Хотя переговоры между Москвой и Вашингтоном о гарантиях безопасности еще не прерваны за полной бесперспективностью, масс-медиа (в основном, западные) продолжают хайповать на милитаристской тематике. Публикуют спутниковые снимки «русских полчищ» на границах с Украиной, карты предполагаемых (танковых?) ударов, репортажи из восточных регионов Незалежной, где жители уже чуть ли не формируют народное ополчение для партизанской войны против русских «оккупантов». Британская The Sun и вовсе поместила крупную фотографию якобы подростков Киева, готовящихся отражать вторжение русских. В руках у подростков, запечатленных на фоне каких-то городских кварталов при этом видны автоматы, которых вроде бы нет на вооружении украинской армии. Но фото в британской газете следует, видимо, трактовать так, что в столице Украины тоже формируют партизанские отряды из подростков на случай русской оккупации.
Политики вторят масс-медиа. Публичная политика нынче почти один сплошной пиар и «инфотейнмент», и потому просто грех не сыграть роль решительных деятелей, дающих отпор «новому агрессору с Востока» — мы, мол, не чета этим мямлям Даладье и Чемберленам из середины 1930-х. Подмена стран, ситуаций и вообще всех понятий никого при этом не смущает — речь ведь о жонглировании стереотипами и адаптированными под простецкую подачу в СМИ мифами.
Если сегодня вслушаться и вчитаться в то, что говорят и пишут политики, как они обмениваются заведомо невыполнимыми ультиматумами, то возникает устойчивое впечатление, что война, как говорится, на пороге. Принять предлагаемое другой стороной, чему, как мы знаем, не предшествовало никакого разгромного поражения на поле боя (обычно ведь после этого выдвигают ультиматумы), не представляется возможным. Это называется «потеря лица», которая нетерпима в условиях господства упомянутого уже «инфотейнмента». Однако это вполне можно компенсировать еще более грозными заявлениями. Так, виток за витком, градус обвинений и угроз нарастает. И поскольку доказательств обвинениям предоставлять теперь не принято, приходится подкреплять угрозы. Переброской контингентов и техники, поставками вооружений и прочими приятными вещами.
А что же так называемая «широкая публика»? Которую СМИ, нагнетая милитаристскую риторику, тем самым пытаются к этой повестке «иммунизировать», точно к коронавирусу? А то, что эта широкая публика, привыкшая «хавать что дают», податливо включается в навязываемую повестку: мол, ну война так война. Ужас, конечно, но вот мы недавно видели по телеку наводнение/цунами где-то на окраинах мира, а еще извержение вулкана — тоже из разряда ужасов, но и картинка зато, как выражаются медийщики, кликабельная.
Что такое, вообще, эта самая «война» сегодня для обывателя, особенно из стран в меру сытых и благополучных? Это нечто из компьютерных игр-стрелялок, где одни человечки (хорошие) мочат других (плохих). Или какой-нибудь репортаж по CNN, где камера на дроне приближает тоже вполне «мультяшные» цели: каких-то людишек (террористов разумеется) или игрушечные машинки. Приближает, приближает — пока все не скрывает облако взрыва. Тоже не страшно. Современная война в обывательском представлении — нечто высокоточное, с малыми потерями, на чужой территории, притом далекой. Эта игрушечная война не предполагает всеобщей мобилизации, как будто по всему миру все армии уже давно профессиональные, укомплектованные одними бессмертными и всепобеждающими Рэмбо. Она не предполагает лишений. Не ломает в хлам привычный образ жизни, не несет всяких там ограничений вроде карточной системы в магазинах. Если переложить на нашу почву, то война — это максимум повод подумать, куда мы едем летом отдыхать так, чтобы скидки были и самолеты летали.
Для бизнеса есть, правда, дополнительные осложнения: как там будет с цепочками поставок, не взлетят ли цены на топливо, какой будет курс обмена их валюты на нашу и пр. Плюс — кто попадет под санкции. Санкции нынче, как известно — это эрзац войны. Ну, чтобы не отправлять батальоны в какой-нибудь очередной Вьетнам, а добиться поставленных целей, нагнуть противника по максимально дешевой для себя и, главное, для своих избирателей, цене.
О войне также теперь принято рассуждать примерно так же, как о ставках на спортивном тотализаторе. Впрочем, почему «примерно»? Ставки можно делать в буквальном смысле — фондовый рынок-то никуда ведь не денется. Но это — удел профессионалов. Массовый обыватель этим не заморачивается, с удовольствием напяливая на себя «пикейный жилет» в трепе с домочадцами на собственной кухне или с приятелями в баре или курилке: мол, наш-то совсем оборзел (варианты — раздухарился, взял себя в руки, нашел противоход и т.д.), а ихний-то, ну настоящий изувер и фашист, так его разэдак.
И вот, к примеру американцев, накормленных досыта репортажами о якобы неминуемой «русской агрессии» против Украины, социологи из Rasmussen недавно спросили: на кого вы ставите в этом «гладиаторском бою» и надо ли нам, Америке, Великому Рефери всех времен и народов, влезать в это дело, чтобы научить плохих парней хорошим манерам? И оказывается, что треть граждан США полагают, что если Россия нападет на Украину, то Америке следует отправить туда боевые подразделения. И это, в общем-то, много, потому как какое, казалось бы, дело Америке до «спора славян между собою»? Только чуть больше (36%) против, еще треть не определились.
Такой расклад, на мой взгляд, в первую очередь, выдает запредельную отстраненность среднего американского обывателя от драмы в Донбассе. Как если бы речь шла о судьбах героев какого-нибудь сериала. Но есть живучий миф про «злого Путина», который постоянно хочет украсть Рождество. И именно в контексте этого мифа в американском конгрессе фигурируют исключительно сторонники все новых и новых антироссийских санкций. Ведь санкции символизируют в глазах обывателей борьбу законодателей за все хорошее, и борьба эта практически ничего не стоит американской экономике (а стало быть, и обывателю) в силу маргинальности наших экономических связей. Прошлогодний взаимный товарооборот России и США в объеме примерно 35 млрд долларов — это чуть меньше годового бюджета Лос-Анжелеса.
И только потом, когда и если Пентагон действительно направит в те края 8,5 тысяч военных — нет, даже не в Донбасс, а просто в Восточную Европу, — и с кем-то действительно вдруг что-то случится — вот тогда на обывательском уровне (с подачи той же CNN) может случиться озарение: мол, упс, не всегда с рядовым Райаном все кончается благополучно.
При этом (что тоже выглядит как признак определенной отстраненности) почти половина (49%) американцев, по данным Pew Research Center, считают Россию конкурентом, 41% — врагом, и только 7% — партнером. Ну не просматривается и за этими цифрами личного сопереживания: что враг, что конкурент, — какая, в сущности, разница. При этом внутри своей группы республиканцы и демократы расходятся в терминах примерно одинаково. Лишь 26% считают, что сосредоточение русских войск близ Украины задевает американские интересы (очевидно, по тому принципу, что Америку задевает все, что происходит на Земле), 33% — что в незначительной степени, и еще примерно столько же полагают, что никак не задевают.
Зато по данным другого опроса (это уже совместное исследование Yahoo News и YouGov), 62% республиканцев полагают: события вокруг Украины показывают, что Путин — более крутой лидер, чем Байден. И тут становится понятно: так вот это о чем на самом деле для «глубинной Америки», которая ассоциируется как раз с «Великой старой партией», как зовут себя республиканцы. Это о «гладиаторских поединках». Или о спортивном состязании. На площадке под названием «Украина». И все.
Теперь перенесемся в Европу. Обывателей которой гипотетическая война России с Украиной беспокоит, конечно, несколько больше, чем жителей какого-нибудь Айдахо. Однако и тут речь скорее об эмоциональном отношении к России и ее нынешнему руководству, над демонизацией которого западные — и европейские в том числе — СМИ денно и нощно трудились не один год. Тут если и может быть какое-то понимание мотивации действий Москвы, то на уровне отдельных экспертов. А для большинства простой публики российская власть — «агрессор», мотивация которого либо непонятна, либо заведомо злокозненна. Отношение к России — сродни голосованию на «Евровидении»: чем ближе к нам, тем враждебнее расклад «лайки/дислайки».
Что же до Украины, то совместное исследование Yalta European Strategy и фонда Виктора Пинчука (учтем, конечно, заведомую ангажированность последнего ввиду близости к Украине), частично проводившееся в Европе (Великобритания, Польша, Франция и Германия), частично в Северной Америке, показало в целом позитивное отношение к Незалежной (мол, это хорошие парни), население которой, вы наверное, удивитесь, разделяет с совокупным Западом одинаковые (!) ценности. Так считают более 60% поляков, 57% британцев, чуть менее половины немцев (48%) и французов (47%), а также примерно половина американцев и канадцев (56 и 54%). «Ценности» нынче ключевое слово. Раз сказали, что они — «наши», значит наши. Помнится, в 1990-х про Россию тоже примерно так же судили: мол, как минимум, стремятся к западным ценностям. А потом оно вон как вышло. Но так или иначе, а обывательское мнение склоняется к тому, что Украину надо «защищать». Лишь 15% респондентов в упомянутом исследовании полагают, что Украиной можно «пожертвовать» ради хороших отношений с Россией.
При такой постановке вопроса ответы, конечно, запрограммированы: ведь ценностями не жертвуют. За то, чтобы защищать Незалежную, высказались 66% поляков, 61% американцев, 57% французов, 57% канадцев, 49% немцев и 47% британцев. Однако «защищать» — это ведь, опять же, не означает отправки своих солдат — в ходе другого опроса за такой вариант высказывались в большей мере британцы и датчане, но речь шла только о регулярных войсках в качестве «миротворцев». Не означает это все той же всеобщей мобилизации и рытья бомбоубежищ на случай, если прилетят русские бомбардировщики. И вообще, «защита» Украины рассматривается абстрактно. Отдельно от счетов за отопление (газ).
Примечательно, что в странах с повышенным уровнем милитаристского травматизма — речь, конечно же, о Германии — подавляющее большинство, даже если и допускает некую помощь Киеву, то все равно выступает категорически против отправки туда летального оружия. Мало того: тем, кто такие поставки осуществляет, немцы не дают воздушных коридоров и права провоза такого груза по своей территории. Сказывается, видимо, историческая память, которая выстраивает негативные ассоциации между словами «Украина» и «война». А вот у датчан, к примеру, таких ассоциаций не возникает. Кажется, эта страна отправляла нескольких своих военных в Афганистан, и все обошлось. Этим ее «военный» опыт, воспринимаемый на бытовом уровне, последних десятилетий, исчерпывается.
На самой Украине «вторжение русских» допускают (по данным Киевского Международного института социологии) 48% граждан; 39% в него не верят, 12% не имеют мнения (все же низкая степень отстраненности). Даже руководство страны столь высокий уровень обывательского алармизма настораживает, и оно периодически выступает с успокаивающими заявлениями: мол, ничего страшного на границах не происходит вообще-то. Опасаясь, видимо, набегов на банки и супермаркеты.
Что касается российского обывателя, то для него война с бывшими «братьями» - это, конечно, ужас. Но не «ужас-ужас-ужас!». Не 1941 год все же. Эмоционально забыт уже даже Афганистан. Сирия оказалась для массового обывателя совсем не страшной: действительно высокоточно и очень далеко. И никаких верениц гробов, которыми стращали непримиримые критики режима, не случилось, хотя отдельные потери были. Зато военные успехи, демонстрация возможностей и укрепление военно-политического престижа — налицо. И тем не менее, около половины россиян, согласно опросу Левада-центра (организация признана Минюстом РФ исполняющей функции иностранного агента), в войну вообще не верят. Правда, почти 40% как раз очень даже верят. А вот конфликт между Россией и НАТО считают возможным лишь четверть опрошенных. Вроде бы не так уж много, но два года назад таковых было меньше 15%.
А вот абстрактный страх перед войной в российском обществе довольно распространен — его испытывают более 60%. Но это, скорее, тоже эмоциональная реакция на агрессивные ток-шоу по телевизору, нежели нечто более конкретное. А может быть, отчасти, сохраняющаяся все же генетическая память — как у немцев, но, правда, с другим знаком.
Но этот абстрактный страх вовсе не отрицает вопроса: дорогая, а мы поедем этим летом в Турцию или осенью в Египет?
