Сделать малоприятную процедуру банкротства эффективнее, прозрачнее и в какой-то степени безболезненнее позволит законопроект, содержащий поправки к закону «О несостоятельности (банкротстве)». Анонсировавший документ первый вице-премьер Андрей Белоусов назвал эти поправки «революционными».
Вдохновение вице-премьера, решившегося на столь высокую оценку, понятно: закон, о котором идет речь, за почти 20 лет с момента его появления так и не достиг устоявшейся формы. Изменения в него вносились непрерывно: эпоха перемен в российском законодательстве, регулирующем судьбу должников, так пока и не закончилась — в действующий сегодня закон №127-ФЗ от 26.10.2002 было внесено за эти годы более ста (!) поправок. И если нынешние законотворческие инициативы с редактированием закона поставят точку в этом процессе, то российский бизнес обретёт, наконец, понимание, что произойдет с тем или иным конкретным субъектом, если у него «что-то пойдет не так».
В правительстве надеются, что Госдума успеет одобрить содержащий поправки Минэкономразвития 500-страничный фолиант еще в этом созыве.
Новый процедурный кабинет
Революционность предлагаемого законопроекта заключается не только в объеме поправок, а в том, что он фактически представляет собой совершенно новый закон — в отличие от всех прошлых поправок, которые только латали тришкин кафтан, считает председатель Общероссийского профсоюза арбитражных управляющих Михаил Василега.
«Разработчики учли накопившуюся за два десятилетия судебную практику, зачастую не совпадавшую с тем, что предписывала теория, — отметил он. — Если поправки будет приняты, судам больше не придется выворачиваться, чтобы приводить реальные правоотношения сегодняшнего дня к устаревшим требованиям закона».
Регулирование процедур банкротства поменяется радикально сразу по трем направлениям:
- сокращение числа процедур;
- изменение порядка реализации конкурсной массы;
- переформатирование профессионального сообщества арбитражных управляющих.
Новая редакция закона делает всю процедуру банкротства проще и короче. В ней остаются только две опции: реабилитация и ликвидация несостоятельного юрлица (отменяются процедуры наблюдения, внешнего управления и санации). Это направлено прежде всего на сбережение бизнесов, поскольку радикально сокращает процесс банкротства за счет отмены части процедур, подчеркивает Василега. Благодаря этому активы предприятий не успеют обесцениться настолько, насколько они дешевеют сегодня, когда процедуры длятся месяцами и годами. Теперь, если закон будет принят, один из вариантов — ликвидационный под контролем кредиторов или реабилитационный под контролем должника — будет определяться с самого начала.
«Если будет принято решение о ликвидации предприятия, конкурсную распродажу можно будет провести сразу, пока активы еще “горячие”. И в торгах будет одна ступень вместо нынешних трех. Долг погасят из вырученных средств, юрлицо ликвидируют. Если же будет решено перезапускать предприятие, то поправками предусмотрен процесс его санации, приближающийся к более простым процедурам, существующим для физических лиц», — поясняет Василега.
Пришел, увидел, обанкротил
Нынешние поправки дают возможность «наступившему на мину» предприятию избежать участи сапёра, который, как известно, ошибается один раз, и попробовать при желании начать все с чистого листа. Тем не менее, у бизнеса — потенциального объекта новой редакции закона — она столь восторженной оценки, как у Белоусова и Василеги, пока не снискала. Глава Союза предпринимателей Александр Шохин в своем письме заместителю министра экономики Илье Торосову от 3 февраля указал, в частности, на возможность «злоупотреблений со стороны недобросовестных лиц» (цитата по izvestia.ru).
Юрист в области банкротства, ликвидации предприятий и работы с проблемными активами Дмитрий Кваша видит возможность таких злоупотреблений, в первую очередь, для владельцев предприятий, которые будут пытаться через процедуру банкротства списать не только кредиты, но и долги по налогам.
Не секрет, что банкротство часто становится спасательным кругом для владельцев компаний, оказавшихся в сложной ситуации, поскольку дает возможность выйти из воды относительно сухим, отмечает он. Это провоцирует недобросовестных предпринимателей, о которых упоминает глава РСПП, на «фейковые» банкротства — недаром в УК РФ существует статья 196 о преднамеренном банкротстве. Но обвинить предпринимателя в злонамеренном выводе активов с целью не возвращать кредиты и не рассчитываться с партнерами — процесс очень сложный и без гарантии на успех, говорит Кваша.
«Между тем, злоупотребление возможностью банкротства бьет не только по кредиторам, но и по всей экосистеме предприятия, которое объявляет себя несостоятельным, потому что приводит к убыткам у поставщиков и других партнеров, связанных с банкротом контрактами. В таких ситуациях кредиторы и партнеры банкрота оказываются по одну сторону. Шохина беспокоит как раз именно эта возможность безнаказанности для недобросовестных предпринимателей», — считает Кваша.
Новая редакция призвана также исключить ситуации, когда компания формально не ликвидируется, но и рассчитаться с долгами не может. Так бывает, когда собственники хотят закрыть бизнес, но арбитражный суд не позволяет им это сделать, потому что на компании висят невозвращенные долги. Причина проста: большинство дел о банкротстве возбуждается в тот момент, когда судебными приставами исчерпаны все прочие способы взыскания долгов, и имущество должника реализовано в процессе исполнительного производства.
Андрей Белоусов подчеркивает, что новый закон в числе прочего как раз будет способствовать тому, чтобы предприятие-должник в итоге могло восстановить платежеспособность и продолжить работу. Но Дмитрий Кваша сомневается в том, что владельцы гибнущих компаний выстроятся в очередь за такой возможностью.
«В 90 процентах случаев здравомыслящие собственники несостоятельного бизнеса понимают, что реабилитировать компанию невозможно — они бы иначе просто не шли на банкротство. Другое дело — рейдерский захват, когда компанию банкротят извне, чтобы сделать ее активы токсичными и выкупить их по бросовой цене. После такой атаки — если компании удастся отбиться в судах — процедура реабилитации как раз является желательной. Но, повторяю, такие случаи редкость»,— отмечает Кваша.
Игра в пасьянс с тенью
Замглавы МЭР Илья Торосов ранее отмечал, что теневые игроки рынка, на борьбу с которыми, по его словам, также направлен законопроект, опасаются потерять прибыли, которые они получали, используя недостатки старого закона. Именно этим, считает он, вызвана их оппозиция новой редакции.
Эти опасения разделяет и член саморегулируемой организации «Национальная организация арбитражных управляющих» Максим Быков, считающий, что теневые схемы используют все стороны процесса банкротства — кредиторы, должники и сами же арбитражные управляющие.
«Кредиторы не склонны долго ждать, когда их должник придёт в себя и перезапустит предприятие — им нужно выбить долги как можно скорее. Для этого они назначают близких к своим структурам управляющих, которые работают не в интересах кредитора, должника и общества, как предписано законом, а занимаются своего рода эвтаназией бизнеса, чтобы дать возможность своим нанимателям поскорее, что называется, “вступить в наследство”»,— обнажает Быков приводные ремни теневого рынка банкротств.
Российский бизнес всё ещё живет в эпоху первоначального накопления капитала, продолжает он. Для Карла Маркса это совпадало с эпохой «огораживания», сегодня в ходу термин «рейдерство». Такая ситуация даёт возможность раскладывать, по выражению Быкова, чрезвычайно разнообразные «пасьянсы» — серые и открыто криминальные схемы «отжима» бизнеса у собственников, когда за маленький долг можно перехватить несоизмеримые по стоимости активы. Главное — зацепиться ноготком.
«Казалось бы, уж ФНС-то точно стоит на стороне общественного интереса. Но на практике иной раз получается по-другому. Скажем, в каком-нибудь городке предприятие дает работу половине населения, и общество заинтересовано в продолжении его работы. А налоговикам главное — взыскать с него налоги — вынь да положь. То есть, завод можно было бы спасти, прояви налоговики и кредиторы терпение. Но внешний управляющий ведет себя, как слон в посудной лавке, предприятие в итоге продают с молотка, кредиторы и ФНС свое получают, а работники завода остаются без средств к существованию, — сокрушается Быков. — Банкротство по своей природе в высшей степени конфликтный процесс, и в этой мутной воде каждый хочет поймать свою рыбку».
Он приветствует предусмотренное в новый редакции закона сокращение числа процедур процесса банкротства. По его словам, это уменьшает «тормозной путь», позволяя избежать мучительного для всех участников процесса «отрезания хвоста по частям».
С другой стороны, в среде управляющих есть опасение, что предлагаемая в поправках возможность для госкорпораций и иных юрлиц выступать в качестве арбитражных управляющих сделает банкротство инструментом недобросовестной конкуренции. Способствовать этому может механизм назначения арбитражных управляющих по балльной системе, предусмотренной в законопроекте.
«В стране сегодня около семи тысяч управляющих, состоящих в саморегулируемой организации, — комментирует Быков. — Входной билет в нее стоит примерно 200 тысяч рублей. Хотя без работы ее члены не сидят, особенно в нынешних условиях, но и как сыр в масле катаются далеко не все. Каждый, разумеется, хочет получить кусок пожирнее. И если крупные корпорации получат возможность создавать собственные организации арбитражных управляющих, участники СРО потеряют доступ к банкротствам крупных предприятий — таких, как, например, ПАО «Тольятти-Азот», которое банкротилось много лет подряд».
Свои люди, сочтемся
Принятая в России модель банкротства юрлиц в значительной части схожа с присущей для Германии. Она подразумевает приоритет интересов кредиторов — в отличие от принятой в США, где во главу угла ставится спасение бизнесов. В России открытие процедуры банкротства занимает очень много времени, и нет гарантий, что она закончится мирно, а не разорением или даже уголовным преследованием собственника, говорит член Генсовета «Деловой России» Алексей Порошин.
«Арбитражного управляющего, по сложившейся практике, назначает старший (мажоритарный) кредитор, — поясняет он. — И он, как правило, назначает своего человека, который будет стараться выжать из предприятия-должника все соки любыми способами. Например, продать активы за бесценок, не оставляя тем самым должнику возможности за счет этого имущества рассчитаться с другими кредиторами. Покупателями, конечно же, выступают приближенные лица — физические или юридические — с тем, чтобы в дальнейшем перепродать это имущество уже по рыночной стоимости».
Порошин видит коррупциогенность предлагаемого механизма выбора арбитражных управляющих по балльной системе в том, что у должника возникнет соблазн «купить» у СРО более дружелюбно настроенного управляющего, формируя таким образом своеобразный теневой аукцион. А если, к тому же, право назначать управляющих получат госкорпорации, то они и вовсе смогут навязывать своих кандидатов должникам.
«Вокруг нового закона идет борьба между Минэкономразвития, который стремится поддерживать интересы малого и среднего бизнеса, и РСПП, представляющим интересы крупного. Закон в версии МЭР делает арбитражных управляющих более самостоятельными в их деятельности и дает малому и среднему предпринимателям инструменты сохранения своих бизнесов через процедуры реабилитации, делая их более независимыми и эффективными. Для крупного же бизнеса такие новеллы не имеют смысла, отсюда и их неприятие», — высказывает мнение Алексей Порошин.
По данным Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования, в России в 2020 году на 100 вновь открытых компаний приходилось 230, ушедших из бизнеса. И это несмотря на мораторий на банкротства, объявленный в апреле. Для сравнения, до начала действия моратория за тот же период 2019 года число компаний-банкротов было на 21,4% выше. Соответственно, можно ожидать, что в текущем году, по истечении моратория, число корпоративных банкротств вернётся к уровню 2019 года, а с учетом вызванного пандемией кризиса и превысит его. Так что новая редакция закона о банкротстве придется очень ко времени.
