Советская власть о декабристах
В основном народ придерживался позиции Ленина, который считал, что самыми выдающимися деятелями дворянского периода сопротивления царизму были декабристы, которые «разбудили» Герцена, развернувшего «революционную агитацию». Однако в первые годы советской власти с Лениным еще можно было спорить.
И вот в 1923 году в печати выступил глава комиссии по истории Октябрьской революции и РКП М. С. Ольминский. Он утверждал, что праздновать столетие со дня восстания декабристов не нужно: «Собираются праздновать столетний юбилей декабристов. За что? Кто такие были декабристы? Это были помещики, которые обманом увлекли солдат на Сенатскую площадь и постыдно бросили их, когда царь начал этих солдат расстреливать. Это были представители чисто помещичьих интересов, которые заботились только о помещичьей выгоде. И вот, что же мы будем праздновать в декабре 1925 года: 20-летие нашей первой пролетарской революции или же столетие обмана помещиками солдат?»
Ему активно возразил Михаил Покровский, родоначальник советского декабристоведения, влиятельный марксист, близкий к Ленину. «Декабристы, отнюдь не все были помещиками, обманно увлекшими солдат на Сенатскую площадь, а были в своей известной части… настоящими революционерами», — утверждал он. Однако полностью отрицать тот факт, что декабристы — дворяне, было сложно.
Поэтому Покровский, изучая декабристов, «мудро» разделил их по степени революционности. Северное общество, которое состояло из крупных феодалов и душевладельцев, он считал нереволюционным, действующим «без определенного плана и определенной цели».
Южное общество, по Покровскому, было гораздо «революционнее» Северного, поскольку им руководил «безземельный дворянин» Павел Пестель, стремившейся к «массовой революции». Автор марксиской концепции движения декабристов утверждал, что южане «годами» вели «серьезную конспиративную работу» и имели четкий «план действий».
Историк причислил к декабристам Общество соединенных славян и так называемую «народную» группу – солдат и крестьян. «На поле первой революции их не завлекли обманом… их привлекла туда острая социальная несправедливость, ненависть к крепостничеству, более сильная, чем все, что могли чувствовать к старому порядку самые захудалые и разоренные дворяне», — заявлял он.
Концепция Покровского, конечно, была скорее пропагандистской, чем научной. Его заявления можно было опровергнуть уже тогда хорошо известными фактами. Например, восстание на Сенатской площади организовало именно «нереволюционное» Северное общество. А утверждение о том, что Пестель стремился к «массовой революции», опровергается всеми известными источниками. «Истории свойственно трактоваться с точки зрения текущей политической ситуации, — объясняет Дарья Булдакова, — поэтому одни и те же факты в разные годы могут освещаться различно».
В журналистике 1925 года пропагандистская составляющая юбилея была важнее исторических данных. Поэтому в большинстве публикаций возобладала точка зрения Покровского.
Однако спор Покровского и Ольминского неожиданно потерял остроту. К столетию восстания декабристов Ленин уже умер, а для остальных «вождей» это событие оказалось не столь актуальным. Первый советский юбилей отдали на откуп журналистам и историкам.
Декабристы в советских СМИ
Первые советские СМИ с удовольствием развивали идеи Покровского. В газетах «Беднота» и «Красная Татария» В.Плесков отзывается о Южном обществе куда с большим уважением, чем о Северном. А в редакционной статье газеты «Гудок», руководители Северного общества были описаны, как «кучка петербургских офицеров», не способных «объяснить толком своим солдатам, в чем дело».
Самыми революционными заговорщиками, по мнению журналистов, стали бедные армейские офицеры. Об этом писали в журнале «Огонек» (статья «О пяти повешенных»).
Советская печать упоминала об уступчивой природе и аристократической спеси участников Северного общества. По мнению автора статьи «Декабристы» в журнале «Красная новь», именно из-за «политического младенчества» на площадь не вышли «диктатор» С.П. Трубецкой и главный организатор восстания К.Ф. Рылеев.
Историки о декабристах
К счастью, историки тоже активно включились в «декабристский» вопрос. При Центральном архивном управлении РСФСР, была даже создана декабристская комиссия, опубликовавшая мемуары бунтовщиков. Увидели свет сотни научных работ, авторы которых, наконец, смогли самостоятельно и нешаблонно оценить события 1825 года.
Так, например, Г. Б. Сандомирский, автор предисловия к вышедшему в 1925 году сборнику «Декабристы на каторге и ссылке», вообще отказался от «классового» подхода Покровского. А профессор-декабристовед А. Е. Пресняков написал в своей книге «14 декабря 1825 года», что декабристы – ни на севере, ни на юге – вовсе не искали «поддержки масс», ориентируясь прежде всего на «военную среду» и «верхи русской общественности».
1930-е: забвение
К несчастью для памяти декабристов, Л. Д. Троцкий похвалил их в своей речи 26 декабря 1925 года на II Всесоюзном съезде Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Он утверждал, что декабристы были первой попыткой дворянской интеллигенции, приобщившейся к истокам Великой Французской революции, дать отпор царизму и пробить окно в Европу. «Мы полученный нами от Европы дар – революционную мысль – не принизили, не издержали: наоборот, мы ее обогатили опытом 1905 и 1917 годов и готовы теперь, с этим огромным наращением, поделиться ею с европейским пролетариатом», — вещал он.
При этом в конце 1925 года Троцкий уже находился в неразрешимом конфликте со Сталиным. «В забвении декабристов Лев Давидович действительно сыграл решающую роль. Они были идеологически удобным материалом для его теории мировой революции без государственных и национальных границ. А Сталин как раз был противником этой идеи », — пояснили исследователи.
Высказывание опального организатора надолго определило официальный взгляд на декабристов: их перестали замечать и больше не считали «предшественниками» большевиков. В 1925 году статьи о декабристах быстро исчезли, декабристоведение больше не вызывало острого общественного обсуждения. А материалы и монографии о бунтовщиках 1825 года внезапно столкнулись с трудностями при публикации.
Очередной «юбилей» – 110-летие со дня восстания – прошел практически незамеченным прессой. Их место в «пантеоне» борцов за свободу прочно занял «национальный» Пушкин, столетие смерти которого в 1937 году праздновалось уже с государственным размахом.
Однако в позднюю советскую эпоху, после смерти Сталина, авторитет ленинских постулатов вернулся, и декабристы вновь предстали первомучениками русской революции. «Произошел "эффект Лазаря"», — считает Дарья Булдакова. «Декабристов воскресили в народной памяти, как первых вождей, пострадавших за свободу в борьбе с царизмом», говорит она, поясняя что советский народ нуждался в идеологических кумирах. И тут, кстати, пригодился и Пушкин, солнце русской поэзии, воспевший «звезду пленительного счастья». Одноименный фильм 1975 года с прекрасным актерским ансамблем смотрят и в наши дни.
