Константин Богомолов после перерыва на смешного Вуди Аллена, пьесу которого он поставил на малой сцене МХТ, возвращается к прославившему его театру шоковой психотерапии. В этот раз он обратился к пьесе Евгения Шварца, успевшей обрасти смыслами и разошедшейся на цитаты. Ланцелот Шварца, который пришел дать волю людям, не слишком в ней нуждавшимся, не теряет надежду до самого конца. «Все будет прелестно», — обещает победитель дракона. Ланцелот Богомолова многолик: вот он приходит в дом Шарлеманя в облике уверенного в себе шестидесятника с гитарой, на которой наигрывает «Губы окаянные» из «Пяти вечеров» Никиты Михалкова, и даже выглядит как Станислав Любшин в роли Ильина — на нем тот же темный свитер, надетый поверх белой рубашки. Чтобы подчеркнуть принадлежность к эпохе шестидесятых, на большом экране его изображение транслируют в черно-белой гамме. Этапами его большого пути к победе над драконом станут образы напыщенного солдафона и в конце концов шоумена в обтягивающем трико, который едва узнаваем и песню про «Губы окаянные» способен только мычать. Дракон менее разнообразен. Главного спикера его трех голов играет Игорь Верник, загримированный под бровастого генсека. Две другие головы: женщина и мальчик — так и остаются безмолвными.
Богомолов по-прежнему внедряет в свои спектакли элементы эстрадного шоу. Внимание зрителей в ключевых моментах спектакля режиссер пробуждает поп-музыкой, концентрирующей в себе необходимые ему эмоциональные и смысловые ассоциации. Вместо привычных телевизионных мониторов над сценой растянут один огромный экран, куда транслируется изображение с двух камер, расставленных по сторонам сцены. Визуальный ряд спектаклей Богомолова по сравнению с «Карамазовыми» и «Юбилеем ювелира» на порядок усложнился. Помимо актерских крупных планов в них появились инсталляции. Основная — лик Иисуса Христа, которого играет тот же актер, что и Ланцелота. Она отсылает нас к спектаклю Тимофея Кулябина в «Красном факеле», поставившего «Коварство и любовь» Шиллера без декораций на фоне экрана, на котором на протяжении всего сценического действия зритель наблюдает лицо человека в терновом венце. Кулябин создал свой спектакль на следующий год после того, как «Коварство и любовь» в постановке Льва Додина был признан на фестивале «Золотая маска» лучшим драматическим спектаклем большой формы. Кулябин в пику психологически достоверному Додину вывел на сцену непрофессиональных актеров и живую собаку. Богомолов не устоял от искушения использовать и этот прием. Обошлось без собаки, но отдельные реплики актеры произносят в обыденной антитеатральной манере.
Богомолов в сценическом действии добивается мерцающего смысла: что-то происходит, но что именно, до конца понять нельзя. Фразы, иногда всплывающие на экране, ничего не объясняют — они часть инсталляции и воспринимать их следует именно так: «Смерть и бриллианты — лучшие друзья девушек» — это, по-видимому, отзвук реплики бургомистра «Скромность и прозрачное платье — лучшее украшение девушки». А вот высветившаяся фраза «Жизнь — пошлость в глазах умирающего» только еще больше все запутывает. Сцена диалога между бургомистром и его сыном Генрихом, разыгранная Олегом и Павлом Табаковыми, и та выглядит как инсталляция. В этот момент они одновременно и воспринимаются как персонажи истории, рассказываемой Богомоловым, и остаются самими собой: отцом и сыном, обменивающимися хрестоматийными фразами: «Ну а теперь скажи мне правду…» — требует Генрих. «Я сам себе не говорю правды уже столько лет, что и забыл, какая она, правда-то», — отвечает ему бургомистр. Но этого Богомолову недостаточно, чтобы расквитаться с советским призрачным раем. Он подкидывает в огонь еще и текст Ницше: «Здесь у каждого в венах пенится гнилая и бледная кровь: плюнь на большой город, на эту огромную свалку нечистот, где бурлит и пенится грязная накипь!» — говорит Дракон словами беснующегося шута. У Ницше Заратустра затыкает ему рот: «Зачем жил ты так долго в болоте, что и сам сделался лягушкой и жабой?» У Богомолова яростный монолог дракона повисает в воздухе — кто же его заткнет? Он же дракон.
