Казалось, мы полным ходом движемся к реформе теплоснабжения — и тут внезапная остановка. Второе чтение «закона об альтернативной котельной», которое должно было пройти в феврале (первое состоялось в декабре прошлого года), отложено. Напомним, речь идет о поправках в закон «О теплоснабжении», которые готовятся очень давно и уже получили название «закон об альтернативной котельной». Их суть в том, чтобы в тарифообразовании перевести рынок тепла от затратного метода к принципу бенчмарка, когда регулятор устанавливает лишь верхнюю планку цены на тепло и гарантирует ее сохранение на длительную перспективу. Вокруг принципа альткотельной — того самого бенчмарка — не утихают споры. Основные его противники — региональные власти, опасающиеся резкого роста тарифа или не желающие выпускать из рук местное теплоснабжение.
Но для некоторых регионов принятие этого закона жизненно необходимо. Уже сейчас нужны огромные инвестиции в инфраструктуру, и если они не будут сделаны летом 2017-го, то уже ближайшей зимой можно получить вышедшие из строя системы теплоснабжения. А без внятных сроков возврата средств инвесторы не спешат вкладывать деньги в котлы и трубы.
О том, чем не устраивает рынок текущее регулирование, куда движется отрасль теплоснабжения и где основные резервы для модернизации ЖКХ, «Эксперту» рассказал глава Сибирской генерирующей компании (СГК) Михаил Кузнецов.
Как ДПМ накормил банки
— Теплоснабжение иногда кажется младшей сестрой энергетики, реформу которой часто выдают за образец того, как надо было поступать с теплом. Большая реформа электроэнергетики успешно завершилась: почти все игроки ввели мощности согласно договорам поставки мощности (ДПМ). Сейчас наступила пауза. Кажется, электрогенерации нужен новый толчок, новые цели?
— Во-первых, я бы это реформой не назвал, потому что, несмотря на сложную арифметику ДПМ, сама идея крайне проста: мы вам дадим деньги по особому тарифу, а вы построите новые мощности. ДПМ, несмотря на свою внешнюю атрибутику рыночных механизмов, — это государственные инвестиции. Государство определило, что и где строить, следило, чтобы это все происходило в оговоренные сроки, и за это пообещало денег. КПД таких денег невысок.
Государственные инвестиции — это последний способ модернизации. Денег в отрасли электрогенерации с каждым годом становится меньше и меньше, потребитель, наоборот, платит больше и больше.
— И где же разница между тем, что платит потребитель, и тем, что есть в отрасли?
— Ответ прост: разница пошла на оплату кредитов, за которые была проведена модернизация. Энергетики с этого ничего не зарабатывают — зарабатывают банки.
В нашей компании модернизацию мощностей можно было бы провести за существенно меньшие деньги, нежели мы потратили, сделав это по ДПМ. Например, если турбина мощностью 100 мегаватт отработала свой парковый ресурс и нет шансов его продлить, нет нужды менять ее целиком. Потому что сама турбина стоит миллиард рублей, смонтировать ее — еще миллиард, обвязать — еще столько же, плюс прочие расходы — и получается четыре миллиарда. Если у вас старая турбина совсем пришла в негодность, вы меняете ротор, заплатив 100 миллионов рублей. Все остальное менять не обязательно. Эта старая турбина с новым ротором будет работать чуть-чуть похуже, затраты там будут немножко выше, но такие незначительные отклонения совершенно точно не стоят четыре миллиарда.
— То есть мы потратили очень много времени и денег на то, чтобы построить никому не нужные мощности?
— Мы потратили много времени и денег на то, чтобы сделать важную работу, которую можно было сделать с существенно меньшими затратами.
— После возведения новой мощности появилась масса неэффективной старой мощности. Что с ней делать?
— Если вы посчитаете полный цикл затрат на эту старую мощность и сравните, сколько сейчас тратится денег на оплату ДПМ, то с удивлением обнаружите, что старая мощность во многих случаях дешевле, чем новая. Могу привести много примеров из собственной практики и других отраслей. Поверьте, вы можете прийти на промышленное предприятие где-нибудь в Европе и обнаружить там станки, выпущенные в пятидесятых-шестидесятых годах прошлого века. И ничего, работают. Новые станки работают лучше, но не окупают замены. Поэтому, пока старые не выработали свой ресурс, они вполне конкурентны.
Не должно быть такого, чтобы современные мощности становились самоцелью. Нужно, чтобы у нас электроэнергия была по возможности недорогой для потребителя, а производитель при этом мог извлечь прибыль.
Если вы посмотрите, как росла цена газа и цена электроэнергии, то увидите, что за годы ДПМ эти два параметра сильно разошлись, хотя, по идее, должны идти параллельно. Это, к сожалению, мало кто оценивает, но этот эффект самый значимый. Строить излишние мощности дорого как потребителю, так и генератору. Зачем делать вещи, которые не нужны ни потребителю, ни производителю? Давайте сделаем наоборот.
Готовимся к потрясениям
— А как это — «наоборот»?
— Человеческий гений за годы своего существования ничего не изобрел лучше рыночных механизмов. Если государство откажется от опеки отрасли, а выработает разумные рыночные механизмы, то, уверяю вас, за гораздо меньшие деньги мы сможем добиться намного больших результатов. Нашей отрасли нужно совершенно другое регулирование, основанное на иных принципах, нежели государственные инвестиции. Будет жалко, если мы просто бездумно повторим опыт ДПМ, по крайней мере, кардинально его не переработав.
— Модернизация ДПМ коснулась в основном электроэнергетики. Какие нужны механизмы для обновления теплового хозяйства?
— Электроэнергия — единый и общий рынок. Вся генерация в стране связана артериями — сетями. Генерация может работать глубоко в Сибири и покрывать потребности на Урале, так что такой рынок нужно регулировать на федеральном уровне. Тепло же — локальная история, поэтому какой-то механизм гарантированных инвестиций здесь не очень применим. С федерального уровня его только за уши притягивать.
— Насколько критическое сейчас состояние тепловой инфраструктуры в стране?
— Я думаю, ближайшая пятилетка принесет много драматических случаев. В регионах нашего присутствия я могу навскидку назвать несколько городов — наших соседей, в которых ситуация близка к критической. В прошлом году по просьбе властей мы пришли спасать Рубцовск (город в Алтайском крае с населением 150 тысяч человек. — «Эксперт»), где к тому моменту кризис теплоснабжения достиг кульминации.
А в целом по стране — по-разному. Там, где были построены большие ТЭЦ и высока доля централизованного отопления, все это худо-бедно как-то существует и просуществует без крупных потрясений еще лет пятнадцать. В городах поменьше, где не было такого большого запаса прочности, вопрос стоит остро уже сейчас. Где исторически была большая доля господдержки, дела обстоят хуже, чем там, где этой господдержки не было. Я имею в виду господдержку в широком понимании, прежде всего социальные расходы на теплоснабжение и другие ресурсы. Как только власть начинает играть в социальное государство, она тут же начинает экономить на вполне конкретных технических решениях. И это приводит к тому, что система ветшает и деградирует. Поэтому чем больше государственной политики в области ЖКХ, тем ситуация хуже.
— Можете назвать конкретные города и регионы?
— Наибольшее количество проблем, по моему мнению, в коммунальном хозяйстве Кемеровской области. Во-первых, там большая доля оплаты услуг со стороны региона, который не всегда справляется с обязательствами и пытается урезать расходы. Во-вторых, власти привыкли планировать работу на год вперед, максимум на два. Планировать на десять лет им тяжело. В результате деградация зашла уже слишком далеко, выбираться будет сложно.
— В каких городах это ощущается острее?
— Из крупных городов — в Новокузнецке. Там необходимо переложить много сетей, что обойдется в четыре-пять миллиардов рублей. Кстати, даже при таких объемах проект может быть вполне экономически эффективным. Для этого необходимо закрыть Центральную ТЭЦ и заместить ее мощностью Кузнецкой ТЭЦ. Проектом предусмотрено, что отпуск тепла с нее будет намного больше, чем сейчас, а значит, увеличение мощности обойдется очень дешево. Мешают этому только две вещи: отсутствие гарантий по тарифу и бюджетные дотации, которые составляют там от 30 до 50 процентов всей оплаты. Это убивает просто на корню любое желание инвестировать, потому что инвестор в теплоснабжение — это человек, который вкладывает деньги и через десять лет получает их обратно, а потом через десять лет получает прибыль. Это очень долгий процесс, для терпеливых людей. Но терпеливые люди хотят видеть гарантии.
Возможно, я упрощаю, но то, что в коммунальном хозяйстве бездна внутренних резервов — это правда. С другой стороны, никаких легких рецептов в ЖКХ нет, иные оценки — от лукавого. Здесь есть только тяжелые, технически и организационно сложные решения, которые действительно позволяют использовать гигантские резервы, имеющиеся сейчас в ЖКХ. Но, замечу, имеющие также тенденцию пропадать со временем: сейчас резервы есть, через десять лет их будет меньше, а через двадцать лет их не останется. Теплоснабжение — это очень тяжелые деньги: вложили десять миллиардов рублей, подождали десять лет, вернули деньги, и дальше по 500 миллионов в год начали зарабатывать, если, конечно, не ошиблись в расчетах.
— Но таких длинных денег мало.
— Деньги в стране есть. С финансовым капиталом у нас все в порядке, у государства огромные финансовые резервы, но оно считает, что у нас некуда вкладывать. А в жилищно-коммунальном секторе — непаханое поле для инвестиций. Наша компания такие направления видит. Но сегодня этот процесс очень ограничен в силу самого главного — неправильного ценообразования. Сейчас тарифы устанавливают исходя из расходов компаний. Вложив, например, десять миллиардов в надежде через десять лет их окупить, через год понимаешь, что сделал хозяйство эффективным, у тебя появилась прибыль, которую ты можешь пустить на погашение кредитов, — и тут тебе снизили тариф: «А чего ты хотел? У нас законодательство такое». И все будет по закону, и это не потому, что законы плохие, а потому что в действующем регулировании «от затрат» в принципе невозможно сделать хорошие условия для инвестора.
— Почему?
— Потому что этим воспользуется один добросовестный инвестор и еще десять аферистов. Вот вы обяжете региональные энергетические комиссии, устанавливающие тариф, включать в расходы проценты по кредитам. Завтра же господа из условных «теплоэнерго» вам нарисуют кредиты, которые взяли у себя же. И вдруг тариф у них окажется высокий, а инвестиции — бумажными. Активы же не модернизируются. Чтобы этого избежать, начинается запретительная работа — «чтобы сильно не воровали». Но тогда и возможности для инвестирования отрезаются.
Тем не менее даже в этой среде мы вложили два-три миллиарда рублей в городах своего присутствия. А можем — 15–20 миллиардов. Но мы уперлись в потолок, потому что увеличение объема инвестиций приведет к повышению тарифа за счет инвестиционной составляющей. В то же время вся страна уже много лет живет в условиях ежегодного роста тарифа с поправкой на инфляцию. Давайте закрепим этот порядок — в результате мы получим предсказуемость, а значит, возможность инвестировать дальше. Мы будем знать, что если мы заработали деньги, то их у нас не отнимут, потому что нам проиндексируют наш тариф.
Альткотельная: «за» и «против»
— Это и есть суть альтернативной котельной — устанавливаем некоторое долгосрочное значение тарифа?
— Собственно говоря, как раз по этой причине мы поддерживаем альтернативную котельную. Это гибкий закон. В некоторых городах индексации по инфляции недостаточно, а в других на перспективу лет тридцати ее вполне хватит. В результате мы сможем использовать внутренние резервы хозяйства для получения прибыли. И у инфраструктуры будет хорошее техническое состояние. И у людей будет тепло в домах. И тариф будет предсказуемым не только для нас, но и для жителей.
— Некоторые губернаторы против.
— Я думаю, что это отголоски борьбы котельных и ТЭЦ. Котельные сегодня имеют тариф намного выше, чем ТЭЦ. Замещение котельных теплом от ТЭЦ затруднено. Даже если мы прорвемся через препоны этого псевдобизнеса, построенного на установлении высоких тарифов, ТЭЦ сэкономит расходы и, соответственно, получит снижение тарифа в следующем году. И, спрашивается, ради чего мы будет заниматься оптимизацией?
Сегодня созданы тепличные условия для котельных, но рано или поздно это закончится. Дешевый, выгодный источник побьет конкурента с его высокой ценой. Чтобы этому процессу придать реальную законодательную основу, нам нужно, чтобы сэкономленные средства остались у ТЭЦ.
Чувствуя это, владельцы сетей или котельных всячески противятся такому развитию событий.
— Не вижу плохого в том, что при переделе рынка дорогой источник замещается дешевым.
— Даже если потребитель ничего не получает с экономии, выиграет вся система. Вместо котельных или сетей, которые ходят с протянутой рукой и все время норовят выбить какие-то дотации, город получает надежного партнера, который держится за свой бизнес, платит налоги и является стержнем, вокруг которого может развиваться система теплоснабжения. И если мы создадим такой механизм, то у нас очень многое в тепловой отрасли начнет меняться, и только к лучшему.
— То есть закон об альткотельной решит все проблемы?
— Я далек от мысли, что альтернативная котельная решает все проблемы. Я думаю, что закон позволит решить не более, условно говоря, трети имеющихся проблем. Когда альтернативную котельную рассчитывали, то все-таки жадничали и расчетный тариф устанавливали меньше, чем он на самом деле нужен. Если инвестор действительно решит построить новую котельную, то за десять лет она не окупится даже с тарифом альткотельной. Для больших городов, где есть ТЭЦ, это не актуально, а для небольших поселков, где деградация системы теплоснабжения зашла достаточно далеко, тарифа альткотельной будет недостаточно. Но в любом случае, чем раньше мы примем этот закон, тем меньше будет у нас опасностей в таких поселках.
— Оппоненты альткотельной, апеллируя к расчетам Высшей школы экономики, говорят: приняв такой закон, мы создадим ситуацию, когда стоимость тепла, например, в том же Красноярске вырастет в два с половиной раза, до четырех с половиной тысяч рублей за гигакалорию. Это так?
— Я даже не хочу вдаваться в подробности, как они считали. Это вопрос о сферическом коне в вакууме. Если все станции в Красноярске взлетели на воздух и нам нужно строить новые, какая цена будет у гигакалории? Уверяю вас, она будет даже больше, чем четыре с половиной тысячи рублей. Но станции-то никуда не исчезнут. В реальности там не нужно ничего строить заново. Я практик, а не теоретик, и скажу, что рост тарифа в Красноярске после принятия закона об альткотельной будет ноль процентов.
— Тем не менее ваш бизнес — естественная монополия. Что вас удержит от поднятия тарифов?
— Все просто. Давайте заключим регуляторное соглашение с властью, в котором укажем, что понижающий коэффициент к цене альтернативной котельной будет, например, 0,5. Так, чтобы он соответствовал сегодняшнему уровню тарифов.
— Ну хорошо, завтра принимаем закон об альткотельной. Сколько времени потребуется, чтобы привести российскую систему теплоснабжения к европейскому уровню?
— Нисколько, потому что в Европе идеология иная и не надо европейские страны брать за образец. Там огромные тарифы. В той же Дании конкурентная среда, там все здорово, — но вы представляете, сколько денег нужно инвестировать в строительство тепловых сетей, чтобы обеспечить конкурентную среду? Это неимоверные вложения, которые приводят к тому, что люди платят сумасшедшие деньги за тепло. Естественная монополия намного дешевле по своим расходам, а значит, менее накладна для жителей. И цель наша не с Европой сравняться, наша цель — чтобы люди имели недорогое надежное тепло, без аварий, а новые потребители без проблем подключались к сетям.
Законодательные гарантии позволят добросовестным инвесторам решать сложные задачи, рассчитанные на длительный срок. А раз так, то мы в состоянии будем обеспечить именно те условия, выполнения которых от нас ждет потребитель: надежность, относительно недорогое тепло и возможность подключения к нашим сетям.
Рубцовский эксперимент
— Монополия может диктовать свою волю: или будет по-моему, или я сейчас все бросаю и закрываю станцию.
— В тепле нельзя просто взять и закрыть станцию на ключ. Муниципалитет тут же введет режим чрезвычайной ситуации, откроет и будет снабжать теплом. Поэтому эта гипотетическая ситуация невозможна.
Возможна другая ситуация, когда люди, понимая, что здесь прибыли не будет, пытаются заработать хоть что-нибудь. Выжимают из системы последнее, а затем говорят муниципальным властям: а теперь берите этот металлолом, пользуйтесь. Так, например, произошло в Рубцовске. Там можно музей устраивать — до какого состояния люди умудрились довести энергетику.
— Что вас заставило туда прийти?
— Прежде всего социальная ответственность. Не такие уж великие деньги мы видим там в качестве заработка — при нынешней перспективе риски несравнимо выше. Два года приводить систему в порядок, вложить два миллиарда рублей, с учетом процентов по займам нам потребуется 12 лет работать, чтобы вернуть инвестированный капитал, — это не самое экономически интересное занятие. Но другого выхода нет. Мы реально понимали и понимаем, что никто, кроме нас, с этим не справится.
Было много разных вариантов технических решений, как спасать город. В итоге пришли к тому, что нужно излишние мощности закрыть, а оставшиеся развивать и держать в более или менее приличном состоянии. Тогда денег, которые собираются за отопление, как ни удивительно, будет хватать. А если поднять немножко тариф, то даже хватит на инвестиции.
Но только нужно понимать, что вопрос о закрытии источника тепла хорошо выглядит в кабинете. Попробуйте прийти к человеку, который принимает решение, и добиться от него этого решения. Он скажет: «Да вы что? Зачем мне эти трудности?» Представляете, какие возникают технические проблемы и какой нужно квалификацией обладать, чтобы минимизировать возникающие риски? Ни один чиновник просто на это не согласится: дескать, пусть это делает кто угодно, но только не он.
У нашей компании есть вера в свои силы, у нас есть политическая воля для принятия решений, мы можем мобилизовать и финансовые ресурсы, у нас есть и свои строители, специалисты по котельному оборудованию, по турбинам, по тепловым системам. В общем, технически оказалось, что ситуация в Рубцовске — это решаемая задача, но, кроме нас, этого никто не сделает: программа слишком масштабна, она требует высокой квалификации.
Выгода не в сетях
— То есть главное в подходе СГК — переконфигурация систем централизованного теплоснабжения, чтобы вся система стала работать эффективнее?
— Все очень просто. Основные затраты в теплоснабжении — это не топливо. В основном деньги идут на содержание источников, которых много, и все они затратны. Советские инженеры любили строить огромное количество теплоисточников, непонятно для чего. Рациональная же практика: нужен вам источник — вы построили, причем той мощности, которая сейчас требуется, а не с запасом на сто лет. Советский Союз построил больше, чем нужно.
Кроме того, за последние двадцать лет многие поставили себе пластиковые окна, промышленные предприятия уменьшили объемы производства, теплопотребление начало резко падать… И сейчас в стране нет города, в котором не было бы двукратного запаса мощности. Это значит, что наши граждане и предприятия содержат этот двукратный запас. И здесь сумасшедшие резервы для экономии средств, особенно в угольных регионах. Угольные станции намного сложнее, чем газовые. И мы, сокращая их количество, находим очень большие резервы внутри самой системы теплоснабжения. Загрузка оставшихся начинает расти, и они эффективнее работают. Но просто закрыть станцию нельзя — нужны миллиардные вложения в сети, и эти миллиардные вложения будут отбиваться очень медленно.
— Теплосети окупаемы сами по себе или лишь через рост эффективности всей системы?
— Вложения в сети не окупаются никогда. Если вам говорят: вот мы сейчас положим трубы с теплоизоляцией, у нас будут меньше потерь, и мы получим экономический эффект — это ерунда. Такие проекты окупаются сотню лет. При избытке мощностей на источниках нет смысла форсировать замену сетей. Нужно просто планомерно перекладывать изношенные трубы и менять их на новые, с теплоизоляцией, и так лет двадцать. Тогда у вас система теплоснабжения начинает довольно прилично экономить затраты на свое содержание. В долгосрочной перспективе это, в принципе, тоже играет, потому что тогда можно еще дополнительно сократить количество теплоисточников и на этом дополнительно заработать.
Но сегодня низко висящие плоды — это исключение лишних источников. Кроме этого, не надо забывать о связи с рынком электроэнергии: развивая теплоисточники, мы можем иногда рассчитывать на прибыль в электрике. Одним словом, если создать нормальные условия в отрасли, мы сами будем развиваться в нужном направлении, строить то, что действительно нужно потребителю. Если же пытаться это решать государственными инвестициями, то вы получите странные технические решения, которые будущим поколениям будет очень тяжело объяснять.
Если мы вернемся к началу нашего разговора о программе ДПМ — да, инвестиций было много, обновили огромное количество гигаватт. А экономическую эффективность кто-то просчитывал? Относительно разумно было потрачено меньше половины, остальное — по принципу «деньги дают — давайте, будем инвестировать». Тем не менее я убежден, что российская энергетика доказала свою зрелость и готовность действовать без лишней опеки и контроля. Услышать наши самые насущные пожелания, как в случае с тарифом альткотельной, дать немного свободы, проявить доверие — и уже через пять-семь лет мы существенно изменим ситуацию к лучшему. Большинство нынешних вопросов станут неактуальными, и мы будем с улыбкой вспоминать, с какой страстью их обсуждали.
