Происшествия в Сирии, так или иначе связанные с применением химического оружия, — происшествия как реальные, так и фейковые, — опасно множатся. Помимо прямого вреда от каждого из них нарастает и вред кумулятивный. Действительно страшная тема входит в повседневный обиход и забалтывается; стороны швыряют друг в друга обвинения в использовании отравляющих веществ или потворстве таковому использованию с такой милой непосредственностью, будто это какая-то модная прибаутка. Хуже всего то, что с каждым днём всё более неуместным и даже лицемерным пуризмом представляют публике требование предъявляемые тяжкие обвинения — доказывать. Случай с авиаударом по городу Хан-Шейхун в северо-западной сирийской провинции Идлиб в этом смысле представляется образцовым.
Итак, 4 апреля произошёл этот авианалёт. В первых сообщениях говорилось: «По предварительным данным, во время ударов был использован неустановленный токсичный газ, из-за которого у многих людей появились проблемы с дыханием». В них же цитировались «сирийские правозащитники», обвинявшие в атаке «Асада или Россию». Комиссия ООН по Сирии объявила, что «начинает проверку» сообщений из Идлиба, но уже к 5 апреля все стороны всё знали твёрдо — каждая своё, и делали безапелляционные заявления, которые людям, не первый день следящим за новостями, можно не пересказывать. Никаких конкретных доказательств вины — Асада или кого-либо иного — в обсуждаемом авианалёте предъявлено не было, да и про сам-то химический удар наиболее осторожные агентства всё ещё предпочитали писать «вероятно, был нанесён», но 7 апреля США ударили ракетами «Томагавк» по сирийской авиабазе Шейрат, с которой — американцы уверены — был нанесён этот вероятный удар. Теперь — после удара по Шейрату как реакции на удар по Идлибу, а сверх того и разнообразных последствий уже удара по Шейрату — туманная история 4 апреля уже, в общем, обречена оставаться туманной, она «заиграна». Даже если когда-нибудь вдруг бесспорно выяснится, кто, как и зачем применял в Идлибе отравляющие вещества, это так же мало подействует на дальнейший ход событий, как уточнение содержимого пробирки с чем-то белым, которой когда-то генерал Пауэлл размахивал на заседании Совбеза.
Я не обсуждаю здесь виновность сирийского правительства в налёте на Идлиб. Мне-то самому в неё не верится — просто потому, что в сколько-нибудь серьёзных делах принцип is fecit qui prodest* осечек не даёт, а на земле нет человека, которому налёт 4 апреля был бы выгоден меньше, чем президенту Асаду; но речь я веду о другом. О том, что правду выяснить буквально некому — ввиду явной деградации структур, по идее, предназначенных для её выяснения. В данном случае надлежащая структура — это ОЗХО (Организация по запрещению химического оружия), созданная в рамках ооновской Конвенции по запрещению ХО. Так вот, и официальный Дамаск, и сирийская оппозиция призывают эту самую ОЗХО выполнить свою работу — разобраться в Идлибе. И ничего. То есть ОЗХО вроде бы даже пытается шевелиться: 13 апреля (через девять дней после события!) она сообщила, например, что направила группу экспертов в Турцию для сбора имеющихся в распоряжении турецкой стороны биометрических материалов, а также для опроса «выживших жителей Идлиба». Результаты «будут переданы совместному расследованию ООН—ОЗХО примерно через три или четыре недели». То есть некоторый вклад в расследование — через месяц; а остальное когда? А остальное, скорее всего, ещё гораздо, гораздо неспешнее. Вот смотрите: Дамаск предлагает ОЗХО направить свою миссию как на авиабазу, так и в Хан-Шейхун, дабы «установить, что именно произошло». Но ОЗХО не пошлёт туда никакой миссии, пока не получит гарантии безопасности от всех орудующих вокруг сил (включая, например, «Джебхат ан-Нусру»), чего не случится ещё очень долго — или никогда. Поэтому США, ничуть не тревожась о каких-то там расследованиях, декларируют абсолютную убеждённость в своей правоте, всем же прочим глава ЦРУ Помпео говорит так: «Мы пока не можем раскрыть то, что легло в основу наших заключений. Это всегда в известной степени мудрено, но мы сделали всё возможное и надеемся в будущем рассказать нечто большее». Словом, верьте Большому брату.
Нынешняя бесславная капитуляция ОЗХО — ещё один пример того, как обессилели и скукожились международные институты, созданные на основе ялтинско-потсдамских соглашений. Они худо-бедно работали в той среде, на которую были рассчитаны, то есть в биполярном мире, — и ничего толком не могут сегодня, при единственной сверхдержаве, мало расположенной выслушивать несогласных с собой. Как выстраивать новую систему институтов — вопрос, увы, преждевременный; прежде придётся пройти через очередную большую сумятицу, а она ещё только начинается. Но это не значит, что с угасанием наличного инструментария мировой политики надо безропотно мириться. Надо начинать работать над альтернативами.
Вот, например, эта самая ОЗХО. Бранить её, как это делает наш МИД, наверно, надо, но почти бесполезно — выше головы она сейчас уж точно не прыгнет. Зато может оказаться небесполезным соорудить — в развитие принципов той же самой Конвенции — некую ОЗХО-2. Скажем, в рамках ШОС: на очередном саммите высказать общую озабоченность негативной динамикой в этой сфере и учредить свою контору, не вместо общемировой, а в дополнение к ней. И попробовать заложить в неё несколько большую оперативность и решительность — возможно, снабдив её подразделениями силовой защиты. Понятно, что на территории не входящих в ШОС стран новая структура не имела бы никаких полномочий. Но если та же Сирия со временем захотела бы присоединиться к ШОС — или хотя бы к договору о создании ОЗХО-2 — то в ситуации вроде нынешней по меньшей мере одно международное расследование уже велось бы. И старшему из теперь уже двух ОЗХО стало бы куда труднее так вальяжно демонстрировать импотенцию, избегая совать нос туда, куда Большой брат не велит. За авторитет пришлось бы бороться.
*Сделал тот, кому выгодно (лат.).
