. Если выпуск одного бензинового или дизельного автомобиля требует порядка 20 кг меди, то потребности электромобиля начинаются с отметок вчетверо выше.
Кроме того, урбанизация и индустриализация глобального Юга влекут за собой увеличение потребления цветных металлов в соответствующих странах, выравнивание ранее существовавших диспропорций в душевом потреблении.
Согласно прогнозам International Copper Study Group, мировой спрос на рафинированную медь к 2035 году увеличится почти вдвое по сравнению с 2021-м и может составить 49 млн тонн. В этом сценарии мировое производство рафинированной меди также будет расти в среднем на 4,7% в год до 47,3 млн тонн в 2035 году с 25,7 млн тонн в 2022-м.
Государство в результате рокировки теряет производственный потенциал — причем не только в медной отрасли, но и в ряде смежных отраслей. Как следует из данных самого «Норникеля», в структуре конечного потребления медь нужна строительному сектору (29%), электросетям (16%), тяжелому машиностроению (15%), прочим направлениям транспортного и электротехнического машиностроения.
К тому же, отмечают отраслевые эксперты, «эвакуация» перерабатывающих активов «Норникеля» в Китай создает неприятный прецедент. Если схема сработает, российский бизнес — и крупный, и помельче — получит мощный сигнал: хочешь спастись от санкций — беги в другую юрисдикцию, уводи в нее все, что только сможешь увести.
Рынок не порешает
В завершение отметим, что государству стоит активнее принимать участие в регулировании национальной экономики — так, как это было бы наиболее целесообразно для национальных интересов, а не сиюминутных выгод отдельных компаний.
В части той же меди Китай, располагая 3,2% ее мировых запасов, сосредоточил в своих руках до 44% (по итогам 2023 года) мирового выпуска рафинированной меди.
Южнокорейский экономист Ха-Джун Чхан в своей знаменитой книге «Недобрые Самаритяне: Миф о свободе торговли и Тайная История капитализма» приводит показательные примеры, которые не будет лишним процитировать в настоящем материале:
«Повсеместно [Южная] Корея считалась безнадежным случаем провала в развитии. Внутренний документ USAID, главного американского органа международной помощи, в 1950 году назвал [Южную] Корею “бездонной бочкой”. В то время главными статьями экспорта были вольфрамовая руда, рыба и прочие простейшие сырьевые товары.
Что касается Samsung, ныне одного из ведущих мировых экспортеров мобильных телефонов, полупроводников и компьютеров, то компания начинала как экспортер рыбы, овощей и фруктов в 1938 году, за семь лет до освобождения Кореи от японского колониального правления. До 70-х годов ХХ века ее главными направлениями были переработка сахара-сырца и текстиль, в которые она вошла в середине 1950-х. Когда она двинулась в полупроводники… в 1974 году, никто не принял этого всерьез. В конце концов, Samsung даже не производил цветных телевизоров до 1977 года. Когда в 1983 году он объявил о своих намерениях бросить вызов лидерам полупроводниковой промышленности из США и Японии путем создания своих собственных чипов, в это мало кто верил».
В конечном счете южнокорейские власти убедили Samsung перейти от привычного текстиля в высокие переделы, несмотря на текущие потери и риски, потому что в перспективе именно такого пути требовали национальные интересы.
«Nokia 17 лет субсидировала свой юный электронный бизнес деньгами от деревообработки, резиновых сапог и электрических проводов. Samsung свыше десяти лет субсидировал свое юное электронное подразделение деньгами от текстиля и рафинирования сахара. Если бы они в точности следовали сигналам рынка… Nokia по-прежнему бы валила лес, а Samsung перерабатывал импортный сахарный тростник, — резюмирует Ха-Джун Чхан. — Странам нужно бросать вызов рынку и входить в трудные и более передовые отрасли, если они хотят выбраться из бедности».
