Офорты Дали из серии «Капричос» вышли из того же ящика Пандоры, который открыл Марсель Дюшан, пририсовав Джоконде кисти Леонардо да Винчи усы и убедив всех, что это является актом искусства. По форме работы Дали — диалог с собратом по ремеслу через века, а по сути — издевательство. Дали пририсовал свои «усы» офортам Гойи уже на склоне лет — это его последняя крупная графическая серия. Тем самым Дали признает своего предшественника в искусстве, прямо говоря, что является наследником его тем, в частности той самой серии «Капричос», — и последним усилием творческой воли пытается выйти из-под влияния своего «отца» в изобразительном искусстве. Вторжение цвета в черно-белые офорты, внесение в них образов, созданных по тем же изобразительным законам, но радикально меняющих сюжет картины, переписывание комментариев, во фрейдистской традиции толкования художественных актов приравнивается к реализации Эдипова комплекса — убийству собственного отца.
Возросший на почве фрейдистской философии, Сальвадор Дали из всех офортов «Капричос» оставил почти нетронутым один — икону фрейдизма «Сон разума рождает чудовищ». Все, что он себе позволил, — нарисовать знак, схожий с китайским символом, обозначающим взаимодействие Ян и Инь, но, вопреки традиционному черно-белому изображению, только белого цвета. Спящего человека он одел в красный камзол, совам позади него добавил желтого цвета в оперение и красного — в глаза. Этот жест можно интерпретировать как подтверждение незыблемой ценности «Сна разума…». Все остальные офорты — в прошлом и могут существовать лишь как напоминание о каких-то ушедших временах. И только «Сон разума…» Гойи стал гениальным прозрением испанского художника, благодаря которому он возвышается над современниками и оказывается вровень самому Дали.
Сальвадор Дали врисовывает в офорты линии и образы, почти полностью копируя технику Гойи. Поверхностным взглядом едва ли различишь, что именно здесь принадлежит руке Дали. И только вглядевшись, видишь на офортах выбивающиеся из образного стиля детали — огромный рот с черно-белыми зубами, похожими на клавиши фортепиано, нависающими над и без того странными персонажами; заполняющую фон расплывчатую голову дракона; странное существо, состоящее из одной головы, готовое слизнуть персонажей картины. Дали заполняет фантастический мир Гойи новыми фантастическими тварями — чудовищами, которые были рождены во снах людей XIX и XX веков, словно бы сравнивая тех и других. Чудища последних двух столетий, по версии Дали, внешне не так пугающи, как их предшественники, в них больше небрежности, но они явно более могущественны. Их сила заключена в том, что они способны расплываться по всему пространству и могут появиться в самых неожиданных местах, тогда как чудовища Гойи почти домашние и предсказуемы в своем поведении.
Однако сколько бы ни низвергал Дали своего кумира, ясно, что Гойя остается для него именно таковым — фигурой на пьедестале. И офорты «Капричос» остаются невероятным художественным достижением, которое трудно сравнить с чем-то ни было из творений как предшественников, так последователей Гойи. То, что Дали — в своих собственных глазах — совершал как акт отрицания Гойи, в конечном счете лишний раз подчеркнуло достоинства «Капричос», ту смелость, с какой Гойя воплотил эти жутковатые образы. Последовавший за обнародованием этой графики запрет — лишь подтверждение того, насколько мастер XVIII — начала XIX века стоит особняком по отношению к той художественного реальности, в пределах которой творили его современники. Гойя словно заглянул туда, куда заглядывать время еще не пришло. Но ничего подобного после него никто так не и увидел. Прямое сопоставление и той и другой серии, которое мы можем наблюдать в Пушкинском музее, оставляет первенство все-таки за Гойей. Офорты Дали выглядят как иронический комментарий — шутка гения, не всегда смешная, но совсем не лишняя.
