В понедельник 20 марта должно было состояться Общее собрание Российской академии наук (РАН), на котором предстояло выбрать президента академии. К тому времени избирательная кампания длилась уже три месяца. Были выдвинуты три кандидата: Владислав Панченко, Александр Макаров и Владимир Фортов. Академик Панченко — директор Института проблем лазерных и информационных технологий (ИПЛИТ) РАН и одновременно директор Института молекулярной физики РНЦ «Курчатовский институт». С 2008 года Владислав Панченко — председатель совета Российского фонда фундаментальных исследований. Академик Макаров — директор Института молекулярной биологии им. В. А. Энгельгардта. Академик Фортов — действующий президент РАН и директор Объединенного института высоких температур РАН.
Однако выборы не состоялись: все три кандидата объявили в самом начале Общего собрания, что они снимают свои кандидатуры и призывают собрание отложить выборы на полгода, обосновывая свой поступок неурегулированностью некоторых элементов выборной процедуры. Заявление академиков вызвало недовольство собрания, но сделала перенос выборов неизбежным. После некоторых обсуждений собрание приняло обращение к правительству с просьбой, во-первых, перенести выборы на ноябрь, чтобы исправить Устав и Положение о выборах, и, во-вторых, продлить на этот срок полномочия действующих президента и президиума РАН. Фортов просил вопрос о его полномочиях в постановление не включать, так как договоренность между кандидатами предусматривала и его отставку, но собрание решило по-своему. Правительство утвердило перенос выборов, почему то не продлило полномочия президиума, а в отношении Фортова поддержало его просьбу об отставке и назначило исполняющим обязанности президента РАН вице-президента Валерия Козлова, хотя, как говорят, ему это уже предлагали на собрании, но он категорически отказался. А пока ходят слухи, что до выборов дело не дойдет и президента РАН будет впредь назначать президент России. Но не будем гадать, а подождем ноября.
Не будем гадать и о том, что и кто стоит за этой интригой, хотя заявленная причина — недоработанность выборных документов — прямо скажем, не выглядит убедительно. Это хорошо видно на примере статьи в «Российской газете» известного экономиста и публициста Никиты Кричевского, в которой сформулированы основные претензии к РАН и ее документам, и которая в лучшем случае полна просто прямых передержек.
В любом случае эта интрига не красит тех, кто за ней стоит. Академическое сообщество России, большинство которого составляют и выдающиеся, и просто крупные ученые и специалисты, не заслуживает такого к себе отношения. Как сказал академик Геннадий Месяц, «мы являемся свидетелями того, как из нас, патриотов, делают врагов нации. Почему, ведь мы же не диссиденты?» И это действительно вопрос.
Попробуем, однако, разобраться, есть ли объективные причины кризиса РАН, или, точнее, всей научной сферы России, которые и порождают борьбу вокруг поста президента академии.
Истоки проблемы
Российской академии наук скоро исполнится 300 лет, но в том виде, в котором она досталась современной России, она сформировалась в советское время. Судя по обсуждению в СМИ и социальных сетях, до сих пор не все поняли, что под словосочетанием «Академия наук» в советское время понимались два связанных между собой, но разных института. Первый — самоуправляемое собрание собственно академиков и членов-корреспондентов, то есть людей, избираемых в состав академии за особые заслуги в развитии наук. Второй — совокупность научных учреждений, которые управляются собранием академиков, или, скорее, аппаратом академии под контролем собрания академии и ее президиума. Вот почему упреки в адрес академии, что она состоит из стариков, а науку должны делать молодые, несостоятельны. Во-первых, потому, что в разных науках возраст творческого расцвета различен. В одних выдающиеся достижения удел молодых, в других — опытных. Во-вторых, потому, что собрание академиков как таковое науку никогда не делало, а в силу опыта и заслуг его членов выступало своеобразным экспертным центром правильности выбора направлений и организации научных исследований. А науку делали сотрудники научных учреждений, по большей части молодые. А поскольку значительная часть академиков работало не в академических институтах, а в различных отраслевых институтах и КБ, то такое сочетание позволяло, в числе других факторов, обеспечивать влияние запросов промышленности на исследования академии.
При этом размах научных исследований в Академии наук в Советском Союзе соответствовал размаху претензий Советского Союза на интеллектуально лидерство в мире: от расшифровки письменности майя до происхождения Вселенной. Это был поистине имперский размах. Таким же масштабом научных исследований, по большому счету, могли похвастаться только Соединенные Штаты, при том что объем затрат на науку в США всегда был значительно выше, чем в СССР даже в эпоху его расцвета. Как отмечал покойный академик Людвиг Фаддеев, один из основателей современной математической физики, «Академия наук оказалась для Советского Союза и для современной России исключительно удачной организацией, потому что позволила вести исследования на самом высоком уровне в очень многих областях науки при финансировании на порядок меньше, чем в США, — даже во времена Советского Союза, не говоря уже про наше время», причем именно за счет концентрации ресурсов (см. «Другой академии у нас нет», «Эксперт» № 5 за 2010 год).
Но главным было то, что в Советском Союзе академия была не просто научным учреждением, а вершиной достаточно стройной и логичной, говоря современными словами, инновационной системы. За Академией наук были закреплены фундаментальные исследования во всех науках, а прикладные — за так называемой отраслевой наукой, совокупностью научных учреждений, подчинявшихся отраслевым министерствам. Отдельно существовал небольшой сектор вузовской науки. Координирование научной деятельности осуществлялось Государственным комитетом СССР по науке и технологиям (ГКНТ СССР).
Когда рухнул Советский Союз, эта система была разрушена. Подавляющая часть наукоемких промышленных предприятий в лучшем случае лишилась средств и влачила жалкое существование, в худшем — просто была уничтожена. А прикладная наука была лишена государственных средств под предлогом, что ее заказчиком должна выступать промышленность, у которой средств не было. В результате значительная часть учреждений прикладной науки, НИИ и КБ, за исключением некоторой части оборонной, тоже канула в вечность.
Академия наук, которой все же оставили определенное, хотя и нищенское, финансирование, оказалась в институциональной пустыне и в определенном смысле попала в историческую ловушку: академия великой империи неожиданно для себя стала академией третьестепенной страны.
В этой ситуации и институты академии, и отдельные научные сотрудники пытались выживать самостоятельно. Значительная часть научных сотрудников, включая самих академиков, нашли себе применение за границей или просто поменяли род занятий. Можно сказать, что за счет внешней и внутренней интеллектуальной эмиграции академия практически потеряла два поколения. А многие из оставшихся здесь вливались в международные коллаборации, работавшие на американские или европейские гранты, то есть тоже были далеки от решения российских проблем, даже если эти коллаборации были нацелены на решение практических задач. Тем не менее, надо отдать должное руководителям многих институтов академии, которые, проявляя чудеса предприимчивости, находили возможность и привлекать международные гранты, и зарабатывать средства для научной работы, организуя околонаучный бизнес, чтобы сохранить, по крайней мере, ядро своих институтов.
Все это не могло не ослабить внутрикорпоративную солидарность академиков и сотрудников РАН. Вот почему реформа 2013 года, вызвавшая общее неприятие академии, не привела к серьезным протестам. Люди не чувствовали себя связанными с академией как институтом. На митинги выходило от силы две-три тысячи человек, в то время как только в Москве и Московской области работает несколько десятков тысяч сотрудников академии, а члены руководства РАН вообще на них не приходили. Как сказал один из ее сотрудников, «нам не привыкать, выплывем. А в крайнем случае уедем. У всех серьезных людей там есть позиции».
Зигзаги реформы
Конечно, такую ситуацию — академия в институциональной пустыне — вряд ли можно считать нормальной, ее нужно было вписывать в современные реалии. Особую активность со своими предложениями по реформе Академии наук проявил Дмитрий Ливанов, еще будучи ректором МИСиСа. В частности, он с коллегами опубликовал в нашем журнале две статьи, обозначившие претензии к академии и вектор возможной реформы, который, собственно, и начал реализовываться, когда Ливанов стал министром образования и науки (см. «Шесть мифов Академии наук», № 48 за 2009 год; «Верните действенность науке», № 38 за 2011 год). Основной претензией была низкая научная активность сотрудников академии, особенно самих академиков. По существу, предлагалось создать новую систему организации фундаментальной науки в России, конечной целью которой должно было стать перемещение фундаментальной науки в университеты и превращение РАН в клуб заслуженных людей. Эти предложения, конечно, не решали главной проблемы фундаментальной науки в России — ее изолированность от текущих проблем, говоря советским языком, нужд народного хозяйства и научно-технического развития страны. Возможно, именно это послужило в дальнейшем одной из причин отставки Ливанова. Но, надо признать, что и академическое руководство не озаботилось формированием каких-либо предложений по решению этой проблемы.
Реагируя на это молчание академии, «Эксперт» в сентябре 2011 года опубликовал в известном смысле провидческую статью «РАН дождется эффективных менеджеров» (см. № 38 за 2011 год), в которой мы писали, что, может быть, руководству академии «стоит спуститься с академического олимпа и предложить свою “дорожную карту” инновационной России до 2020 года, в которой новое место академии будет четко прописано. Иначе этим займутся эффективные менеджеры, в разговоре с которыми употребление словосочетаний вроде “научной школы”, “этоса научного сообщества” или, скажем, “красивой теории” только подтвердит их худшие опасения относительно неизбывного стремления яйцеголовых уродовать финансовую гармонию».
Что и произошло в 2013 году, когда в результате реформы РАН ее разделили, передав управление научными институтами Федеральному агентству научных организаций (ФАНО), и оставив за собранием академиков функцию согласования программ научных исследований и распределения финансовых ресурсов. Одновременно в состав РАН влили членов сельскохозяйственной и медицинской академий, сугубо прикладных, тем самым фактически уничтожив ее фундаментальный характер.
Можно сказать, что старой императорско-советской академии в России больше не стало.
Как мы отметили выше, одной из целей реформы, как ее понимал Ливанов, было перемещение фундаментальной науки в университеты. Другой «фишкой» реформы по Ливанову должен был стать переход от финансирования институтов к финансированию успешных лабораторий. Такая реформа грозила дальнейшим отрывом фундаментальной науки от нужд страны.
В своей статье на «Эксперт Online» академик Александр Кулешов написал: «Пропагандируемая министром Ливановым идея опоры на научные лаборатории как основную движущую силу прогресса выглядит привлекательной только для тех, кто никогда и ничего не делал для практики и на практике. Эта форма хороша для международного сотрудничества, но не более того. С государственной точки зрения это порочный подход, который раз и навсегда лишит возможности концентрировать научные ресурсы на действительно критических для страны направлениях. Или господин Ливанов думает, что можно создать бомбу или космический щит на базе лабораторий?! Все предлагаемое хуже, чем преступление, — это ошибка, смертельная для российской науки, а вслед за ней и для остатков российской высокотехнологической индустрии»*.
В 2016 году, продавив реформу и дождавшись ее фактического осуществления, Ливанов был отправлен в отставку. И сразу после этого направление реформы кардинально изменилось. О передаче фундаментальной науки в университеты забыли, тем более что обещанных успехов университеты, несмотря на существенные финансовые вливания, так и не продемонстрировали, а где продемонстрировали, то с опорой на дружественные институты РАН. Забыли и о программе опоры на лаборатории. ФАНО взяло курс на реструктуризацию академии путем слияния ее отдельных институтов в научные центры. То есть от разукрупнения перешли к укрупнению.
И эта работа идет нарастающим темпом, несмотря на недовольство существенной части академической общественности. Как сообщает ФАНО, по состоянию на март 2017 года общий портфель комплексных исследовательских центров, создаваемых на базе академических институтов, уже насчитывает 74 интеграционных проекта. Участие в них принимает 327 научных учреждений.
Прямо скажем, такие зигзаги реформы без внятного объяснения причин не вызывают у академической общественности энтузиазма. Хотя слияние институтов все-таки легче перенести, чем их предполагавшееся раздербанивание.
Справедливости ради отметим, что, несмотря на все эти зигзаги, до 2014 года финансирование науки в России, в частности институтов РАН, подведомственных ФАНО, постоянно увеличивалось, росли научные фонды, выделялись так называемые мегагранты.
Но все это — ни реформы, ни финансовые вливания — не решало и не решает институциональной проблемы: системы транслирования знаний и достижений от фундаментальной науки к прикладной и дальше на производство так и не создано.
Возможно, в осознании этого факта и кроется причина постоянного недовольства академией, которое, безусловно, стоит за зигзагами реформ и странными манипуляциями выборами. Осознание есть, и давно, а решения так и не найдено.
Экспертиза…
В соответствии с законом 2013 года основными целями деятельности новой академии были определены: 1) проведение и развитие фундаментальных научных исследований и поисковых научных исследований, направленных на получение новых знаний о законах развития природы, общества, человека и способствующих технологическому, экономическому, социальному и духовному развитию России; 2) экспертное научное обеспечение деятельности государственных органов и организаций.
Выполнение первого пункта сразу же было сделано невозможным в результате передачи институтов РАН в ведение ФАНО. Проводить самостоятельные научные исследования без соответствующей материальной базы могут, возможно, математики и некоторые гуманитарии.
В последнее время именно второй пункт стал рассматриваться как главная цель и задача академии. Возможно, многим кажется, что провести экспертизу — это как написать рецензию на книгу. Но выполнение научной экспертизы серьезных проектов при обманчивой простоте, во-первых, требует участия большого количества специалистов, одних академиков для этого недостаточно, а все специалисты всё в том же ФАНО, а во-вторых, экспертиза часто требует серьезной материальной базы. См. пункт. 1. И это еще один уголок академической институциональной пустыни.
А вы, Штирлиц…
23 ноября президент России Владимир Путин провел заседание Совета по науке и образованию, на котором была представлена Стратегия научно-технологического развития России до 2035 года. Но СМИ больше уделяли внимание не этому документу, а казусу, который случился на этом заседании, когда Путин проявил недовольство академией и лично Фортовым за то, что вопреки его обращению к чиновникам воздержаться от участия в выборах новых членов государственных академий наук академия избрала в свой состав нескольких таких персон.
Но на самом деле не этот казус определил ход заседания. Фортов был единственным, кто покритиковал стратегию за то, что, по его мнению, в ней не отражена роль фундаментальной науки, и с этим, пожалуй, можно согласиться. Зачем тогда академия? В стратегии действительно сделан упор не на развитие науки как таковой, а на ее прикладные результаты. В ней сказано: «В ближайшие 10–15 лет приоритетами научно-технологического развития Российской Федерации следует считать те направления, которые позволят получить научные и технические результаты и создать технологии, являющиеся основой инновационного развития внутреннего рынка продуктов, устойчивого положения России на внешнем рынке…». Это безусловно важно, но технологии, которые мы хотим создавать, без непрерывного развития фундаментальной науки рано или поздно попадут в тупик, из которого их придется извлекать с помощью уже науки иностранной, если вообще это удастся.
Институциональная пустыня пока оказалась непреодоленной.
