— После начала СВО Белоруссия оказалась в парадоксальном положении. Она не стала прямым участником военных действий, но оказалась фактически в той же изоляции по отношению к Западу, что и Россия. В итоге, курс на сближение с Москвой стал для Минска безальтернативным. На ваш взгляд, это удачное развитие событий для Белоруссии?
— Когда мы говорим о начале СВО как о событии, разделившем отношения Минска с Москвой и Брюсселем на «до» и «после», то совершаем ошибку. На самом деле пройти через водораздел белорусам пришлось раньше — после президентских выборов 2020 года. Де-факто по отношению к Западу страна стала изолированной не в результате СВО, а по итогам тех событий.
Именно тогда Минску пришлось срочно перестраивать свои контакты с Москвой. И именно тогда Александру Лукашенко пришлось принять то, о чем его предупреждали до этого: что дружить с Западом просто опасно и он рискует повторить судьбу Муаммара Каддафи. Но я считают, что белорусам повезло, что Лукашенко остался у власти. В противном случае Белоруссия погрузилась бы в такой же в хаос, как и Украина.
— Вы считаете, что белорусов попробовали бы втянуть в полномасштабный конфликт с Россией, как и украинцев, в случае победы оппозиции?
— Если бы, например, Светлана Тихановская пришла к власти, то в стране в ускоренном формате были бы запущены процессы, аналогичные тем, что шли на Украине последние восемь лет. Неизбежно произошла бы перенастройка всего общества, вооруженных сил и органов власти на конфликт с Россией. Белоруссию превратили бы в «торпеду» против России, точно так же как Украину. Будущее этой страны никого не волнует на Западе, как не волнует никого и участь Киева. О состоятельности украинской государственности теперь даже говорить не приходится, к большому сожалению.
— Даже несмотря на консолидацию власти вокруг Владимира Зеленского и быструю победу над олигархами?
— Консолидация власти действительно наблюдается, но сама по себе она не может быть решением наиболее сложных вопросов, стоящих перед обществом. Деструктивные процессы зашли слишком далеко. В частности, население Украины в 1992 году составляло более 52 млн человек, сейчас же киевское правительство контролируют территорию, где от силы проживают 25 млн человек. Таким образом, численность населения страны сократилась в два раза. Это катастрофическое падение. Мы видим самое настоящее национальное угасание.
То же можно сказать и об украинской экономике. За минувшие годы она не обновлялась даже на самом базовом, инфраструктурном уровне, не говоря уже об инновационном развитии. Теперь же она просто разрушается. За период независимости основные фонды предприятий пришли к моральному и физическому износу. У некогда одной из наиболее промышленно развитых советских республик главным экспортных товаром стали продукты подсолнечника. Такую страну можно было использовать только как торпеду против России, что и было сделано.
— То есть по вашему мнению, СВО стала лишь катализатором тех процессов внутри Белоруссии, которые уже развивались до этого?
— И в Белоруссии, и на Украине, и в России. Хотя реальность, конечно, всегда намного сложнее. Один мой знакомый руководитель в энергетической отрасли как-то мне сказал: «Знаешь, не бывает так, чтобы авария происходила из-за одной причины. Причин должно быть, как минимум, две». И здесь также.
Само по себе СВО не внесло радикальных изменений в геополитические расклады для Белоруссии. Ее обусловленная географией транзитная роль между Россией и Западом стала снижаться во время ковидных ограничений и даже раньше. В последние два года транзит через Белоруссию сократился не только количественно. Сжалась номенклатура транзитных грузов, уменьшилось количество пунктов перевалки грузов в связи с конфликтом с Литвой и прекращением транзита через Клайпеду. Старт СВО транзитную роль Белоруссии окончательно нивелировал, и интеграция с Россией стала для страны просто вопросом выживания.
Когда многовекторность перестает работать
— Тем не менее СВО окончательно лишила Лукашенко прежнего пространства для маневра. Если раньше он мог обращаться то в сторону Брюсселя, то Пекина, то Москвы, то теперь он накрепко привязан к России. Можем ли мы говорить об известной эрозии внешнеполитической стратегии Минска, которая произошла в этом году?
— Белоруссия всегда находилась между двумя полюсами — Европой и Россией. Такое географическое положение дает преимущества, но и таит в себе опасность того, что военные конфликты не обойдут стороной белорусскую территорию.
Конечно, в постсоветский период стратегически выгодное положение Белоруссии Лукашенко пытался использовать как мог. Минск был площадкой ОБСЕ для нагорно-карабахского урегулирования, затем там были проведены несколько раундов переговоров по Украине. Однако проблема заключается в том, что преимущества своего географического положения белорусы могли использовать только в кооперативной международной среде, в которой сам по себе консенсус не менее важен, чем его содержание. Теперь от этого не осталось и следа. Так что можно сказать, что и эта часть белорусской внешнеполитической стратегии по объективным причинам уходит в прошлое.
— А сами белорусы смирились с тем, что утратили это политическое преимущество?
— В данном случае выбирать не приходится. Нейтральные медиаторы и посреднические площадки никому больше не нужны. Многовекторность также уходит в прошлое, причем не только в случае Белоруссии, но и остальных постсоветских стран. Слишком сильны противоречия и слишком далеко разведены стулья для того, чтобы пытаться усидеть на двух сразу. Скорее, все приближаются к формуле «кто не с нами, тот против нас».
— Хотя центральноазиатские республики пока держатся прежней многовекторности. И у того же Казахстана или Узбекистана это неплохо получается.
— Играть в эту игру им теперь точно гораздо сложнее. И дело не только в том, что появилось немало новых «ограничителей», а еще и в том, что из многовекторности теперь очень сложно извлечь пользу. Так что на смену этому подходу, по всей видимости, придет выжидательная позиция малых стран. Если мы предполагаем дальнейшую эскалацию и даже не исключаем прямой крупномасштабный военный конфликт России и Запада, то многие страны предпочтут находится в стороне в качестве наблюдателей. Это совсем не то же самое, что многовекторность. Сейчас даже невозможно предсказать, какой будет конфигурация сторон конфликта в ближайшие годы. Допустим, можно ли было понять, кто с кем будет воевать во Вторую мировую войну незадолго до ее начала в 1938 году?
— Конечно, нет.
— Именно. Как специалист изначально по межвоенному периоду я хорошо помню многочисленные версии и сценарии того времени, которым не суждено было реализоваться. Кто мог подумать даже в 1940 году, что западные державы, которые поставляли вооружения и отправляли волонтеров в Финляндию, что они очень скоро сами окажутся союзниками СССР?
Но вернемся к Белоруссии. Я считаю, что ее интеграция с Россией имеет глубинный смысл и характер, и этот выбор лучший для белорусского народа. Как уже было сказано мною, я не исключаю того, что этот конфликт может перерасти в прямое военное столкновение между Россией и НАТО. Сейчас североатлантический альянс в ходе украинского конфликта пытается исчерпать наши военные и моральные ресурсы и если это удастся, то риски масштабного столкновения критически возрастут. Однако по опыту мы помним, что сборная Европы проигрывала России в 1812 и 1945 годах. Противники России в Первой мировой войне продержались ненамного дольше и по итогам оказались еще в большей степени проигравшими.
Так что если столкновения не избежать, то предпочтительно все же быть на одной стороне с Россией. И даже если представить себе иной сценарий, менее благоприятный для России, то все равно стоит помнить о том, что белорусский народ рассматривается на Западе достаточно цинично как еще одна торпеда, которая может быть выпущена в сторону России. Такой роли ни при каком раскладе не позавидуешь.
— Если говорить конкретно об СВО, можно ли назвать Белоруссию в этом конфликте «пассивным союзником» России?
— Я могу прямо сказать, что помощь Белоруссии России по линии СВО очень высоко оценивается военно-политическим руководством нашей страны. Да, прямого участия белорусских военных в боевых действиях нет. Но сама по себе позиция Минска оценивается очень высоко.
Два государства — одна экономика
— Какие перспективы экономической перестройки Белоруссии вы теперь видите, исходя из того, что извлекать прежние выгоды из своего географического положения страна не сможет?
— На самом деле здесь есть целый комплекс проблем. Транзитная роль позволяла Минску не только зарабатывать на перевозках и реэкспорте, но также получать существенные таможенные пошлины. Переработка российской нефти и продажи нефтепродуктов на Украину и в Евросоюз также вносили существенный вклад в белорусский ВВП.
Но опять же еще до СВО Москва стала пересматривать систему взимания налогов: произошел так называемый налоговый маневр, исходя из своей внутренней логики. Поэтому и выстроенная в Белоруссии экономическая модель не могла не претерпеть изменений.
Сегодня белорусы могут участвовать в российских госзакупках. Это сложный, но во многих случаях весьма рентабельный вид бизнеса, который позволяет диверсифицировать белорусскую экономику. Это более перспективный путь чем поставки калийных удобрений и нефтепродуктов в Европу.
Мы видим, как весь этот год активно выстраивалась модель взаимодействия, основанная на принципе «два государства — одна экономика». Российская и белорусская экономики изначально дополняли друг друга, и даже там, где интересы могли бы вступать в противоречие, как например, в калийном производстве, на практике реализовывались кооперационные сценарии. Иногда картелизация является лучшим вариантом, нежели обострение конкуренции и способствует ускорению развития.
— Какие вы видите сценарии внутриполитического развития в Белоруссии в ближайшем будущем, если учитывать все геополитические риски?
— Считаю, что дальнейшее обострение конфликта с Западом практически неизбежно. А это значит, что Лукашенко придется провести свою страну через весьма сложный период испытаний. И если не «Батька», то я даже не знаю, кто еще может быть к этому готов и способен.
Что касается западного влияния на страну, то оно в Белоруссии в тех или иных формах останется. Но осуществить смену власти уже, очевидно, не удастся. Для этого должны быть внутренние предпосылки. Этих предпосылок даже пару лет назад не хватило.
Более того несмотря на то, что Лукашенко остается во главе республики с 1994 года, нельзя сказать, что в стране есть властный застой. Окружение президента меняется, появляются новые молодые и способные руководители. Лукашенко их взращивал. Но они не политики, а типичные управленцы. То есть государство в Белоруссии постепенно развивается в сторону своего рода меритократических принципов.
При этом часть белорусов до сих пор думает, что они живут в полицейском государстве. Хотя на деле во многих аспектах эта страна куда свободнее многих европейских соседей. В европейских государствах существует множество формальных регламентов, негласных ограничений и табу, каких нет в Белоруссии. Надо понимать, что у свободы имеется множество измерений и только одно из них политическое. И уж точно не стоит отождествлять возможность выбора одного политика из нескольких со свободой.
За что корят себя белорусы
— Тем не менее очевидно, что Лукашенко рано или поздно придется уходить. При этом попытки главного западного соседа Белоруссии, то есть Польши, повлиять на внутриполитическую ситуацию страны, вряд пойдут на спад. На ваш взгляд, насколько устойчив наш главный союзник с точки зрения будущего транзита?
— Я не думаю, что Лукашенко в ближайшее время уйдет. Москва не заинтересована в его отставке, а нынешняя белорусская оппозиция не способна ни захватить власть, ни тем более ею распорядиться. Для западных элит Тихановская — это уже «отработанный материал», в который никто не верит и инвестировать станет. Скорее речь может идти о создании нового голема, но потребует немало времени и совершенно других, интеллектуально гораздо более сложных подходов.
— А как сами белорусы относятся к тому, что больших внутриполитических изменений ждать не стоит?
— Конечно, далеко не все белорусы поддерживают Россию в СВО. И их можно понять, ведь для них украинцы — такой же братский народ, как и русские. То есть российско-украинский конфликт белорусам не нравится сам по себе, независимо от причин противостояния.
Однако нынешний конфликт заставляет задуматься. Многие белорусы, глядя на происходящее на Украине, рады тому, что в их стране не разворачивается аналогичный сценарий и в целом сохраняется качество жизни. В этом контексте позиции Лукашенко стали даже сильнее, чем два года назад.
— А что случилось с теми белорусами, которые вышли протестовать два года назад? Они просто покинули страну или смирились с нынешней политической ситуацией?
— Знаете, белорусы порой корят себя за политическую инертность. Они очень трудолюбивый и терпеливый народ, у них лучше получается работать, чем сеять хаос. Даже активное меньшинство, на котором держались прежние протесты, в плане политической пассионарности очень сильно уступают украинцам. В принципе, они способны попытаться вновь провести уличные протесты, но события 2020 года — это их максимум.
Конечно, многие выходили тогда против власти из искренних побуждений. Но искренность — не всегда признак ума, трезвого расчета, и уж тем более не предпосылка для политической практики. Бывают минуты, когда внезапная искренность равносильна непростительной потере контроля над собой.
