Уже не первый год на Западе, особенно в Европе, поминают Веймар/Веймарский синдром, реагируя на рост протестного «популизма», крах политического центра и плоды прямой демократии (не только референдум в Великобритании, но и Трамп, устранивший всех посредников, будь то партийный аппарат, традиционные СМИ или доноры, в общении со своим электоратом). Это относит нас к краху Веймарской республики и приходу к власти в Германии нацистов. Но в нашем случае речь уже идет о плодах, по которым судят о дереве. Этим деревом-Веймаром служит неолиберальная экономика в форме рейганомики/тэтчеризма и Лиссабонской повестки дня ЕС, разъедающая западное общество уже 30 лет. Поэтому о Веймаре следовало бы начать говорить как минимум с 2008 года, когда разразился Глобальный финансовый кризис, заливаемый с тех пор печатанием денег (так называемое «количественное смягчение»). Но хватились только тогда, когда кризис вышел наружу в политике —усредненной и безальтернативной, потерявшей для электората всякий смысл. Вышли из доверия и традиционные СМИ, а соцсети вернули «молчаливому большинству» право голоса в общественных делах и предоставили не подконтрольное элитам средство самоорганизации.
Либеральный капитализм, воспроизводящий и усугубляющий неравенство, привел к Великой депрессии и затем ко Второй мировой войне. Но еще раньше вызванные им противоречия в обществе, ускоренно изживавшем неграмотность, и глобализация, тогда империалистическая, дали Европе Первую мировую. В наше время все ускоряется, и мы имеем два параллельных и взаимосвязанных процесса — неолиберальную экономическую политику и глобализацию, движимые интересами инвестиционных классов. Идя назад в будущее, надо ли удивляться результатам? Сейчас война как форма коллективного потребления себя изжила — ей на смену пришло социальное государство, которое, однако, с подачи англосаксов оказалось под большим подозрением, и потому кризис становится безысходным, тем более что элиты, продолжающие исповедовать неолиберализм, не хотят признать его современные веймарские истоки.
США и Великобритания делают ставку на дальнейшее закручивание неолиберальных «гаек», включая снижение налогов вообще, в том числе на бизнес. В этом и смысл Брекзита как мобилизационного проекта элит. В конце концов, либеральный капитализм — их детище, как, впрочем, и глобализация, которую «закрывают» за ненадобностью и за «противоречивые результаты» в форме подъема Китая и всех «остальных». Евросоюзу с его высокой долей госрасходов в ВВП отступать некуда — если конкурировать на этой почве, то рухнет социальное государство, а с ним и мир в Европе. Таким образом, о себе заявляет прежняя биполярность в западном сообществе, но знаки полюсов на этот раз поменялись, если сравнивать с двумя мировыми войнами. Теперь ЕС/Германия на стороне демократии и социальной справедливости, а англо-американцы готовы себя и других ввергнуть в суровый мир Гоббса межвоенного периода с соответствующими последствиями не только для общества, но и для международных отношений.
В отличие от прошлого века сейчас не надо «изобретать велосипед» и оплачивать этот опыт кровью. Надо просто найти пути сохранения социального государства в новых условиях, разрешая при этом все ту же задачу совмещения рыночной экономики с широкопредставительной демократией. Разговоры об угрозе фашизации не лишены оснований, хотя не все «популисты» подпадают под определение крайне правых. Их дальнейшая эволюция трудно предсказуема, а уроки истории остаются — ни культура, ни цивилизация не смогли предотвратить погружение нашего континента в варварство. Тем более что после окончания холодной войны стало очевидным универсальное значение антиутопий Дж. Оруэлла.
Нет сомнений, что США и Великобритания, исторически приверженные более жесткой социально-экономической политике, пойдут своим путем. Брекзит неизбежен как в силу демократического мандата референдума 2016 года, так и ввиду особенностей конституционной системы Великобритании, где вся полнота исполнительной власти и традиции — на стороне правительства. Но уход англичан может стать мощным мобилизующим стимулом для цепляющихся за статус-кво европейских элит — им надо «проснуться» и принять меры к спасению европроекта, будущее которого во многом зависит от Берлина. Немцам придется платить за сохранение зоны евро, поскольку её крах и возвращение марки обернутся экономической катастрофой для Германии, сделав её беззащитной перед натиском англосаксов. То, что удалось «остановить» М. Сальвини, не допустив выборов в Италии, — слабое утешение и никак не замена дальнейшему укреплению евроинтеграции, которая не может долго топтаться на месте.
Где тут Россия? Нам нужна Европа в мире с самой собой. Мы в состоянии формировать такую Европу, что делали на протяжении трех столетий, в том числе в критические моменты её истории. Были и ошибки, например, когда Коминтерн недооценил опасность нацизма в Германии, сделав из этого выводы на своем VII Конгрессе, что было поздно для всех. Мы не можем себе позволить вновь ошибиться, пусть даже придется ждать, пока европейский мейнстрим осознает, что надо меняться, чтобы все оставалось по-прежнему. На смену обычной войне на Западе приходят торговые и валютные войны. И тут Россия должна быть на стороне объединенной Европы, обеспечивая ЕС стратегическую глубину посредством интенсификации торгово-экономического и инвестиционного сотрудничества, а также евразийский выход в Восточную и Юго-Восточную Азию. В наших интересах сохранение альтернативы доллару в глобальной валютно-финансовой системе: сложность/многообразие равнозначны свободе (по Д. Быкову) в том числе и здесь. Европе же будет легче противостоять требованиям Вашингтона о подпитке американского ВПК из средств своих налогоплательщиков, и призрак войны уйдет из европейской политики.
К счастью, мы избежали прямого олигархического правления (Б. Березовский, М. Ходорковский и др.), которое делает столь легким управление Украиной извне. Как и в начале XX, века российская власть сохраняет свободу бонапартистского маневра, будучи в состоянии стоять над имущественными интересами. Россия шла к фашизму накануне Революции 1917 года, которая сделала из нашей страны главный инструмент победы над странами, где он в конечном итоге возобладал: пути истории неисповедимы. Российские протофашисткие деятели, оказавшиеся в эмиграции, приняли участие в нацистском проекте Запада. Важно это не забывать и относиться осторожно к идейному наследию нашей эмиграции (Народно-трудовой союз российских солидаристов — НТС, использовавшийся немцами и американцами, никуда не девался), как и к усилиям тех сейчас, кто хотел бы выдать фашизм за «русскую идею».
После 1989 и 1991 гг. мы попали не в тот социализм/капитализм с человеческим лицом (шведский, германский и т.д.), о котором мечтали. Кому-то это понравилось. Поэтому у нас много общих проблем с Европой, порождающих состояния неравенства, отчаяния и иные формы отчуждения. Их легче решать сообща. Мы можем учиться на ошибках друг друга. Если взять пенсионную реформу во Франции, то что-то может подсказать наш опыт, когда аналогичная реформа в России привела к существенному росту неопределенности в стране, которая может затянуться до выборов 2024 года, если не будет предпринят широкий маневр на уровне социально-экономической политики.
Вот почему нормализация политических отношений с ЕС — безусловный императив для обеих сторон, а на фоне нормализации между Вашингтоном и Минском, в особенности. Путь лежит через урегулирование на Украине, над чем вплотную работают президенты Франции и России. Либерализм — не препятствие, если он идея в ряду других, а не догма: слова «либеральный» и «порядок» отрицают друг друга.
