Мировые медиа следили за предвыборной кампанией в Нидерландах с усердием, явно избыточным для рядовых парламентских выборов в не самой заметной стране. Секрет избыточности прост: всех интересовало, продолжат ли добрые голландцы ряд, начатый брекзитом и Трампом, — ряд волеизъявлений, в которых избиратель вопиюще антимейнстримным образом предпочитает глобализму нечто вроде национализма. В нынешнем случае такое «нечто» могло оказаться весьма свирепым: выигрывать выборы собралась Партия свободы (ПС), глава которой Вилдерс обещал закрыть голландскую границу и все мечети в стране, а заодно запретить Коран. Всеобщий интерес подогревался прогнозами местных социологов. В Британии и Штатах их коллеги дали маху, уверенно пророча победу глобализма-мультикультурализма, — здесь столь же уверенно говорили о победе ПС. Но правые, хотя и увеличили своё присутствие в парламенте, заняли лишь второе место, заметно отстав от правоцентристской партии нынешнего премьера Рютте. Премьер ликует: «Нидерланды сказали “стоп!” неправильному популизму». Сформулировано на редкость точно: избиратели и вправду выбирали между разными изводами популизма. И даже если вариант ПС, не сумевший одержать победу, и вправду нехорош, из этого никак не следует, что другие варианты многим лучше.

Прежде всего, надо признать очевидное: победить ПС системным силам удалось лишь с помощью не самого честного приёма — перехватив у Вилдерса и повестку, и (пусть не буквально) лозунги. В Нидерландах, как и в любой стране, множество серьёзных проблем, но ключевой на нынешних выборах бесспорно была одна: проблема культурной идентичности государства — то есть именно та, на которую с самого начала ставил Вилдерс. Партия нынешнего премьера и остальные партии правительственной коалиции ответственны за проведение той миграционной политики, против которой ПС восстаёт, но для победы в выборах им пришлось нарядиться собственными антагонистами — и устроить «борьбу с турками». Приравнивание Корана к «Майн кампф» — это неправильный популизм, ладно; а несуразный, почти карикатурный скандал с турецкими министрами — это, что ли, правильный популизм? И ведь понятно, что право- и просто центристские партии, которые по результатам выборов сформируют правительство, никаких перемен в привычную политику вносить не собираются. Со Стамбулом так или иначе замирятся, да и забудут всякую борьбу с понаехавшими, как кошмарный сон. Избирателя, поверившего, что начальство менять незачем, поскольку нынешнее начальство и само умеет бороться с кем надо, попросту надули. Так что радость по поводу остановленной наконец голландцами волны популизма едва ли обоснованна.

На самом деле урок обсуждаемых выборов сложнее. Самая высокая за много лет явка (более восьмидесяти процентов) показала, что интерес избирателей к комплексу проблем, связанных с мигрантами, необычайно велик. И решать эти проблемы избиратель склонен радикально — во всяком случае, молодой избиратель, который наиболее охотно голосовал за крайне левых и крайне правых. Характерно, что в обоих крупнейших городах страны партия действующего премьера проиграла: в Амстердаме на первом месте зелёные, в Роттердаме — ПС. Ныне проводимая политика, таким образом, устраивает людей всё меньше; надо её менять — неизвестно только на что. Серьёзно просчитанных вариантов никто так и не предложил.

Вопрос ведь и вправду неимоверно труден. В самый разгар миграционного кризиса 2015 года Умберто Эко счёл нужным и возможным сформулировать проблему так: то, что мы сегодня видим в Европе, — это пока ещё иммиграция или уже миграция? Если это ещё иммиграция, то она подлежит политическому контролю: её можно пытаться как-то сдерживать, прибывающих людей можно пытаться держать в гетто того или иного типа, и так далее. Если же это миграция, то надо прекратить никчёмную суету и тонуть, потому что остановить миграцию нельзя, политическому контролю она не подлежит — неизбежна большая кровь. И чтобы этой большой крови было всё-таки поменьше, остаётся только изо всех сил проповедовать толерантность. Синьор Эко прямо не указал, среди кого её надо проповедовать, но явно имел в виду принимающую сторону — тех, кто живёт в Европе сейчас. Такое вот веселье. Можно спорить, верно ли ныне покойный автор описал выводы из обоих возможных ответов на свой вопрос; но постановка-то вопроса бесспорна.

Ведь демографическое давление нарастает. В середине прошлого века на слаборазвитом и бедном Юге жило всего вдвое больше людей, чем на развитом и богатом Севере (к которому, напомню, относимся и мы). К 2000 году соотношение возросло до четырёх к одному. К середине нынешнего века станет шесть к одному. Учтём ещё, что телевидение и интернет всё нагляднее показывают бедному Югу, насколько он беден в сравнении с местами, где реки текут млеком и мёдом, — и всё доходчивее разъясняют, как в такие места добираться. Поэтому вполне разумно спрашивать, когда сотни тысяч ежегодно прибывающих в Европу людей перерастут в миллионы, а там и в десятки миллионов; можно спрашивать, в каких формах и где именно будет прорываться это самое демографическое давление; но спрашивать, вероятно ли такое развитие событий, уже очень странно. Оно больше чем вероятно. Однако на таком — в полном смысле слова историческом — уровне проблему практически не обсуждают.

Хуже того, её замалчивают. Я видел официальный прогноз ООН, сделанный лет десять назад. Он пророчил, что чистая миграция с Юга на Север, во всём периоде наблюдений быстро возраставшая, году в 2010 выйдет на краткий максимум, а уже к 2015 году быстро дунет вниз — почти до нуля к концу столетия. Почему? А нипочему. Потому что так всем спокойнее. Не только в Нидерландах, все на свете политики думают о текущем дне, в лучшем случае — о краткосрочной перспективе. Уже про послезавтра им решительно нечего сказать. Всем: и неправильным популистам, и правильным, и даже тем, кто абсолютно уверен, что вообще нисколько не популист.