С 1 января 2021 года в стране официально появляется новый тип трудовых отношений — дистанционная работа. Законопроект прошел через обе палаты парламента 2 декабря и 8 декабря был подписан президентом РФ.
19-страничный документ юридически определяет и закрепляет тот тип трудовых отношений, который де-факто применяется с апреля, когда пандемия коронавируса привела к обширному локдауну практически во всех сферах экономики в большинстве регионов России. Именно тогда Общероссийский Народный Фронт впервые предложил придать таким отношений юридически оформленный характер.
Дистанционная работа не является чем-то таким, чего не существовало до пандемии: работники тех профессий, для которых «местом работы» является их ноутбук, работали на удаленке уже многие годы, и в этом смысле пандемия для них ничего не поменяла. Но принятие перечисленных в законе новелл — мера для многих работодателей вынужденная. Альтернативой ей стало бы полное закрытие предприятий и учреждений.
Принципиальное новшество, которое вводит закон ФЗ-407 «О внесении изменений в Трудовой Кодекс РФ...», состоит в том, что он придает четкий статус таким до сих пор неурегулированным отношениям и выводит их из «тени». Его объектами становятся более широкие профессиональные слои, чем те, которым подобная «привилегия» была доступна до сих пор.
Не равноудаленные
По мнению ряда экспертов, в области трудового права, юридическое закрепление дистанционного характера работы знаменует собой начало новой социально-экономической формации, которой еще не придумали названия. Но она отличается от той, в которой все мы жили до 2021 года, как феодализм с его крепостным правом отличается от эпохи свободного рынка.
Такая аналогия вполне уместна потому, что российское трудовое законодательство по ряду критериев заметно отстает не только от соответствующих законодательств западных стран, но даже от законодательств некоторых стран бывшего Советского Союза (например, электронные трудовые книжки были введены в Казахстане задолго до того, как до этого дошла Россия). На это внимание «Эксперта» обратил председатель комиссии Общественной Палаты РФ по социальной политике и трудовым отношениям Владимир Слепак.
«Понятия аутсорсинг, аутстаффинг, лизинг персонала существуют в других странах уже не первое десятилетие. Там чуть ли не 90 процентов производственных операций в малом и среднем бизнесе осуществляется по таким механизмам. В России же новые механизмы трудовых отношений пытаются в лучшем случае как-то приспособить к допотопным нормам права в этой области. Отсюда и возникают конфликты и противоречия между требованиями жизни и отстающими от новой реальности нормами трудового права. Система не успевает адаптироваться к темпу перемен рынка труда, она буксует и тормозит развитие всей экономики», — говорит он.
Из-за отсутствия опыта и законодательного регулирования некоторые работодатели вынужденно занимались «самодеятельностью»: требовали от удаленных сотрудников включать геолокацию на личных мобильных устройствах, принуждали работать исключительно из официального места жительства и выдвигали прочие требования, оспорить которые работник не имел возможности (на это автору жаловались, в частности, сотрудники корпорации «Россети»).
Мотивация руководителей вполне понятна: как и учителя, не всегда умеющие удерживать дисциплину среди учеников своего класса через окошко, не все начальники обладают компетенциями для руководства производственными процессами «в облаке». Многие супервайзеры плохо представляют себе, как поддерживать трудовую дисциплину без возможности лично окрикнуть или грозно взглянуть на нерадивого сотрудника. И если бы это касалось только школьников…
Однако у них нет особого выбора, поскольку речь идет о выживании как отдельных компаний, так и целых отраслей, а значит — всей национальной экономики, убежден Слепак.
«Странно, конечно, говорить «спасибо» коронавирусу, но если бы не он, то неизвестно, когда бы еще наши законодатели встрепенулись и обратили внимание на необходимость срочной перезагрузки системы трудовых отношений, приведения ее к требованиям постиндустриальной экономики. Россия просто не может интегрироваться в мировой рынок, пока ее внутреннее законодательство не приведено к нормам этого рынка», — говорит он.
Вопрос о дистанте приобрел уже отчетливую политическую окраску. К примеру, КПРФ объявила возврат к оффлайновой форме обучения одним из приоритетов своей платформы на выборах в сентябре 2021 года. Внимание коммунистов к этому вопросу не случайно, потому что именно их социальная база меньше всего приспособлена к переходу на дистанционные трудовые отношения, подчеркивает Слепак.
«Вся торговля, сфера культуры, общепит, материальное производство оказываются на обочине процесса перехода в онлайн. Это усиливает социальную напряженность, поскольку создает вдобавок к классической линии разграничения между предпринимателем и работником еще и разграничение между “вольными пахарями” — в лице “удаленщиков” и “крепостными”— в лице работников названных отраслей. Кассир не может работать из дома, он либо сидит в своей кассе, либо отправляется на биржу труда. Компенсационных механизмов для классического пролетариата намного меньше, чем для белых воротничков. Поэтому для политиков, которые представляют интересы первого, важно создавать шум вокруг удаленки. Это их инструмент укрепления своей социальной базы», — считает эксперт.
Как и в позднем Средневековье, освобождение от крепостной зависимости вызывает недовольство не только «феодалов», но и значительной части «крепостных». Далеко не все граждане — независимо оттого, по какую сторону трудовых отношений они находятся — испытывают восторг от перехода на дистанционные технологии.
В первую очередь, негативная реакция проявилась со стороны преподавателей учебных заведений, от школ до вузов, учащихся и их родителей. Эмоциональный шок, вызванный скоростным, часто технологически не обеспеченным переходом на обучение онлайн, вызвал к жизни своеобразный луддизм: родительские организации повсеместно собирают подписи за возврат к присутственной форме обучения, и большинство учителей такое стремление поддерживает.
Распалась цепь великая
Страсти, которые вызывает переход к дистанционным трудовым отношениям, тем более примечательны, что, во-первых, в самом законе они определяются как «исключительные случаи». Во-вторых, по данным Минтруда, сегодня в России на удаленку перешло всего порядка пяти процентов от всех работников (менее 4 млн человек на всю страну).
Общественный резонанс из-за данного явления значительно превышает масштаб самого явления. Причиной этого может быть то, предполагает заместитель заведующего кафедрой труда и социальной политики Российской академии государственной службы Людмила Берестова, что «удаленщики» представляют собой самую социально и технологически продвинутую часть населения, своего рода, локомотив развития.
«Основная “движуха” вокруг дистанционной работы происходит в Москве и, в меньшей степени, в Санкт-Петербурге. Это логично: в этих городах одновременно самая высокая концентрация работников умственного труда, которые технологически готовы работать удаленно, и самый высокий уровень распространения коронавируса, который вынуждает бизнесы переводить сотрудников на дистант. Эти два фактора и приводят к несоразмерному с масштабом вопроса уровню его освещения. За пределами двух столиц дистанционная работа уж точно не является вопросом жизни и смерти», — сказала она «Эксперту».
Берестова считает, что закон о поправках в ТК — это только первая ласточка в неизбежной более широкой реформе всего массива трудового законодательства — реформе, которая необходима в связи со стремительным изменением характера всего рынка труда, как российского, так и глобального.
«Трансформация производственных процессов и отношений в сторону все большего перехода их онлайн — процесс объективный, вызванный развитием технологий. Технологии расширяют возможности занятости людей, ведут к уходу от классических трудовых отношений. Возвращаться к традиционным отношениям, даже после того, как пройдет пандемия, вряд ли кто-то уже собирается», — ожидает эксперт.
По мнению Берестовой, «благодаря» пандемии происходит и пересмотр государством понятия прав человека в области занятости. Это может привести к изменению глубинного характера взаимосвязей в треугольнике «гражданин — работодатель — государство», а значит — к серьезному изменению общественных норм далеко за рамками сугубо трудовых отношений.
«Эти процессы взаимоувязаны, это звенья одной цепи, даже если их связь неочевидна. В моем понимании, пандемия только ускорила их, сжав до нескольких месяцев те изменения, для которых в эволюционном режиме понадобились бы десятилетия — нет худа без добра», — считает она.
Лет до ста расти
Вступающий в силу в январе закон принят «на вырост», потому что сфера его применения будет постоянно только расти, а сам он будет постоянно шлифоваться, говорит эксперт Института социального анализа РАНХиГС Татьяна Малева.
«Закон принят в интересах достаточно нишевого числа работников, это в основном работники интеллектуальной сферы, данные и Минтруда, и наших собственных исследований это подтверждают. Но по мере движения в постиндустриальную эпоху целевая группа этого закона будет расширяться. Наши исследования показывают, что уже сегодня технологически работать удаленно могут около 23-х процентов россиян», — сказала она «Эксперту».
Малева подчеркивает, что закон ФЗ-407 далеко не идеален, и ряд вопросов в нем по-прежнему не урегулирован. Так что Трудовому Кодексу в целом предстоит дальнейшая донастройка в процессе, считает она.
«К примеру, остается непонятным, кто несет затраты по организации удаленного рабочего места, обязан ли работодатель обеспечивать соответствие домашнего офиса санпинам вроде освещенности и т.п. А если у работника дома нет условий для работы — скажем, он с детьми ютится в однокомнатной квартире — что, работодатель должен ему отдельное помещение снимать?» приводит эксперт примеры недочетов закона.
В целом же, по ее мнению, закон написан в пользу скорее наемных работников, чем нанимателей, хотя сказать, что работодателей совсем уж загнали в угол, тоже нельзя. Например, работодатель по-прежнему не обязан отпускать сотрудников на удаленку только по их желанию, а удаленные работники не могут воспринимать дистант как оправдание для работы спустя рукава.
Как и в случае с отменой крепостного права в России в 1861 году, бывшие «помещики» — в данном случае, работодатели — сохраняют за собой и иные возможности воздействия на «получивших вольную крепостных»: возможность установить режим работы, размер компенсации работнику при использовании его личного оборудования, формат электронной подписи, и прочие.
Малева соглашается с другими экспертами в том, что в случае с ФЗ-407 «не было бы счастья, так несчастье помогло».
«Такое общественное внимание к очень локальному, по сути, закону вызвано тем, что он стал ответом на драматические обстоятельства, в которых из-за пандемии оказалась вся страна. Эти обстоятельства обострили восприятие россиян к любым мерам, так или иначе связанными с последствиями пандемии, даже если они их напрямую не затрагивают — ведь металлург в любом случае не притащит домой доменную печь!» — заключает она.
Если ориентироваться на мнение опрошенных экспертов, то интернет-луддизм может дистанцилизацию трудовых процессов тормозить, но повернуть вспять их уже невозможно — хотя бы потому, что за пределами отдельных секторов (таких, как система образования) у дистанционной работы можно усмотреть больше плюсов, чем минусов. Хотя тут много противоречий.
С одной стороны, вектор развития общества, при всех колебаниях и отступлениях, все равно направлен в сторону большей свободы, с которой ассоциируется дистант. А с другой стороны, быть привязанными к дому и ночью, и днем, не иметь возможности и даже повода поехать на любимую, если она такова, работу, пообщаться с коллегами — разве это свобода?
На надомную работу можно взглянуть, и как на возвращение к архаике, в те времена, когда не было такого количества контор (офисов). С точки же зрения традиционалиста, это возвращение к основам — но не слишком ли глубоким?
Но то, что швы у привычной цивилизации потрескивают, как у надетого не по размеру кафтана, это факт.
