В этом году 40 лет перестройке, начатой генсеком ЦК КПСС Михаилом Горбачевым. А в сентябре — сорок лет назначению на пост предсовмина Николая Рыжкова, заведующего экономическим отделом ЦК и бывшего директора «Уралмаша». Так сформировался тандем, осуществивший экономические реформы с гарантированным призовым местом на гипотетическом конкурсе худших в истории.
Но первый лихой удар по советской экономике, в которой самым ликвидным товаром на потребительском рынке были спиртосодержащие жидкости, оказался нанесен еще весной, с началом антиалкогольной компании. Водка стала дефицитной и ее «курс» при обменах резко вырос. Только вот акцизные поступления в госбюджет рухнули, а градус психоза в обществе подскочил до революционного накала. «Перемен потребовали сердца».
В феврале следующего года Горбачев, по сути, объявил о начале распада советской геополитической империи, инициировав уход СССР из Афганистана, о чем было объявлено на съезде партии. За Афганистаном, как мы теперь знаем, последовали распад Варшавского договора, уход из Германии и вползание НАТО на российскую историческую территорию. Результаты Второй мировой войны были потеряны. Линия обороны снова переместилась с Одера на Днепр.
А через пять лет посыпалась вся советская конструкция. Летом 1990 года был принят закон о предприятиях, который окончательно подорвал сталинскую систему хозяйственных министерств. Министерства в советской системе были большими корпорациями, в которых их филиалы — «предприятия» работали на общекорпоративный план и бюджет. Изъятие этих филиалов из общей структуры означало прекращение понятного спроса на их продукцию и прекращение финансирования. Поскольку советские деньги не имели реальной рыночной стоимости, их ценность определялась административной возможностью «отоваривания», то есть обмена на материальные и иные ценности. То, что мог купить условный Иванов за 10 рублей, не мог «достать» условный Сидоров и за 50.
В таких условиях внезапно «освободившиеся» предприятия начали накапливать материальные ресурсы, не желая расставаться с ними за стремительно обесценивавшиеся деньги. Советский рынок опустел. Пришло время совсем пустых полок.
Многие объясняют исчезновение простейших товаров в это время хитрым заговором различных закулис. На самом деле это был результат благих намерений советских ученых экономистов освободить предприятия от «пут административно-командной системы». Подобный прецедент уже был в истории компартии, когда в конце 1917- начале 1918-го большевики вводили рабочий контроль на предприятиях. Тогда вместо ожидавшегося улучшения снабжения народных масс, как это следовало из марксистской теории, настала тотальная хозяйственная разруха с огромным количеством жертв даже помимо Гражданской войны.
Тем временем советские республики одна за другой объявляли о своем государственном суверенитете. Особенно жарким было юбилейное лето 1990-го, когда 7 из 15 республик, включая РСФСР, приобрели суверенитет. Прибалты и грузины сделали это еще раньше, а три среднеазиатских республики позже. Последним же стал Азербайджан. Собственно, референдум 1991 года был уже ни о чем. Все уже суверенные, никто с уже упущенной Горбачевым «центральной» властью ничем делиться не собирался. Шесть республик вообще не стали участвовать в референдуме, что де факто обесценивало его результаты. На этом первая и последняя горбачевская пятилетка закончилась. Началась эпоха выживания и восстановления, встраивания в другую, не нами созданную систему.
Во время перестройки было модно рассуждать о необходимости политических реформ для осуществления реформ экономических. И наоборот, о необходимости экономических реформ для политической либерализации. Очень много теоретизировали и полемизировали. Писали программы из сотен пунктов, которые неизвестно кто мог захотеть прочесть, не то что выполнять. Но это полбеды. Хуже, что были и реализованные предложения, имевшие катастрофические последствия, такие как закон о предприятиях.
Можно ли было сделать все иначе? Да. В идейной основе горбачевского провала – российский барский анархизм. Неуважение к государству и непонимание роли крупных структур в современном индустриализированном обществе. Можно было опереться в экономической реформе на крупные промышленные объединения, а не создавать хаос в экономике в надежде на «рынок все порешает». Вся эта псевдорыночная чехарда оказалась контрпродуктивной. В 1990-х ВВП всего бывшего СССР упал наполовину. Миллионы людей уехали. Отдали внутренний рынок иностранцам без какого-либо сопротивления. Попали в технологическую зависимость. Тем временем Китай, который тогда находился на худших позициях, чем СССР, без революций достиг того, чего он достиг.
Можно было разделить КПСС на две-три партии, действующие на всей территории СССР, а не отдавать повестку сепаратистам. Можно было также втянуть страны Восточной Европы в свои реформы, дав им шанс впервые в истории стать богаче западных еврососедей. Все это можно было бы сделать в другой реальности, в которой страной управляли бы другие люди. Но сделано как сделано. Остается отметить невеселый юбилей и двигаться дальше.