В новом частном музее «Собрание» открылась выставка под скромным названием «Баллада о стекле». Между тем, экспозиция уникальна. В черном кубе, имитирующем укромный грот и подсвеченном изнутри, размещен один — всего один! — шедевр знаменитого мастера стекольного дела Эмиля Галле. Ликерный сервиз, состоящий из девяти предметов, — своеобразный оммаж музея одному из создателей стиля ар-нуво, великому художнику, которому в этом году исполняется 175 лет.
Когда хулиган и гений Франции Франсуа Вийон писал свою знаменитую «Балладу о дамах былых времен», он, бродяга, никогда так и не сумевший выбиться из нищеты, и думать не думал, что его строки когда-нибудь будут увековечены в стекле. Но спустя четыре века именно это и случилось.
Человек, обогнавший классификацию
Эмиль Галле (4 мая 1846 — 23 сентября 1904) начинал как сын своего отца, владельца небольшой стекольной мастерской в Нанси. Но если папа был просто неплохим мастером и удачливым предпринимателем, то сын с детства демонстрировал талант большого художника. Эмиль обожал все разноцветное — ботанику, минералогию, рисование. Цветы в его руках превращались в рисунки, а камни — в цветные эмали. И стекольный цех отца стал для него не столько производством рыночного продукта, сколько экспериментальной лабораторией.
Начав с изучения истории стекольного дела, он обнаруживал забытые технологические сокровища. Одним из открытий стало техника обработки стекла в стиле камео, известная еще в Древнем Риме, а потом напрочь забытая. Техника предполагает сплав темного и светлого стекла с последующим травлением. В результате получается темная ваза, покрытая тонким светлым узором или рисунком.
Галле возродил и стеклянную эмаль, и инкрустацию, но многое придумал вполне самостоятельно. Он подкрашивал стекло оксидами кобальта, создавая эффект так называемого clair-de-lune, лунного света, при котором стекло начинало мерцать таинственными оттенками сапфира. Он экспериментировал с возможностями многослойного стекла, использовал тяжелое матовое стекло и как бы запечатывал изображение внутри стеклянной массы. Сам процесс плавления стекла в руках Галле превращался в алхимическую магию. Он вплавлял в стеклянную массу золотую фольгу, добивался того, чтобы внутри стекла были впаяны мелкие пузырьки воздуха, а поверхность изделия покрыта искусственными трещинами.
В 1874 году после смерти отца 28-летний Галле-младший возглавил семейное дело. Он тут же изменил ассортимент продукции и ввел в производство давно забытые и принципиально новые технологии. В результате рынок европейского стекла пережил нечто вроде шока. Галле буквально устроил революцию в старинном и, казалось бы, исчерпавшем свои возможности производстве.
Он был не только гениальным технологом и отличным рисовальщиком. Его занимали философия и символизм создаваемых образов. Исследование старинных технологий заставило Галле полюбить историю вкупе с извивами и прихотями стилей большой мировой культуры от запада до востока.
В 1878 году его изделия потрясли зрителей на Всемирной Парижской выставке. Вазы Галле не то чтобы сверкали, но матово и таинственно мерцали на черном бархате выставочных инсталляций. Предметы из его мастерской можно было разглядывать бесконечно. Они представляли собой нечто вроде символических посланий, где вместо букв сквозь искристое стекло выступали абрисы чертополоха, диких орхидей или листьев каштана. Сами формы предметов, казалось, нарушали веками отточенные формы рюмок, бокалов, графинов и ваз.
«Они словно наделялись самостоятельной способностью расти, развиваться, обретать все новые и новые черты, подвергаться причудливым метаморфозам», — писал о творениях Галле русский историк модерна Дмитрий Сарабьянов.
Все это было так странно, так далеко от академизма и едва получившего признание импрессионизма, так символично и так безумно красиво, что
любая классификация бессильно опускала руки. Только позже, уже после того, как в 1895 году предприимчивый коммерсант и эстет Зигфрид Бинг открыл в Париже свою знаменитую галерею Maison de l’Art Nouveau (Дом нового искусства), за всей этой роскошью линий и цвета закрепилось название «ар-нуво». В Англии то же самое направление стало называться модерном.
Красота для всех, а не роскошь для избранных
Добившись первого успеха, Галле принимает решение расширяться. Он покупает крупное стекольное предприятие в Нанси и решительно технологизирует все свои эксперименты. Начинается так называемый «производственный» период творчества Галле, когда он стремится добиться максимального эстетического эффекта при низкой стоимости изделия.
Надо сказать, что для первых подвижников ар-нуво во Франции и модерна в Англии идея «красоты для всех» была едва ли не важнее самой красоты. Это потом модерн обвинят в буржуазности и элитарности, а начиналось все с того, что великий Уильям Моррис вместе с Элеонорой Маркс-Эвелинг возглавили английскую Социалистическую лигу, а голландский архитектор-модернист Хендрик Петрус Берлаге построил в Амстердаме Дом Союза рабочих.
Социалистические взгляды Галле были, возможно, не так монументальны, но уж точно не менее радикальны. Он был первым среди европейских стекольщиков, открывшим художественные возможности травления стекла. До него рисунок на стекло наносили с помощью гравировки, что было, конечно, очень красиво, зато чрезвычайно дорого. Галле научился добиваться почти того же эффекта куда более дешевой химической протравкой. В результате европейский рынок получил целую серию поставленных на поток шедевров, вполне доступных буржуа средней руки.
Бдительный рынок не оставил этот факт незамеченным. Известная дизайнерская компания «Тиффани», специализировавшаяся на изготовлении уникальных и крайне дорогостоящих предметов роскоши, подала на Галле в суд, как сейчас бы сказали, за нечестную конкуренцию. В «Тиффани» придерживались концепции роскоши для избранных. Галле стоял за красоту для всех. Тогда красота победила — Галле выиграл суд.
Вийон и Галле. Стихи в стекле
Если учесть, что начало 80-х годов во Франции ознаменовалось расцветом литературного символизма Бодлера, Малларме, Рембо и Верлена, то брак символического стекла и поэзии был предрешен на прекрасных французских небесах. С середины 80-х годов XIX века Галле начинает выпускать так называемые «говорящие» предметы, где в декоре использовались цитаты из его любимых поэтов. Одним из них и был Франсуа Вийон. Сервиз, выставленный сейчас в музее «Собрание», увековечил рифмы великого французского бродяги.
«Баллада о дамах былых времен» была написана Вийоном примерно в 1461—1462 годах, в короткий промежуток свободы между двумя тюрьмами — орлеанской, из которой он счастливо вышел по амнистии, и парижской, откуда он тоже вышел в 1463 году, после чего бесследно исчез и для поклонников, и для исследователей. «Баллада» представляет собой часть так называемого «Большого завещания» Вийона и посвящена его верному покровителю, герцогу Карлу Орлеанскому, графу де Блуа.
Автор перечисляет в стихотворении имена знаменитых красавиц прошлого, начиная с античности и кончая европейским средневековьем. Среди них есть и античная богиня цветов Флора, и славная Жанна д Арк, сожженная в год рождения Вийона. Баллада состоит из трех восьмистиший и так называемой посылки, где каждая новая строфа заканчивается неизменным рефреном “Mais ou sont les neiges d’antan!”, звучащим в переводе Николая Гумилева как «Увы, где прошлогодний снег?» и представляющим собой ответ на незаданный вопрос «Где дамы прошлых лет?». Неизменное очарование этой баллады, вызывавшей к жизни сотни переводов и подражаний, таится в «шелестящей легкости рифм» и «мистерии звуков имен, вызывающих к жизни смутные образы».
Таинственное очарование Баллады было как нельзя лучше поймано в стеклянные сети Галле. Эти сети клубятся розоватым стеклянным дымом, поблескивающим искрами золотой фольги — фирменный прием мастера. Два графина, шесть рюмок и один поднос — вот, собственно, и все. Но что это за рюмки! Галле сохранил форму старинного серебряного кубка на высокой резной ножке, но значительно уменьшил размашистый масштаб, принятый в рыцарских трапезах средневековья. На каждой рюмочной чаше готическим шрифтом написана строка из Вийона. «Скажи, в какой стране прекрасная римлянка Флора?», — вопрошает рюмка №4. «Чье сердце билось слишком скоро?», — вторит ей рюмка №5. «Где Бланш, лилея по весне, что пела нежно, как Аврора?», — печалится №2. «Но где же прошлогодний снег?» — вопросом на вопрос отвечает графин №1…
Каждая цитата начинается с тщательно выписанной заглавной буквы-инициала, отсылающего нас к традиции средневековой книжной миниатюры. Внутри инициала на стеклянную поверхность цветной рельефной эмалью нанесен портрет дамы, о которой идет речь в цитате. Казалось бы, на рюмке, высотой в 10,6 см, этого было бы достаточно. Но Галле не любил пустоты. Вокруг готических букв танцуют средневековые дамы с лютнями и пары в костюмах рыцарских времен. Все это тоже сделано вручную посредством цветных эмалей.
Но самым загадочным сюжетом сервиза оказываются ножки. Из-под краев рюмок и графинов выглядывают танцующие ножки: мужские, обтянутые средневековыми гетрами, и женские, легко завивающие длинные подолы платьев. Эти ножки придают всей композиции динамику, весьма неожиданную для сервиза, который по идее должен монументально и устойчиво возвышаться на плоскости стола. Галле словно посмеивается над зрителем, его сервиз будто бы не стоит на месте: танцует, перебирает ножками, улыбается лицами дам, мерцает золотыми искрами и разбросанными по стеклу листьями каштанов, смородиновыми гроздьями и дикими орхидеями. Чтобы ухватить за тонкую ножку это чудо, любителю ликеров придется танцевать вместе с ним, повторяя про себя бессмертные строки Вийона: «Увы, где прошлогодний снег?».
