Администрация США, по-видимому, действительно остро нуждается в чрезвычайных полномочиях, которые впервые были введены даже не во времена ковида, как пишет Карлсон, а после атаки на башни Всемирного Торгового Центра.
Администрация Байдена действительно объявила полномасштабную экономическую войну суверенному государству без вторжения на территорию США и без согласия Конгресса (пусть даже формального). А теперь пытается исключить его из международной банковской системы.
Администрация Байдена действительно захватила частную собственность без постановлений суда, игнорируя все предусмотренные законом процедуры. Верховенство закона действительно больше не является приоритетом во внешней политике США.
Информационные монополии действительно обладают беспрецедентным контролем над настроениями американской общественности, что фактически отменяет закон 1996 года об этике в сфере коммуникации. В Средние века церковь обладала меньшей властью над мыслями общества, нежели Facebook, Google и Twitter сегодня.
ФРС США действительно получила чрезвычайные полномочия после 2008 года. Администрация США обеспечила себе такие полномочия прикрываясь кризисом, который она сама создала. ФРС опустила процентные ставки практически до нуля и начала печатать деньги. Это длится уже 14 лет и все еще продолжается. Это — игра в наперстки.
Выяснилось, пишет Карлсон, что это была всего лишь эпоха, и эта эпоха подошла к концу. Поскольку мишенью стала Россия. Вот тут и скрыт смысл текста Карлсона. Действительно, завершается целая эпоха.
Все, что он перечисляет в своей статье, уже было. И чрезвычайные полномочия при бомбежках Югославии, и полномасштабная экономическая война с суверенным Ираном, и конфискация авуаров Ливии, Ирана, Сирии, Афганистана…
Разница с сегодняшним моментом в том, что на этот раз «мишенью стала Россия». США открыли «боевые» действия против игрока, равного им в военно-политическом формате и чрезвычайно значимого для мирового рынка. Разница в том, что чрезвычайщина из экстренной меры превратилась системный параметр политики США.
Карлсон ставит обоснованный диагноз. Мало того, он довольно точно определяет причины «заболевания» — печатный станок, запущенный в ход ФРС США в 2008 году. Этой мерой США дискредитировали институт сбережений мировой экономики, лишив его внутренней мотивации. Смысл в валютных резервах пропадает, если использовать их по своему усмотрению нельзя, а эмитент резервной валюты может напечатать ее в любой момент и в любом объеме.
Для примера (факт известный, но показательный), накануне кризиса в 2007 году резервы ФРС США составляли $12 млрд, а резервы Китая — $3,8 трлн, превышая в 316 раз американские. В 2014 году, после окончания первичных программ количественного смягчения, объем китайских резервов не изменился, а резервы ФРС превысили $2 трлн при общем балансе в 3,7 триллионов.
Как отметил тогда Базельский комитет по банковскому надзору («финансовая G30»), количественное смягчение было кредитом для правительств на покупку дополнительного времени, а разрешение кризиса лежит в политической плоскости. То есть это была отсрочка (покупка времени), которая превратилась в механизм постоянной ребалансировки мировой экономики.
«Финансовая химиотерапия» позволила США консолидировать (конфисковать) сбережения всего мира. Сегодня они находятся под управлением США, что и стало препятствием на пути выхода мировой модели развития из кризиса. «Ограбление» привело к острому политическому противостоянию. Мировая экономика требует не столько единой финансовой системы, сколько эффективных межгосударственных согласительных процедур, которые сегодня отсутствуют, о чем и пишет Карлсон.
Политический клинч не позволяет создать юридически защищенное общее пространство и замкнуть разорванный кредитно-инвестиционный цикл. Политика замещения сбережений эмиссией ведущих ЦБ мира (главным образом, ФРС США) привела не только к глобальному структурному сдвигу, но и к внутренней деформации экономики Большого Запада. Сегодня ВВП США и ЕС на 80-85% состоят из услуг и потребления. И это усугубляет конфликт.
Сервисная экономика не может существовать сама по себе. Она не генерирует сбережения и обречена на вымирание без промышленной и сырьевой периферии. Никакие новые технологии не решают проблему сырья и труда. Для США принципиально важно восстановить контроль над ресурсными и производящими странами.
Времени мало. Пространство промышленного проекта сужается критическим образом, что на фоне роста эмиссии создает дополнительное давление внутри финансового пузыря, превращая его в бомбу планетарного масштаба. Этим и продиктованы столь экзальтированные действия Запада в отношении России, посягнувшей на политическую гегемонию США. Как сказал в одной из передач Дмитрий Саймс, берегитесь, Америка пойдет до конца!
Допустим, что так, эти слова вообше-то можно трактовать по-разному... Но что принципиально для России? Принципиально осознать, что капитализация на бешеных деньгах закончилась. Если Россия остается в рамках прежней (Бреттон-Вудс) финансовой модели развития, то она лишается возможности инвестировать свои сбережения самостоятельно. Делать это можно будет только на условиях Запада и в интересах Запада.
Глобализация как модель мировой экономики проходит сегодня ключевой тест на выживание. Это необходимо для себя четтко зафиксировать. Возврат к прежнему формату отношений уже невозможен.
Ответить на вопрос, какой может быть новая модель развития, исчерпывающе пока невозможно. Бесспорно одно — ключевым снова становится институт государства. Медленно, но, верно к правительствам приходит (точнее, возвращается) понимание, что мир детерминирован социально. Общество создает не совокупный материальный продукт, а систему социальных связей (социальные модели, общественные уклады, матрицы, духовные скрепы, если угодно). Воссоздает самоё себя.
Понятно, что «мир миров», идущий на смену корпоративному миру, является более взрывоопасным. Корпоративное устройство подразумевало ограничение круга участников политического процесса, а межгосударственный формат расширяет, требует создания новых публичных институтов.
Стратегически вызов состоит в том, что выбор надо делать между выращиванием общественного сознания человека или его индивидуализацией в маленьком инкубаторе личного счастья. Последние полвека мировая интеллектуальная элита устранилась (или ее устранили) от решения этого вопроса, а мировой мейнстрим (поп-культура) занимался унификацией общественного сознания (национальная вазэктомия), скрывая социальную кастрацию под иллюзией сетевой свободы.
Выбор между обобществлением сознания человека и его атомизацией по своим последствиям превосходит проведение радикальной денежной реформы с изъятием накоплений, которую затеяли США. Собственно, этот выбор и определит успех либо американского проекта глобализации, либо его альтернативы.
