Премьера спектакля Всеволода Мейерхольда, который он готовил вместе с художником Александром Головиным на протяжении шести лет, состоялась в канун Февральской революции. Он вошел в историю как вершина русского театрального искусства начала века. Мейерхольд синтезировал в нем опыт мирового театра, попытавшись дойти до предела совершенства и тем самым преодолеть рамки театрального представления. Валерий Фокин следует тем же путем. Его «Маскарад. Воспоминания будущего» тоже вобрал в себя опыт театра прошлого, и к нему добавлены наработки современного театра: в одной из сцен актер, играющий Арбенина, произносит монолог в новоявленном жанре verbatim. Но самое главное, что оправдывает существование этого спектакля, — он связывает «позвонки двух столетий» (определение Мандельштама), исправляет «вывихнутое время» (термин Шекспира). Фокин словно возвращается в переломную точку русской и мировой истории, пытаясь с помощью своей постановки понять, что именно тогда произошло.
Но никаких прямых ответов он не дает. Арбенин убивает Нину, следуя сюжетной линии, прочерченной Лермонтовым. Петр Семак в роли главного героя обращается к опыту русского психологического театра начала века. Он преувеличенно выразителен. Каждый его жест — это выплеск эмоций. Его герой уничтожает Нину с первых минут своего появления на сцене. Семак демонизирует этого персонажа, но мы видим не демона, а некую неведомую силу, стоящую за ним. Эта сила — само время. На сцене нет декораций, хотя бы приблизительно воссоздающих быт XIX века, и можно почти зримо наблюдать, как оно движется, как вмешивается в судьбы людей и направляет их в ту или иную сторону. Мы видим: герои спектакля не властны над собой. Их удел — разыгрывать вечную commedia dell'arte. И сколько бы они ни мнили себя вершителями судеб — своей и чужих, есть кто-то всемогущий, управляющий всеми их действиями.
У Лермонтова олицетворение рока — это Неизвестный, который неясным образом вмешивается в мирное течение судьбы Арбенина и разрушает его тихое семейное счастье. А в спектакле «Маскарад. Воспоминания будущего» мы постоянно видим фигуру в венецианской маске смерти. Она все время наблюдает за происходящим и управляет безумным маскарадом в исполнении масок, вырывающихся из стеклянных шкафов. Арбенин убивает Нину и тем самым запускает ему самому неведомый исторический процесс. Словно бы в его доме сошлись тысячи причинно-следственных цепочек, и он добавляет на чашу весов еще одну жертву, которая должна отозваться эхом из тысячи жертв. Шесть черных занавесов, опускающихся на сцену Александринки, — ритуальный жест, напоминающий нам о безжалостной истории XX века и о судьбе самого Мейерхольда.
День 9 марта в Александринском театре начался с дани памяти художнику Александру Головину: на его могиле на Новодевичьем кладбище над новым надгробием, установленным за счет полученных от спектакля «Маскарад. Воспоминания будущего» средств, была проведена поминальная служба. В этот же день генеральный консул Итальянской Республики в Санкт-Петербурге Леонардо Бенчини вручил Валерию Фокину орден Звезды Италии, которым награждают за развитие дружественных отношений между двумя странами. В ответном слове Фокин подчеркнул, что Александринский театр был и остается для России театральным окном в Европу. Вручение награды не выглядит случайным событием, потому как «Маскарад. Воспоминания будущего» по меньшей мере на четверть принадлежит итальянской театральной традиции. Следом Михаил Зыгарь, главный редактор проекта «1917», день за днем восстанавливающего события столетней давности, прочитал в стенах театра лекцию, погрузив слушателей в контекст исторической эпохи и атмосферу того дня, когда состоялась премьера мейерхольдовского «Маскарада». Затем был сыгран сам спектакль.
Строгая сценография и просчитанные до мелочей мизансцены. Актеры, играющие с максимальной самоотдачей. Невероятная музыка, которая когда-то была написана Александром Глазуновым к спектаклю Мейерхольда. Все происходящее на сцене воспринималось как еще одно историческое событие, вошедшее в резонанс с событиями столетней давности. Зрители и актеры, присутствовавшие на спектакле здесь и сейчас, были одновременно и в прошлом. Спектакль превратился в машину времени, которая перенесла актеров и зрителей на сто лет назад. И если продолжить это сравнение, то спектакль Мейерхольда тоже был машиной времени, только зрители переместились не на сто лет назад, а еще дальше, в глубины истории человечества, — в тот самый момент, когда в его код была вписана формула трагедии. И с тех пор остается актуальным это сартровское «история любой человеческой жизни есть история поражения». Но вот опустившийся в конце действия занавес поднимается. Актеры выходят на поклоны. Среди них человек в маске Мейерхольда. Словно он тоже был здесь — на сцене этого театра, как и сто лет назад.
