«На боку твоего пистолета написано “Муляж”, а на боку моего пистолета написано “Дезерт Игл калибра 50”. Так что ловить здесь тебе нечего». Эту фразу Тони Пуля-в-зубах из фильма «Большой куш», как и другие, менее пристойные эпитеты из этого легендарного монолога, наш президент Владимир Путин мог бы справедливо использовать в отношении Барака Обамы, Ангелы Меркель и других глав стран — соперников России на международной арене. События последнего года показывают, что российский президент — при всех его недостатках и достоинствах — начисто переиграл западных лидеров на международной арене, став, по сути, самым эффективным и прагматичным дипломатом (при всем моем уважении к главе российского МИДа Сергею Лаврову).
Отчасти это было связано именно с разницей в инструментарии. Внешняя политика Запада на Украине, в Сирии и даже в отношении России была эффектной, демонстративной, эмоциональной, но фактически представляла собой именно муляж. Обама, Меркель, Олланд пытались позиционировать себя сильными и мудрыми лидерами, но на деле не были готовы ни к реальному применению силы (взять операцию в Сирии или Крым), ни к конструктивным переговорам с позиции силы и трезвости (диалог с Россией по Донбассу). Именно поэтому получилось, что эти лидеры не просто вышли на дуэль с Россией с муляжами пистолетов в руках — отсутствие у них реальных возможностей и инструментов было видно настолько явно, что слово «муляж» было написано на пистолетах большими буквами. В свою очередь, у Путина был настоящий ствол, состоявший из сплава решимости, хитрости, гибкости и прагматизма. Поэтому ловить им там действительно было нечего.
Искусство Realpolitik
В сфере внешней политики Россия достигла при Путине серьезных успехов, несопоставимых по масштабам с ее политико-экономическим потенциалом. «Страна-бензоколонка с разорванной в клочья экономикой» сумела не просто стать главным стоппером для американских действий по разрушению прошлого мира, но и смогла превратиться в одного из конструкторов мира будущего. И заслугу лично Путина в этом трудно отрицать.
Конечно, в каждом конкретном случае (Сирия, Украина, Китай) использовались свои методы, однако в целом «доктрина Путина» имеет несколько явных черт. Во-первых, у российского президента была четкая цель, решимость ее добиваться, но при этом не было выверенной стратегии, то есть последовательности действий для реализации этой цели, прописанной на многие шаги вперед. И это отнюдь не оппортунизм — в мире, где столько переменных и целый сонм потенциальных «черных лебедей», следование четко выверенной стратегии приводит к необходимости ее постоянной модернизации. Что особенно трудно при наличии сложной системы принятия решений (отчасти именно поэтому американцы погорели на Ближнем Востоке).
Путин поступил проще: он стал играть, как «Ростов» против «Баварии». Играть вторым номером, действуя от многочисленных ошибок соперника и используя каждый появившийся шанс для того, чтобы сделать шажок в сторону победы в игре. И, собственно, победил. Колоссальную помощь ему тут, конечно, оказал Барак Обама. Не будь 44-й американский президент 108-м в разрезе внешней политики, умей он принимать четкие и быстрые решения, прояви лидерские качества, то Владимиру Путину очень сложно было бы победить в той же Сирии, да и не только в ней.
Во-вторых, Путин никогда «не брал Вену». Во время австро-прусской войны гений Бисмарка привел к поражению австрийских войск в битве при Садове (1866). Столица Австрии была беззащитна, прусские генералы и лично кайзер Вильгельм собирались идти на Вену, однако Бисмарк выступил категорически против, вплоть до шантажа кайзера своей отставкой — и продавил свое решение. Железный канцлер осознавал, что в войне всегда важно преследовать правильную цель. В данном случае не взятие Вены (которое озлобит австрийцев и приведет к вмешательству в войну Наполеона, и, как следствие, поражение Пруссии в выигранной войне), а лишь выключение Австрии из германских дел при сохранении нормальных отношений с перспективой на дальнейший союз. Каковой и состоялся, ведь после решения германского вопроса у Австрии и Пруссии не было серьезных проблем в отношениях. Следуя примеру великого апостола Realpolitik, Путин тоже четко добивался поставленной цели, не увлекаясь авантюрами и не унижая поверженных врагов. И победил.
Ну и, в-третьих, Путин выделялся на фоне всех остальных глав государств. Российский президент, в отличие от своих европейских и американских коллег, является реальным лидером. Который имеет мужество и волю принимать сложные решения, а также имплементировать их без скатывания в популизм или политкорректность.
Крымский задел
Одним из таких решений были действия России на Украине после государственного переворота. Поддержка народных республик Донбасса и особенно возвращение Крыма.
На первый взгляд Путин тут явно перегнул. Ряд украинских экспертов уверяет, что второй майдан вполне мог бы развиваться по сценарию первого — шум, восстание, переворот, пара лет демонстративной русофобии, а затем приход аналога Партии регионов и возвращение Украины в российскую орбиту. Вернув же Крым, Владимир Путин, по их мнению, настроил против России многих украинцев, не поддерживающих действующую власть, а также лишил условно пророссийских политиков «электорального заповедника» в лице двух с лишним миллионов русскоязычных избирателей. А затем другого, еще более масштабного «заповедника» в лице Донбасса и тем самым лишь укрепил позиции русофобских элит в Киеве, легитимировал их и зафиксировал ненависть украинцев к «стервятнику России» на многие годы.
Однако эти утверждения не совсем соответствуют реальности. Во-первых, события конца 2013 — начала 2014 года в Киеве были не просто бунтом против президента Виктора Януковича. Речь шла о попытке целого сегмента взрощенной Западом элиты не просто оторвать Украину от России, но и закрепить этот отрыв законодательно, через подписание соглашения об ассоциации. Возможно, НАТО и не собиралась ставить базу в Севастополе, однако соглашение четко прописывало не только экономическую, но и политическую ориентацию Киева на Брюссель. По сути, Украина лишалась права проведения суверенной внешней политики. В этой ситуации отсидеться Россия не могла — кто тихо сидит, огораживаясь бамбуковым занавесом, тот тихо гниет. Да, Москва не могла отменить процесс евроатлантизации Украины (слишком много было упущено Россией в этой стране за последние двадцать лет), поэтому Путин минимизировал ущерб.
Ну а кроме того — и это во-вторых — пытался сделать так, чтобы этот ущерб не возник в других странах постсоветского пространства. Предыдущие попытки объяснить Западу нежелательность игнорирования российских интересов на российской периферии приводили либо к игнорированию, либо (что еще хуже) к двуличным заявлениям из серии «сферы влияния — рудимент прошлого». Тонкий намек на возможные последствия такого поведения, сделанный Кремлем во время южноосетинских событий 2008 года, был так же тонко забыт, поэтому пришлось урок повторять. И судя по всему, на этот раз он усвоен: новые «цветные революции» в постсоветских странах Запад не устраивает, и о расширении НАТО на Восток тоже забыли. По крайней мере, на какое-то время.
Наконец, в-третьих, возврат Крыма — это не просто реинтеграция в Россию какого-то клочка земли. Крым — это ценнейшая стратегическая территория, а Севастополь — третий по историческому и символическому значению русский город после Москвы и Санкт-Петербурга. Жители региона не видели себя иначе, как частью «русского мира», и сдача пассионарных двух миллионов русских людей русофобской элите Киева рассматривалась бы как предательство в мировом масштабе. Поэтому Россия вернула Крым «в родную гавань», не постеснявшись использовать предоставивший такую возможность исторический момент. Да, получила в ответ санкции. Которые со временем будут сняты, а Крым останется российским.
В то же время перед Путиным стояло «искушение Веной». Значительный сегмент российского общества призывал его освободить не только Крым, но и Украину, уверяя, что до Киева можно дойти за несколько дней. Однако российский президент отказался (к счастью, ему при этом не пришлось никого шантажировать своей отставкой). Путин четко понимал, что его цель не аншлюс Украины, который привел бы к жесточайшим санкциям, изоляции, росту страха перед Россией во всем СНГ, развалу евразийского проекта, партизанской борьбе украинских националистов, которых морально и материально поддержал бы Запад, — то есть к поражению в выигранной партии. Целью Путина же является и являлось переформатирование Украины из нежизнеспособного русофобского образования во вменяемое нейтральное федеративное государство в границах по состоянию на май 2014 года с широкими полномочиями для регионов. Именно поэтому Путин ищет компромисса по Украине с Западом и поддерживает минские соглашения, при этом как настоящий «черный тактик» использует любые ошибки играющего белыми фигурами Запада и «белой пешки» Петра Порошенко для движения к цели.
Сирийский прорыв
Одной из наиболее ярких внешнеполитических акций Владимира Путина стала сирийская операция. В России ее позиционирует как некую благородную акцию Москвы по спасению легитимно избранного президента Башара Асада, а вместе с ним и всего международного права. На Западе — как стремление России спасти диктатора, подавить сопротивление стремящегося к свободе народа и за счет этого укрепиться на Ближнем Востоке. Однако реальность далека от пропаганды (хотя в некоторых моментах и не совсем). У инициированной президентом российской операции в Сирии были четкие, прагматические и даже циничные цели, и большая часть из них была достигнута.
Так, Москва действительно стремилась спасти Асада, но отнюдь не потому, что он диктатор, и не из дружеских чувств к нему. Защищая сирийского президента, Россия защищала прежде всего свою репутацию. Как известно, лидерам авторитарных стран (из которых состоит весь Ближний Восток, Африка, почти вся Азия и Латинская Америка) очень важно получать личные гарантии безопасности со стороны партнеров из числа сверхдержав. И четкое соблюдение принципа «наш сукин сын» было одним из основных оплотов американского влияния в той же Латинской Америке или на Ближнем Востоке. Однако в последнее время США этот принцип нарушают, сдавая союзников налево и направо, — Израиль, Египет и т. п. Соответственно, лидеры ищут более надежного партнера — и тут появляется Москва, которая готова защищать «своего сукиного сына» Асада не просто на словах, не просто через поставки оружия, а через авиаудары. И эта задача выполнена — Москва получила свою репутацию.
Кроме того, Кремль начал операцию в Сирии для борьбы с угрозой терроризма. Но не в самой Сирии (перефразируя Евгения Сатановского, нельзя вылечить больного в холерном бараке — исламский терроризм был и будет заметным явлением в регионе еще долгие годы), а в России. Запрещенная в РФ группировка ИГ стала пылесосом, собирающим исламистов со всего мира, в том числе из Средней Азии и России. После стажировки в Сирии те из них, кто останется в живых, вернутся домой, где продолжат террористическую деятельность. А Путин прекрасно знает опасность этого явления — он стал политиком в ходе борьбы с терроризмом, к тому же очевидно, что специфика государственного устройства России, ее географическое положение делает терроризм и сепаратизм самыми серьезными угрозами для страны. Поэтому куда проще оптом валить российских и среднеазиатских «стажеров» в сирийских песках при помощи тех же сирийцев, ливанцев, иракцев и иранцев, нежели отлавливать их потом в горах Кавказа. Собственно, цель частично выполнена — тысячи террористов уже присыпаны песочком.
Еще одной важной задачей в Сирии было создание нового имиджа России. В условиях, когда ангажированная западная пресса позиционирует Путина как убийцу мирных украинцев, захватчика Крыма и Донбасса, мирового провокатора и реваншиста, возглавляющего отсталое и потому агрессивное государство, заниматься пиаром России было очень сложно. Украинский джокер бил и Олимпиаду, и все остальное. Сирия же предоставила Москве возможность не только выступить в качестве спасителя всего цивилизованного мира от ИГ, но и публично продемонстрировать свои военно-технические возможности. Вдруг выяснилось, что российские самолеты летают практически без технических неисправностей, танки Т-90 демонстрируют куда большую выживаемость, чем американская бронетехника, а ракеты поражают цель даже будучи запущенными из акватории Каспийского моря. Более того, была заочно выиграна «городская гонка» — при помощи Москвы сирийские войска освободили Алеппо, тогда как американцы до сих пор копошатся под Мосулом. Таким образом Путин за счет Сирии выстроил новый имидж России — сильного, решительного государства, имеющего волю и возможности как для защиты своих союзников, так и борьбы с терроризмом.
Но при этом еще и государства вменяемого. Путин и тут не занимается «взятием Вены», отказывается освобождать всю Сирию от противников Асада, как внутренних, так и внешних. Демонстрируя реальное лидерство, он постоянно показывает готовность к реальному компромиссу с региональными игроками (Турцией, Израилем и т. п.). Готовность к компромиссу, который начнется с Сирией и может перетечь в договоренности по более глобальным моментам. Путину удалось решение крайне сложной задачи: он сумел достичь договоренностей между Саудовской Аравией и Ираном (злейшими врагами) по сокращению нефтедобычи. Америку он им не открыл — просто смог донести мысль о том, что прагматичная заинтересованность всех стран, а также России в повышении цен на нефть должна быть важнее, чем идеологические разногласия. Ну и, возможно, свою роль тут сыграло и стремление обеих стран не ссориться с Россией — отныне важным игроком в регионе, от позиции которого зависит исход саудовско-иранского противостояния. А самые умные стали пытаться влиять на Россию через инвестиционные рычаги — не случайно тот же Катар вошел в «Роснефть».
А теперь белыми
Если посмотреть на нынешнее состояние мировой системы, то может показаться, что Кремлю уже впору разливать водку (шампанское как-то не брутально). Сирийская кампания балансирует на грани победного завершения или, по крайней мере, начала этапа беспроблемного с точки зрения реакции мирового сообщества уничтожения ИГ. Украинский режим агонизирует и «сидит на измене» из-за победы Дональда Трампа, на Западе к власти приходят идейно близкие России политики (и не только Трамп), в ЕС идет серьезный диалог о снятии антироссийских санкций. В общем, говоря языком сибирских сказителей из КВН, «стала Россия великою, даже с края чуть-чуть увеличилась».
Однако разливать пока рано. Победа создает для России в целом и Путина лично новые вызовы, поскольку выбрасывает его из зоны привычной игры в новое пространство.
Предположим, что украинское руководство протрезвеет (или его протрезвят) и начнет реализацию минских соглашений. Прекратит гражданскую войну, выразит готовность к реинтеграции Донбасса на федеративных условиях. Готова ли Москва заниматься этой реинтеграцией и отвечать за ее итоги? Каким образом она будет убеждать жителей Донецка и Горловки вернуться в состав Украины? А убеждать надо, ведь в ином случае Россия не просто сорвет процесс модернизации украинского государства, но и получит серьезный репутационный ущерб.
Еще одна проблема — поддержание «треугольников». Как известно, Кремль пытается использовать экзистенциальные конфликты между региональными державами в свою пользу, занимая промежуточное положение между ними и получая различные бонусы просто за сохранение статус-кво. Такой треугольник был выстроен по линии Россия — Иран — Саудовская Аравия, сейчас Москва пытается выстроить аналогичные отношения, имеющие вершинами точки Россия — Китай — Япония, Россия — Китай — Индия, а возможно, и Россия — Китай — США.
Следующий вызов — консерватизм. За время господства разнузданного либерализма Владимир Путин с его консервативными взглядами позиционировался как некий пария, рудимент. Однако закономерная эволюция этого либерализма в сторону саморазрушения и дискредитации привела к тому, что консерватизм, а точнее, его помесь с антиглобализмом и национализмом становится политическим мейнстримом на Западе. Рудиментом оказались либеральные интервенционисты. Социологи отмечают резкий рост правых настроений в европейских странах и до сих пор анализируют победу консерватора-прагматика Трампа над либерал-идеалисткой Хиллари Клинтон. Победа? Как бы не так — новые вызовы. Во-первых, триумф национализма над глобализацией — это в некотором отношении откат в развитии. Глобализация нуждается не в эвтаназии, а в модернизации, она должна выстраиваться на основе уважения мультикультурализма в политике. Европейские же консерваторы опираются скорее на изоляционистские идеи. И коль скоро Путин становится провозвестником консерватизма, ему придется заниматься и его модернизацией. Возможно, не только в глобальном, но и во внутрироссийском плане — теперь, когда российский консерватизм не нуждается в оборонительных редутах от глобального либерального давления, нужно отпустить вожжи и заняться частичной либерализацией.
Но самое главное — готов ли Путин начинать играть белыми. Его победы сделали Россию не только весьма влиятельной страной, но и одним из управляющих глобального миропорядка. И, соответственно, отвечающим за его состояние. Теперь уже недостаточно будет защищать свои интересы и набирать очки через ошибки соперника. Путин вынужден будет сам конструировать реальность и реализовывать глобальные инициативы.
