В репетициях принимают участие Народный артист России Евгений Князев, Заслуженный артист России Игорь Карташёв, актрисы Яна Соболевская и Ася Домская.
Мы поговорили с Эльдаром Трамовым о том, почему он остановился на малоизвестной пьесе Зеллера, уместно ли привлекать блогеров на профессиональную сцену и какой сегодня вахтанговский зритель.
— Почему для своего режиссерского дебюта вы выбрали именно эту пьесу Зеллера?
— Знаете, не было такого, что бы я специально думал об этом, выбирал, примерял драматургический материал к своему дебюту. Это произошло, как в песне «мы выбираем, нас выбирают». Я руководствовался, прежде всего, тем, что меня затрагивает, о чем я готов говорить и размышлять. Это, скорее, не поиск пьесы, а процесс ознакомления с пьесами. Режиссер — это профессия мировоззрения, поэтому этот процесс начинается с того, что ты себе сперва задаешь вопросы, о чем ты не можешь молчать. После этого и появляется правильная пьеса.
— О чем хотите поговорить вы? О чем не можете молчать?
— С момента начала пандемии, когда люди сели на самоизоляцию в страхе заболеть, мы практически прекратили общаться, как раньше, близкого диалога стало гораздо меньше. Люди стали жить очень личностно, ограничиваясь своими собственными интересами. Если вдуматься, еще вчера простой выход на улицу сопровождался тем, что мы обливались с ног до головы антисептиком, а возвращаясь домой, мы клали одежду в стиральную машину. Это самый настоящий процесс отчуждения от мира. Человеческие отношения сильно пострадали. Самый главный вопрос, который интересует людей — «Куда уходит любовь?» — стоит очень остро из-за хрупкости отношений между людьми, из-за страха потерять человеческое. Тема личной ответственности за каждый поступок тоже волнует. В пьесе речь идет о супружеской паре, которая переживает период отчуждения друг от друга. У них перед глазами есть друзья, которые расстались, разрушив все, что созидали на протяжении 20 лет. Люди задаются вопросами: а правильно ли они поступили? Есть всего две темы в искусстве, на которые стоит говорить: любовь и смерть. В нашем спектакле мы будем говорить о любви.
— Чем обусловлен выбор актеров?
— Актеры, играющие зеллеровских персонажей, априори не могут быть личностно меньше героев, которых они представляют. Актеры сами должны быть личностями большого масштаба. Немногие артисты могут играть тему. В нашем спектакле артисты умеют это делать, они считают свою профессию не способом добиться славы, а возможностью сделать мир лучше, чище, умнее.
— Как вам работалось с Евгением Князевым, который был вашим педагогом в Щукинском институте?
— Евгений Владимирович был моим первым педагогом на педагогических отрывках. Князев не только мощный артист, он такой же и по своим личностным качествам. Он очень чуткий и слышащий. Безусловно, у меня есть к нему огромное чувство уважение, которое строится, прежде всего, не только на том, что он мой педагог, но и на том, что этот человек обладает великими человеческими и профессиональными качествами. Если бы я сомневался во время репетиционного процесса в том, могу ли я тому или иному артисту сказать что-то, уместно ли, то ничего бы не получилось. С Князевым я работал так же, как и с другими артистами. Евгений Владимирович обладает таким ценным качеством, что он всегда честно выполняет то, что ты от него просишь, даже если ты сам пока в этом не очень уверен. У нас была классическая ситуация, когда я настаивал на одном моменте в спектакле. И Князев честно это делал. Через пару репетиций я сам отказался от этого, после чего услышал от Князева, мол, ну слава Богу, ты сам пришел к этому. Вот такое общение, основанное на доверии, очень ценно. У него нет желания показать, что он признанный маститый артист, а у меня также нет цели показать, что я молодой режиссер, который строит недоступный для понимания театр.
— Театральный актер, исполнитель, режиссер — как вы себя определяете?
— На мой взгляд, человек очень преувеличивает подлинную суть своей свободы, мы очень самонадеянны, думая, что можем заниматься вот только этим, или чем-то другим конкретно. Это примитивное мышление. Так случилось, что Бог мне дал вот такие конкретные возможности, и я просто не имею права отказываться от них и ограничиваться только на чем-то конкретном в ущерб другому. Я уверен, что раз мне дано, то с меня и спросится, что я просто обязан отдавать по-максимуму. Я очень много работал с вокальными педагогами, получил Гран-при на конкурсе оперетты, но мне близок и драматический театр. Почему я должен от чего-то отказываться в угоду другой сферы? У человека, который насыщенно живет, полноценно используя себя, и время течет по-другому, его гораздо больше. Это не про самовыражение, мне не нравится это слово, так как людям может быть не интересно мое самовыражение. Это, скорее, радость, что я могу посредством разных моих способностей говорить о том, что волнует меня и людей моего поколения, дарить свет, радость, понимание, что жизнь прекрасна.
— Расскажите о вашей работе в качестве ассистента режиссера над спектаклем «Война и мир», поставленном Римасом Туминасом к 100-летию Театра имени Евгения Вахтангова.
— Для меня это было полной неожиданностью. Я совсем не думал об этом, потому что был уверен, что буду участвовать в спектакле как актер. Я даже не понимал, какова функция ассистента режиссера. Но раз мастер выбрал меня, то я решил, что никаких «нет» или «но» быть не может, это будет мой вклад в празднование 100-тия театра. Я тогда вспомнил один эпизод из Евангелия, когда Христос сказал апостолам, что если кто-то из них хочет быть самым главным, то должен быть для всех слугой. Поэтому я решил, что должен делать все, что содействует спектаклю. Я проводил репетиции, оттачивал сцены с актерами, занимался реквизитом, костюмами, словом, всем, что следует для работы. Это был не сколько режиссерский, сколько общетеатральный опыт. Я вникал, как нужно ставить декорации, как мастер выставлял свет, в общем, это был для меня такой своеобразный экстернат по выпуску спектакля.
— Какой сегодня вахтанговский зритель?
— Очень умный, с утонченным вкусом, любящий этот театр. Наши зрители довольно универсальные, так как у нас идут самые разные спектакли на разных площадках. Но главное, что объединяет зрителей, это их хороший эстетический вкус.
— Как вы относитесь к распространенной в последнее время театральной практики, когда для привлечения внимания зрителей берут раскрученных медийных лиц?
— Как-то Туминас сказал о «Войне и мире», что идут не на конкретную фамилию, а на сам спектакль. А вообще я отношусь к такому привлечению, как к дурной самодеятельности. Если это сделано непрофессионально и только ради привлечения, у меня это вызывает чувство брезгливости, мне сразу хочется вымыть руки и почистить зубы. Это обесценивание и унижение актерской профессии, плевок в тех людей, которые жизнь кладут на служение этой профессии. Почему я не требую дать мне в руки скальпель, чтобы делать операции? Однажды мы играли спектакль в античном театре на 15 тысяч зрителей, мы увидели, что театр располагается на территории лечебницы. То есть сперва людям врачевали тело, а потом душу. Я не понимаю, какое одухотворение или оздоровление может дать современному обманутому молодому поколению культ навязывания пустых по своей природе блогеров, светских деятелей?
— Но ведь раскрученные блогеры приносят неплохую кассу?
— Этому нет оправдания. Если ты должен вывести на сцену мартышку или привлечь скандалом, чтобы зрители шли в театр, то значит, грош цена твоему искусству и твоему театру, который ты провозглашаешь. Значит, он ничего не дает людям, и ты должен пересмотреть свои ценности и художественные принципы. Конечно же, я не против, если в спектакле принимает участие известный профессионал, который уместен в конкретном спектакле. Понимаете, мы не должны забывать, что есть такое понятие, как художественная самодеятельность, и это здорово. Но это не значит, что выкладывая плоды своего творчества в соцсеть, ты становишься властителем дум и творцом, художником.
