Очередная встреча Владимира Путина и Александра Лукашенко прошла в теплой и дружеской обстановке, включая морскую прогулку и наблюдение за дельфинами. Однако информации об итогах переговоров было традиционно минимальное количество — даже заявления для прессы не было. Главное, что встреча ни на малую долю не прояснила для широкой публики ответ на вопрос: а какой Москва хочет видеть Белоруссию? Что является стратегической целью российской внешней (а в рамках Союзного государства — и внутренней тоже) политики на данном направлении?
Президенты России и Белоруссии в порядке официального общения говорили более пяти часов. О чем? Остается лишь гадать. Не только же о содержании некоего портфеля, который Лукашенко привез в Сочи и в котором якобы находились важные документы о кознях белорусской оппозиции и Запада в отношении нашего союзника. А ведь это уже третий визит Лукашенко в Россию только в этом году. В феврале в Сочи переговоры длились более шести часов — и тоже об их результатах не особо откровенничали.
Содержательными итогами нынешней встречи объявлены лишь договоренности о втором транше российского кредита для Белоруссии, согласованном еще осенью (так что это не сенсация), об открытии новых рейсов «Белавиа» в российские города и о судьбе задержанной в ходе перехвата самолета Ryanair россиянки Софьи Сапеги, спутницы арестованного оппозиционера Протасевича.
Слова Дмитрия Пескова о том, что ее судьба небезразлична Москве и что МИД будет самым внимательным образом ее отслеживать, вроде бы внушили некоторые надежды. Однако все апелляции адвоката Сапеги по поводу неправомерности задержания были отвергнуты белорусским судом, а сам Лукашенко по возвращении заявил, что судить гражданку РФ будут в его стране. Такая робость в отношении положения соотечественницы в исполнении наших властей многих в России разочаровывает: неужто нельзя стукнуть кулаком по столу и приказать «батьке»? Оказывается, нет, причем не только по данному конкретному вопросу.
Что касается белорусской государственной авиакомпании, то ее глава Игорь Чергинец успел было заявить, что даже в ситуации полной блокады со стороны Запада полеты в Крым из Минска не планируются, так как Белоруссия по-прежнему официально не признает российскую принадлежность полуострова. Однако президент затем его чуток поправил, заявив (кстати, вопреки уверениям того же Пескова), что вопросы полетов «Белавиа» в Крым обсуждались и, судя по тону Лукашенко, могут начаться.
«Батька» вообще — и это тоже традиция — был чуть словоохотливее российских официальных источников касательно результатов переговоров. Он, например, добавил, что помимо всего прочего обсуждалась поставка Белоруссии современного российского оружия (хотя и не сказал, какого). Однако никаких российских военных баз на территории Белоруссии не будет, успокоил Лукашенко. А если понадобится военная помощь, то имеющаяся инфраструктура позволит сделать это за сутки, не более.
Обычно, анализируя российско-белорусские отношения, больше обращают внимание на сугубо экономические аспекты: на сколько мы «накредитовали» непростого соседа, сколько влили прямых и скрытых дотаций в специфически устроенную белорусскую экономику, какие установили цены на газ и нефть — в общем, сколько от этого всего теряем мы и приобретает сосед, и т.д.
Однако нельзя забывать, что в представлении нынешнего российского руководства едва ли не самым важным фактором внешней политики является вопрос национальной безопасности, и вопрос этот уже который год рассматривается в контексте нарастающего противостояния с Западом. Но если мы так уверенно сползаем к положению «осажденной крепости», тогда ключевым становится термин «подлетное время» — причем не только ракет, но и тактической ударной авиации. И Лукашенко, отлично понимая, что не только ему нужна помощь России в условиях блокады Запада, но и Москве он нужен — в качестве то ли форпоста, то ли, наоборот, последнего редута на западном направлении — научился очень умело и дорого продавать эту роль.
На территории Белоруссии размещаются российские военные объекты, которые играют хотя и не совсем уж незаменимую, но важную роль в обеспечении безопасности нашей страны: узел системы предупреждения о ракетном нападении в Барановичах и узел связи «Антей» в Вилейке. Отдельный радиотехнический узел (ОРТУ) с РЛС «Волга» контролирует всю Европу и районы патрулирования американских и британских подводных лодок с баллистическими ракетами «Трайдент» в Северной Атлантике и Норвежском море. Радиостанция «Антей» перекрывает районы Атлантического, Индийского и частично Тихого океанов, обеспечивая связью атомные подводные лодки российского ВМФ (дальность связи до 10 тыс. км).
Теоретически, скажем, РЛС «Волга» могут заменить уже введенные в строй более современные РЛС «Воронеж-М» в Ленинградской области и «Воронеж-ДМ» в Калининградской. Задействована также и космическая система предупреждения о ракетном нападении, состоящая из серии спутников предупреждения о ракетном нападении Единой космической системы «Купол». Наверное, может быть найдена и какая-то замена «Антею».
Однако Россия уже столько потеряла подобных объектов по всему миру (например, РЛС в Скрунде, Латвия), что всякое новое отступление воспринималось бы крайне болезненно. Получилось бы, что мы «с колен» толком так и не встали. Поэтому — ни шагу назад и «мы за ценой не постоим». Это, подчеркнем, важная часть политического мировоззрения нынешнего российского руководства. И нам остается лишь гадать о приоритетах. Что тут важнее — геополитика или экономика?
С «экономикой» российско-белорусских отношений, кстати, тоже хотелось бы больше ясности — и видения перспектив.
Например, за кадром переговоров в Сочи осталось то, как Москва и Минск собираются противодействовать западным санкциям. Тема, конечно, явно не располагает к открытости, ведь речь идет, по сути, о спецоперации, каковые в нашей внешней политике — вообще излюбленный стиль.
Как раз на днях США подтвердили, что возобновляют санкции против девяти белорусских предприятий нефтехимии: «Нафтан», «Белнефтехим», «Белнефтехим США», Белорусский нефтяной торговый дом, «Белшина», «Гродно Азот», «Гродно Химволокно», «Лакокраска», «Полоцк Стекловолокно». Впервые ограничения были введены в 2006 году — после того, как США не признали итогов тогдашних президентских выборов в республике. Начиная с 2015 года — после освобождения всех белорусских политзаключенных и на фоне стремления Минска нормализовать отношения с Западом — действие санкций было приостановлено. Приостановка продлевалась путем выдачи спецлицензий. О прекращении их выдачи США объявили еще до инцидента с самолетом, в апреле. Теперь же на фоне уже прозвучавших заявлений представителей ЕС о том, что Европа будет координировать свои санкции против Минска с Америкой, весь белорусский экспорт продуктов нефтехимии в Европу, произведенных в том числе из российской нефти и приносивший несколько сотен миллионов долларов в год, может быть поставлен под удар. А запрет на долларовые расчеты с этими организациями и угроза вторичных санкций для контрагентов способен отпугнуть даже российские компании. Сохраняется вероятность, что под санкции попадет и основная статья белорусского экспорта, приносящая от 2,5 до 3 млрд долларов в год, — калийные удобрения. Поскольку они вывозятся почти все через литовскую Клайпеду, то доходы от транзита — пожалуй, последнее, что может остановить эмбарго.
Широкой публике особо не рассказывают, во что обходится России содержание «белорусского экономического чуда». В ходу, в основном, слухи: мол, дорого и непонятно зачем. Известно, что в лучшие годы Россия ежегодно предоставляла кредиты Белоруссии на 1,5—2 млрд долларов. Затем такая практика была прекращена, но в прошлом году на фоне массовых протестов, когда режим Лукашенко зашатался, ему вновь предоставили 1,5 млрд долл. на реструктуризацию старых задолженностей. При этом чистый долг Белоруссии России уже приближается к 10 млрд долларов (это помимо отдельного кредита в 10 млрд долл., выделенного на строительство Белорусской АЭС). Для сравнения: объем кредитов Минску со стороны Китая — 3,3 млрд. долл. Также известно, что едва ли не самой существенной частью российской помощи Лукашенко всегда были энергетические субсидии в самых разных формах, которые только за период с 2012 по 2019 год составили не менее 45 млрд долл., и в иные годы достигали 15-17% белорусского ВВП.
С ценами на нефть и газ для «братского народа» всегда была путаница, сопровождавшаяся публичными спорами лидеров о цифрах. Сначала Москва говорит о каких-то долгах, потом они «рассасываются» в информационном пространстве. Так, в прошлом году долги Белоруссии за газ перед «Газпромом» достигали 328 млн долларов. Они выплачены или прощены? Или это была «переговорная позиция»?
Также лишь по отдельным намекам и косвенным признакам можно прийти к выводу, что частью договоренностей Москвы и Минска на высшем уровне было согласование некоей компенсации потерь белорусского бюджета от налогового маневра в российский нефтянке. Ведь долгие годы белорусская экономика во многом держалась за счет энергетических дотаций со стороны России, покупая нефть по заниженной, по сравнению с мировой, цене, а продавая ее и продукты нефтепереработки на Запад по рыночным ценам. В общей сложности выгода бюджету Белоруссии от таких операций в лучшие годы составляла от 5 млрд долл. в год, что эквивалентно примерно 8% ВВП страны и более 40% доходной части ее бюджета. Налоговый маневр в российской нефтянке сильно сократил такие возможности, хотя не перекрыл их вовсе. Сейчас стенания Минска по поводу этих потерь практически затихли. В связи с чем тоже хотелось бы знать «цену вопроса».
Однако самое главное все же, что мы не знаем ответов на целый ряд стратегических вопросов относительно Белоруссии. Мы какой ее хотим видеть? Помимо общих фраз о добрососедских и взаимовыгодных отношениях? Интеграция в рамках Союзного государства действительно будет означать фактически поглощение соседней страны? Если да, то в какой форме? Если нет, то где пределы такой интеграции? Пока что простые граждане обоих государств не понимают, почему Лукашенко мотается к Путину, как на работу и что вообще происходит, если ничего по большому счету не происходит? Создается ощущение некоего закулисного торга, но о чем — неизвестно.
Также нет ответов на вопрос о том, какой мы хотели бы видеть Белоруссию конкретно экономически и конкретно политически. Она «с Лукашенко на все времена», или возможна замена? Нет ли смысла в том, чтобы рассматривать Белоруссию как плацдарм для вполне назревших реформ? Хотя бы для того, чтобы сделать ее экономику более эффективной и менее финансово зависимой от России. Разве этот вопрос может быть полностью нам безразличен, если поддержка соседской экономики в ее нынешнем виде влетает нам в миллиарды долларов? Надо ли рассматривать Белоруссию как некий будущий «мост/окно» в Европу, или ее роль будет закреплена на уровне форпоста «осажденной крепости»? Как нам относиться к процессам «вестернизации», идущим внутри самого белорусского общества? Это угроза или возможность (в свете той же интеграции) Мы можем предложить альтернативно свою «мягкую силу»? Тогда какую?
Несмотря на частые многочасовые встречи двух президентов, следует признать, что наши двусторонние отношения в течение последних лет не особо продвинулись по пути интеграции. В том числе после конца 2019 года, когда Лукашенко отказался подписывать пакетом 31 «дорожную карту интеграции» (существует мнение, что именно после этого была форсирована «конституционная реформа» в самой России). В начале текущего года скупо сообщалось, что большинство из этих «дорожных карт» были «переработаны» правительствами и осталось согласовать еще 6—7. Однако в каком нынче состоянии находится вопрос, общественности неизвестно. Ей лишь остается лишь наблюдать, как президенты то на катере катаются, то дельфинов наблюдают, то в хоккей играют. Наверное, те дельфины могли бы рассказать, о чем там Путин с Лукашенко на катере говорили. Но они дали, видимо, «подписку о неразглашении». Разумные животные, безусловно.
