«И никого не стало...» звучит не так эффектно как название романа «Десять негритят», и не понятно, почему считалка про маленьких индейцев это политкорректно, а про негритят — нет, но, в любом случае, потеря невелика. Другое дело развязка — она разворачивает интерпретацию сюжета совсем в другую сторону. В монументальной экранизации романа конца восьмидесятых Станислав Говорухин делает акцент на смутно угадывающейся в оригинале идее торжества справедливости. Его фильм — мистерия, в котором вершится идеальное правосудие: судьба словно бы сама и назначает, и приводит приговор в исполнение. Финальный аккорд — вынесение смертного приговора судье и палачу, который так же виновен, как и все остальные. В сценической версии двум героям из десяти удается выжить — уступка сентиментальным зрителям, которые готовы простить полюбившихся им персонажей, сколько бы скелетов не было спрятано в их шкафах. Любовь, даже если она больше похожа на сиюминутное чувство, искупает преступление.
Спектакль на сцене Театра Олега Табакова — притягательное зрелище. Декорации поражают проработкой деталей. Кастинг — почти кинематографической дотошностью. Кинодива Анна Чиповская, слишком эффектна для персонажа, работающей учительницей в школе для девочек, но не для спектакля Владимира Машкова, который жаждет не только увлечь зрителя сюжетом, но и обольстить его: зритель должен с такой силой полюбить героиню Анны Чиповской, чтобы начать желать ей спастись, и чтобы ее спасение — стало для него не оплошностью незадачливого убийцы, а даром с небес. Она первой появляется на сцене, сразу приковывает к себе внимание и удерживает его до самого конца. Спектакль просчитан с математической точностью. Он работает как часовой механизм, в котором каждая реплика произносится вовремя, а тщательно продуманная последовательность жестов и перемещений в пространстве воспроизводится актерами как музыкальное сочинение, подчиненное ритму, заданному взмахами невидимой дирижерской палочки.
Именно невидимой — как режиссеру Владимиру Машков удается полностью раствориться в происходящем на сцене. Как в классическом театре, он превращается в проводника воли автора пьесы, текст которой почти священен. В девяностые годы он поставил несколько ошеломивших публику спектаклей, а затем полностью переключился на актерскую карьеру. Спектакли конца десятых годов в театре Олега Табакова — его возвращение в профессию режиссера через почти двадцатилетнюю паузу. Первый шаг — обращение к истокам актерской карьеры: сначала восстановление спектакля Олега Табакова «Матросская тишина», в котором он сыграл главную роль почти тридцать лет спустя после первой премьеры, затем вхождение в образ городничего в восстановленном «Ревизоре» Сергея Газарова. Словно ему нужно было вернуться в эти спектакли в поисках забытого кода режиссерской профессии. «И никого не стало…» — свидетельство, что «код» восстановлен. Возращение в профессию состоялось.
Конструкция и исполнение спектакля поражает совершенством — его создателям удалось избежать даже мелких просчетов. Они смогли быть убедительными и в воспроизведении изощренных трюков, с помощью которых убийца чинит расправу. Но куда важнее — психологическая достоверность актерской игры: в ней нет ни одной фальшивой ноты. Это еще один бросающийся в глаза элемент стиля Владимира Машкова в ипостаси театрального режиссера. Обладающий фантастической способностью к созданию целостных кинематографических и театральных образов, он умеет добиваться едва ли не той же степени целостности от актеров, играющих в поставленных им спектаклях. В «И никого не стало…» мы видим версию русского психологического театра, в которой формулы Станиславского соединились с лучшими практиками Бродвея и Вест-Энда. Спектакль, идущий на его сцене, имеет смысл только в тот момент, когда зритель эмоционально им захвачен. Все происходящее на сцене с максимальной степенью самоотдачи подчинено именно этой цели.
