Премию Орхану Памуку присудили еще в прошлом году, но приехать в Москву он смог только сейчас. В 2006-м писатель стал лауреатом Нобелевской премии по литературе с формулировкой «За поиск души своего меланхолического города». Его книги переведены на 61 язык. Памук — почетный доктор нескольких университетов, в том числе Йельского, почетный член Американской академии искусств и литературы.
— Как вам удается столь подробно описывать профессиональную деятельность ваших героев: в «Моих странных мыслях» это разносчик бузы, а в «Женщине с рыжими волосами» — колодезный мастер?
— Хороший вопрос: он как раз о том, чем я был занят в последние восемь-десять лет. Писателям приходится помнить, что их герои совсем не обязательно должны быть такими, как они; совсем наоборот, герои могут очень сильно от них отличаться. Последние годы читатели, открывая мои книги, говорили: «Да как Памук может писать об этом? Что он знает об этих людях? Он звучит неубедительно». И начать звучать убедительно стало моей главной целью. Первое, что я сделал, — стал очень подробно интервьюировать прототипов моих персонажей. Они мне рассказывали о том, как живут. А я пытался понять, что общего у меня с ними. По происхождению и по воспитанию главный герой романа «Мои странные мысли» Мевлют отличается от меня, но я приложил максимум усилий, чтобы он оказался убедительным в глазах моих читателей.
— Почему мы не только верим в этих персонажей, но и сопереживаем им, несмотря на то что они так отличаются от нас?
— Когда Мевлют забирает дочек из школы и пытается их защитить от людского потока, который движется по главной улице, вступает в силу мое сопереживание ему как отца: у меня тоже есть дочки, и я описываю себя. Секрет успеха писателя заключается в том, чтобы писать о вещах, которые делают все. Многие из нас ведут детей рано утром в школу, как это делал я со своими двумя дочками. И для меня особенно эмоциональным был момент, когда одна из них поворачивалась и махала мне рукой, — я описал его в книге. Но нельзя быть избыточным в передаче своих переживаний. Нужно держать баланс между эмоциями и теми важными проблемами, которых ты касаешься в своей книге. В писательстве это очень важно. Такому поистине аристократическому умению держать баланс я научился у Льва Толстого.
— В романе «Мои странные мысли» в жизнь главного героя вмешивается случайность, и именно она становится его судьбой. Не есть ли это некая универсальная формула, определяющая ход человеческой жизни?
— Главный герой романа «Мои странные мысли» в течение четырех лет пишет письма девушке, которую видел до того всего несколько секунд. В конце концов вся его семья сплачивается ради того, чтобы у него с этой девушкой все получилось, — у него нет денег даже на свадьбу. И вдруг главный герой понимает: его обманули, он женится вовсе не на девушке, которую видел, а на ее сестре, совсем не такой привлекательной. И вот что я должен сказать именно русскому читателю: ситуация, когда мужчина женится на той, кого никогда не видел, в Турции очень распространена. Что обнаруживает читатель на десятой странице пятисотстраничного романа? Что он имеет дело с турком, которого обманули и который до конца жизни будет раздражен, что женился не на той женщине. Но дальше начинается великое чудо литературы: главный герой смотрит на эту женщину, и она начинает ему нравиться. Этот мой роман самый популярный в Турции. В нем описываются дружеские отношения жены с собственным мужем, и это очень важно для турецких женщин, хотя вовсе не означает, что они перестали бороться за свои права. Успех моей книги об уличном торговце связан как раз с тем, что у него хорошие отношения с женой. Турки иногда меня спрашивают: «Как это удается твоему герою?» И у меня есть ответ. Как живет турецкий мужчина? Как правило, он обедает, а потом спускается вниз, в кафе, чтобы поиграть в карты с другими мужчинами. У моего главного героя нет такой возможности: ему приходится постоянно быть на улице и торговать бузой. Но в последние двадцать лет благодаря популярности телевидения турецкие мужчины стали куда более дружелюбными со своими женами, потому что вместо посиделок в кафе они остаются дома — посмотреть телевизор. Теперь все семейные проблемы, как я и написал в своем романе, сводятся к тому, кому достанется пульт от телевизора: у кого он в руке — тот и главный. На этом зиждется весь турецкий феминизм.
— Каким должно быть соотношение реальных и выдуманных фактов в художественном произведении?
— Кафка говорил, что «реальность не имеет значения, я пишу только о том, что возникает в моем воображении», и это один взгляд на проблему. Но для меня важно то, что было важно для Флобера и для Толстого: абсолютная точность деталей. Когда от реальности я перепрыгиваю к воображению — это тот момент, о котором я часто говорю: «Я пишу, будучи в разном настроении». Как мой герой, я гуляю по улицам Стамбула, смотрю на листву, вижу, как возле кладбища появляются привидения, и все это находит отражение в моем романе. Я говорил с уличными торговцами: когда появилась сначала керамическая бутылка, а затем стеклянная, когда стали появляться стаканы, сперва стеклянные, потом пластиковые, а потом и картонные, я все у них выспрашивал. Это то, что я называю микроисторическим процессом, и мой роман как раз его и описывает. Мне хочется быть в одном лице и микроисториком, и Кафкой.
— Как вы выстраиваете сюжет: это продиктовано вашей принадлежностью к турецкой литературе или берете за образец литературу мировую?
— Я принадлежу к турецкой литературе с той точки зрения, что пишу по-турецки. Но я не чисто турецкий писатель, как, например, Танпынар (один из самых известных турецких романистов и эссеистов ХХ века. — «Эксперт»). Я нахожусь под влиянием мировой литературы: Толстой, Достоевский, Пруст и Томас Манн для меня самые значимые писатели. Для меня также очень важны Набоков, Борхес и Кальвино. Эти писатели оказали на меня огромное влияние. Я могу читать их бесконечно. Никогда не устаю от того, чему они меня учат. Продолжаю учиться у них и сейчас. Борхес и Кальвино изобрели новый исторический роман, хотя сам Борхес не писал исторических романов. Кальвино предшествовал Умберто Эко. Мы знаем: авторы исторических романов позволяют себе что-то придумывать, однако ценность такого романа совсем не в точности деталей, хотя мы постоянно заботимся о том, чтобы все детали были точны. Но что важно в «Моих странных мыслях»? Сочетание воображения автора, композиции и структуры романа.
— Насколько глубоко ваши читатели, воспитанные в традициях европейской и американской культуры, способны понять истории, которые вы им рассказываете?
— Мой роман «Снег» намного популярнее на Западе, чем в Турции. Это связано с тем, что американским читателям хочется больше знать об исламе, о котором так много сказано в этом романе, а турецкому читателю эта тема не так интересна. Но я написал его не для того, чтобы рассказать об исламе, — я хотел объяснить, какую роль играет армия и военные в жизни Турции. У книги есть и второй смысл. За два месяца до того, как она вышла в Турции, произошло событие 9/11 (террористическая атака на здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке в 2001 году. — «Эксперт»), после которого весь западный мир заинтересовался исламом. Но причина, по которой я написал этот роман, была совсем не в этом. Я даже вычеркнул оттуда имя Усамы бен Ладена, чтобы читатель не думал, будто роман как-то связан с разрушением башен-близнецов. Часто бывает так: пишешь книгу с одним намерением, но оно оказывается совсем другим к моменту ее публикации. Когда я печатал на Западе свои первые романы, обо мне писали так: «Этот турецкий писатель и его турецкость». Когда Пруст пишет о любви, все говорят: «Боже мой, платоническая любовь!», — а когда я пишу о любви, говорят: это турецкая любовь. Считаю своим личным достижением, что в последние десять лет я этого не слышал. Сейчас, когда пишу о любви, я пишу о любви вообще, а не о какой-то турецкой любви. В Испании больше всего популярен мой роман «Имя мне — Красный», в Штатах — «Снег». И сегодня для читателей «Моих странных мыслей» это роман, который просто описывает жизнь уличного торговца. Ты не можешь быть писателем, если слишком много думаешь о том, как тебя примут в мире и в твоей собственной стране. Ты пишешь эти истории, чтобы их прочитал кто-нибудь, неважно где: в Корее или в Аргентине. В каждой стране у меня есть своя аудитория. Это не миллионы, но это двадцать тысяч в Аргентине и десять тысяч в Корее. Они читают мои книги и следят за тем, что я пишу. Я адресую их не всему миру и не Западу. Адресаты моих книг — те, кто читает романы. И именно к ним я обращаюсь в своих книжках. Если же обращаешься ко всему миру, интимная интонация в общении с читателями исчезает и перестаешь писать для тех, кому это действительно важно.
— Как на вас влияет американская повседневность?
— Что такое моя жизнь на Западе? Это жизнь профессора в Нью-Йорке. Если жена рядом со мной, я просто сажусь и пишу, если ее нет, мне становится скучно, и я иду в Колумбийский университет, начинаю писать там, сижу в углу библиотеки, вокруг меня студенты, меня все узнают, ко мне подходят, и я совершенно счастлив в этот момент. Потом мне надоедает писать, я подхожу к полкам, вынимаю книгу о Пикассо или об итальянской архитектуре, и это прекрасно. До какой степени Запад влияет на меня — это очень большой и сложный вопрос. Я типичный турок, житель пограничной — между Европой и Азией — страны, я плоть от плоти ее. Мы, турки, так же как русские или японцы, оказываемся под западным влиянием из-за той политики, которую реализуют правительства наших стран. Отсюда в Турции два подхода ко всему. Официальный — прозападный и внутренний — национальный. Иногда я себя спрашиваю, что такое самоидентификация по-турецки, и сам себе отвечаю: турецкая самоидентификация — это все время волноваться о турецкой самоидентификации. Из-за прозападной ориентации официальных кругов турецкая культура в чистом виде испытывает сильные затруднения. По моим представлениям, ей очень нелегко слиться с западной культурой, навязанной сверху.
— Как вы прокомментируете фразу, которую произносит один из героев романа «Мои странные мысли»: «Это верно, что весь мир против турок, но самые главные враги турок — сами турки». Насколько расхожей является эта фраза в Турции?
— Во-первых, должен сказать: я верю не во все, что говорят мои герои. Например, в «Снеге» исламисты говорят очень много такого, что я совсем не поддерживаю. В романе «Мои странные мысли» персонажи — носители ультраправых взглядов, практически фашисты, тоже говорят вещи, с которыми я никогда не соглашусь. Фраза «Весь мир против турок» одна из самых популярных во всей турецкой политике, но я с ней совершенно не согласен. Если ты действительно считаешь, что весь мир против турок, это означает, что ты параноик. Не забывайте: совсем недавно Турция ополчилась на весь мир, в том числе на Сирию и Россию. Я очень рад, и хочу это подчеркнуть, что сейчас отношения между Турцией и Россией находятся в хорошей стадии — они доброжелательны. Для меня это действительно очень важно. Что же касается второй части этой фразы («Главные враги турок — сами турки», ее тоже в Турции все повторяют), в нее я верю, это действительно так. Слишком много в турецкой политике было идей, которые приводили к полному провалу. Например, июльский военный путч. Это было сделано абсолютно в турецком стиле: турки дрались между собой и бомбили друг друга. Или турецко-курдская проблема: это ведь турецко-курдская, а не американская проблема. Когда политик не может решить какой-то вопрос, он говорит: «Это делают американцы». Я не говорю, что Америка невинна, конечно, они постоянно во что-то влезают, но, чтобы не позволять никому вмешиваться в свои проблемы, ты должен решать их сам. Но слава богу, у нас есть литература и мы можем не говорить об этом все время.
