Лев Додин — один из немногих режиссеров, кто может себе позволить максимально глубоко погрузиться в материал пьесы. При этом погружается он не один, а с актерами, которые отправляются вместе с ним в путешествие к очередному драматургическому или прозаическому шедевру. По словам самого Додина, спектакль был задуман пять лет назад, репетировали его год, а потом он работал над ним вместе с актерами еще год, прогоняя спектакль перед каждым новым показом. Но, как говорит режиссер, этого недостаточно: Шекспира можно репетировать бесконечно, при этом, как мы понимаем, репетиционный процесс превращается из привычного натаскивания актеров на придуманные драматургом образы, с поправкой на режиссерское видение, в глубинное исследование себя и эпохи. С учетом того, что для Додина это первое обращение к пьесе, которую он определяет как одну из вершин мировой драматургии, справился он с ней в сравнительно короткий срок.

Это еще один спектакль из тех, где главные роли исполняет великолепная троица: Ксения Раппопорт, Елизавета Боярская и Данила Козловский. Все — ученики Додина, все — востребованные кинематографом артисты. Ранее в их творческой биографии на той же сцене были «Коварство и любовь» и «Вишневый сад», где они так или иначе отыгрывали любовный треугольник. В «Гамлете» Раппопорт играет Гертруду, Боярская — Офелию, Козловский, разумеется, Гамлета. Казалось бы, здесь нет места треугольнику, но намек на него все равно остается. Спектакль начинается со страстного танго Гертруды и Гамлета, что дает повод интерпретировать сюжет пьесы во фрейдистском ключе. Гамлет жаждет убить Клавдия не только из чувства мести — он еще и ревнует к нему мать. Монолог «Быть или не быть» он произносит после секса с Офелией, которого нам не показывают, но мы о нем догадываемся. И сразу после этого у нее появляются первые признаки помутнения рассудка.

Лев Додин принципиально отметает все предположения о том, что он ставит спектакли специально под этих актеров, видимо, предполагая, что его подозревают в попытке добиться таким образом легкого зрительского успеха. Его опасения нельзя отрицать — московские показы «Гамлета» вызвали ажиотаж: желающих попасть на них было куда больше, чем способен вместить зал Мастерской Петра Фоменко. Но Додин настаивает на своем: они всего лишь актеры, очень хорошо подходящие для этих ролей. Режиссер поместил их в сценическое пространство, лишенное каких бы то ни было намеков на время и место. Это происходит здесь и сейчас. Бόльшая часть действия, как это было и в «Вишневом саде», вынесена в зрительный зал и на авансцену. Гамлет мечется между рядами и там же играет на флейте. Как и в «Вишневом саде», актер демонстрирует свои музыкальные способности. Если в спектакле по чеховской пьесе он пел «My Way» из репертуара Фрэнка Синатры, то в этот раз играет на флейте. Но почему бы и нет? Если Гамлет до сих пор этого не делал, это не означает, что не стоит и начинать.

Додин сократил пьесу до такой степени, что ее удалось сыграть без антракта. Он выбрал только те фрагменты и тех персонажей, которые его по-настоящему заинтересовали. Этого режиссеру показалось мало, и он привнес в спектакль еще и новый способ убийства персонажей. Некоторые из них, включая Полония и Офелию, умирают насильственной смертью, упав с колосников. И хотя все сопутствующие этому фразы произносятся, смерть выглядит здесь намного непригляднее. Додин усиливает это чувство внутреннего раздражения, возникающее у зрителя, с помощью звука: по ходу действия сцену, в самом начале с зияющими дырами, с шумом застилают деревянными перекрытиями. Персонажи один за другим исчезают под ними, вдоволь перед этим настрадавшись, очередной настил захлопывается за ними, как крышка гроба, и мы видим наконец чистое белое пространство сцены, на которую выносят телевизор, на экране — Фортинбрас, читающий монолог, в костюме и в галстуке. Одна эпоха ушла, другая — пришла. Но так ведь было всегда. Ощущение «вывихнутого» времени нас не покидает. Что ж так переживать по этому поводу?